Я бросаю взгляд на Ротта, стуча зубами, и в голове лениво проносятся мысли, что я стою рядом именно с ним, с этим пустым человеком. Все вокруг – сплошной парадокс и беспрестанное тасование карт. В мозгу кружатся хороводы духов, мчащихся подобно уносящему сухие листья ветру. Какое-то мгновение я пытаюсь их коснуться, ухватить продолговатые тени, которые они не отбрасывают, поймать несуществующие тени из густого эфира – пока внезапная вспышка не отправляет нас в темноту. Даймос, даймос, даймос! Глава вторая Суббота, 9 апреля, 07.15 Харман, провинция Саладх, Южный Ремарк сынок у меня пока нет сил писать я видел конец света был в аду и вернулся оттуда в свое тело теперь на меня давит знание что все нам знакомое исчезнет завтра или через сто лет я пока не знаю не видел дату но небытие таится за порогом я так тебя люблю так люблю Воскресенье, 10 апреля, 09.30 Наверняка мне ввели какое-то лекарство, похоже потеряв терпение. Я внезапно пробуждаюсь, будто кто-то выдернул меня за волосы из сна, и вижу капельницу с сочащейся в мои вены светлой жидкостью. В ногах койки стоят капитан Заубер и лейтенант Дереш. Они о чем-то переговариваются шепотом, глядя на меня как на экзотического паука. – Наконец-то! Очнулся, – говорит лейтенант, записывая что-то в планшете. – Оставь нас одних, Харальд. Я хочу поговорить с пациентом. – Линда Заубер закрывает дверь изолятора, бросает взгляд на показания приборов и садится на пустую койку рядом, закинув ногу на ногу. – Как ты себя чувствуешь, Маркус? – Не знаю, госпожа капитан. Страшно шумит в голове. – Хочешь воды? – Нет, спасибо. – Я закрываю глаза; мне очень хреново. – Кажется, меня сейчас стошнит. Такое впечатление, будто покатался на испорченной карусели. – Возле койки стоит тазик, не стесняйся, – начальница медсанчасти прямо-таки исходит сочувствием. – Сколько я пробыл без сознания? – Со времени происшествия прошло около шести дней. Сейчас утро воскресенья десятого апреля. Вчера ты тоже ненадолго приходил в себя, даже взял телефон. – Не помню. – Не переживай. Госпожа капитан распахивает окно и закуривает длинный «редс». Дым сразу же долетает до меня, но тошноты я не чувствую, зато появляется знакомое посасывание под ложечкой. Однако я слишком слаб, чтобы попросить сигарету, к тому же я в больнице. – Что случилось? – наконец задаю я наиболее очевидный вопрос. – Мне нужно явиться к командованию базы, так что я не успею тебе все рассказать, как и выяснить ряд беспокоящих меня вопросов. Тебя чем-то поразило – пока мы не знаем причин, но по описанию похоже на электрическую дугу. Твоя жизнь уже вне опасности. Больше всего я боялась повреждения мозга. – Она смотрит на меня проницательным взглядом, свойственным скорее психиатру, чем хирургу. – Тебе следует знать, что Персон и Кольберг умерли до прибытия медиков, а состояние Ротта я бы определила как тяжелое. Я дотрагиваюсь до своего лица, будто желая убедиться, что оно осталось на месте. Кожа под кончиками пальцев холодная и слегка вспотевшая. Провожу ладонью по лбу, заросшей щеке и подбородку, затем сую пальцы под левую подмышку, ощущая утолщение от повязки и морщась от боли. Увидев это, капитан Заубер велит мне убрать руки. – Твой стимулятор взорвался, и мне пришлось его удалить, – спокойно говорит она, будто это самая обычная информация. – Об этом никто не знает. Размашистым мужским жестом она выбрасывает окурок за окно, затем встает надо мной и пытается улыбнуться, но безуспешно. Постоянная тоска давно сожрала ее мимические мышцы, парализовав, словно ботулиновый яд. Я спрашиваю про рядового Ротта, хотя уже знаю, что она ответит. Меня охватывает холодная уверенность, что его разум не мог уцелеть. – Ему повезло значительно меньше, чем тебе. Он лежит в соседней палате, связанный ремнями. – Госпожа капитан, он ведет себя так же, как Виктор Гинек? Мой вопрос чертовски неуместен, и она не обязана сообщать мне подобные сведения. Было бы куда лучше, если бы я свесился с койки и наблевал в тазик. – Да, капрал, симптомы те же самые. Мы ничем не можем ему помочь. Резко повернувшись, она идет к двери и уходит, не попрощавшись, злясь на меня и на весь мир. Успокоительные средства не действуют. Уже шесть дней сгоревший стимулятор ГСМ не раздражает импульсами электрод в моем мозгу. Меня больше не защищает химико-электрическая мантия, преобразуя окружающий мир в знакомые и безопасные образы. Я чувствую, как по подземным каналам, выдолбленным в толще камня, течет живая информация. Огромная махина чернее ночи перемещается на миллиметр в адской бездне, и каждое ее движение, даже крошечное содрогание, создает складку на поверхности реальности. Чудовище ранено, возможно, оно медленно умирает, и каждый раз, когда пытается пошевелиться, из него изливается светящаяся кровь. Голубая кровь чудовища доводит до безумия, в воздухе мелькают магнетические призраки. Оно столь велико, что могло бы накрыть «шлемом бога» весь город. Я сжимаю кулаки до хруста в костяшках пальцев, ибо ждал этого мгновения всю свою жизнь. Предчувствие сильнее разума. – Блядь, капрал! Вы что, спите с открытыми глазами?! Вздрогнув, я сажусь на койке и спускаю ноги на холодный пол. Только теперь замечаю майора Вилмотса: тот стоит на пороге, злой как черт. Похоже, он что-то мне говорил, но я не слышал ни слова. Я пытаюсь подняться. – Не вставай, Трент, – говорит он на полтона ниже. – Я хотел проверить, пришел ли ты в сознание. Нам нужно поговорить о том, что с тобой случилось. – Так точно. Я стискиваю зубы и жду. В голове гаснут чужие мысли и искаженные образы. Вилмотс ставит стул спинкой ко мне, усаживается на него верхом и вонзает в меня взгляд своих водянистых глаз, словно говоря: «Наверняка ты все врешь, даже если только что признался во всем, включая онанизм в начальной школе, трах с приятелями, лесбиянство и курение гашиша». – Твои товарищи сегодня возвращаются из Тригеля, будет немалая суматоха, так что поговорить нужно прямо сейчас. – Он щелкает чем-то в кармане, видимо включая запись разговора. – Готов, капрал? – Мне нужно знать… что с моим взводом, господин майор? – Никто из ВБР не получил серьезных повреждений, кроме вас четверых в Кумише. Рядовой Элдон из третьего взвода легко ранен в руку, но это ты и сам видел. Вчера вечером твое отделение обстреляли во время патруля. К счастью, обошлось без потерь. – Он хмурит брови. – Думаю, это все, что тебе пока следует знать. – Так точно, господин майор. – Хорошо, – кивает он. – Начнем сначала, Трент. Опиши, как дошло до случившегося. Кто отдал приказ войти в здание школы и как проходил обыск? Сосредоточившись, я поминутно описываю события – естественно не упоминая ни о своих предчувствиях, ни о разговоре с сержантом Голей, прежде чем тот отдал приказ. Зато рассказываю о найденном на дороге ремарце и о пустом селении, но Вилмотс раздраженно машет рукой, будто речь идет о чем-то очевидном. На мой взгляд, все это взаимосвязано – исчезновение жителей и происшествие в школе. Но для офицера разведки важны лишь последние минуты – как выглядели тела Кольберга и Персона, какие явления предшествовали вспышке и что я чувствовал, прежде чем потерять сознание. Я испытываю охеренный диссонанс. Во время допросов после операции «Юкка» я четко осознавал, что майор встречается с нами официально, в служебной обстановке. Тогда он иначе задавал вопросы и иначе выслушивал ответы, и на самом деле ему было глубоко насрать, что произошло в убежище Кальмана. Он принимал нас за столом командира роты, где безраздельно властвовал. На этот раз он пришел один, потратив время на обычного солдата, и напряженно слушает каждый мой ответ, расспрашивая о подробностях и вылавливая неточности. После часа допроса я чувствую себя чертовски уставшим. Майор замечает это и в какой-то момент оставляет меня в покое. Выключив запись, сдавленно говорит: «Спасибо» – и вручает мне визитную карточку. На серой картонке виднеется фамилия «Вилмотс» и номер телефона – даже для имени не хватило места. – Если что-нибудь вспомнишь, Маркус, звони в любое время. – Но что, господин майор? – Какую-нибудь деталь, которую ты упустил, что угодно. Может, узнаешь что-нибудь в разговоре с товарищами. Ты отважный солдат и сообразительный командир, и не колеблясь бросился спасать других. – Он о чем-то размышляет. – Идея с веревками оказалась прекрасной. Думаю, именно потому ты остался жив. Мне хочется крикнуть, что веревки не спасли Ротта, но ведь официально мне об этом неизвестно. Я даже не знаю, вытащили ли парни Джима вместе со мной и как повлияло на мое состояние более короткое время воздействия вспышки, а как – металлический стержень в моем мозгу. Нужно это выяснить, сопоставить все воедино. Понедельник, 11 апреля, 10.05 С парнями я встретился не сразу. Капитан Заубер дала мне снотворное, и вчера я проспал их прилет – они вернулись поздно, незадолго до полуночи. Лишь утром сержант Голя, Пурич и Водяная Блоха пришли в медсанчасть, чтобы забрать меня на выписку. Мы радостно приветствовали друг друга, словно не виделись целый год, обнимаясь и хлопая по спинам. Я еще слегка пошатывался, но чувствовал себя вполне нормально. Теперь сижу со своим отделением в казарме, возле так называемой стойки администратора, мы пьем безалкогольную мочу и обсуждаем случившееся за последние дни. То и дело к нам подходит кто-то из взвода, ненадолго останавливается и спрашивает меня о здоровье, а я расспрашиваю о событиях в Тригеле. Я чувствовал бы себя намного лучше, если бы ситуация не была столь тяжелой. Настроение парней колеблется от радости, что они вернулись невредимыми, до нервного срыва и злости из-за потери товарищей – не в открытом бою, но в результате странного происшествия. Прежде всего я узнаю́, что, когда нас с Роттом поразила вспышка, Гаус и Пурич сразу же нас вытащили. Мы были в весьма скверном состоянии, но Джим даже не потерял сознания и что-то бессмысленно бормотал – впрочем, как и капрал Талько, который полностью расклеился и перестал отдавать приказы. Парням из первого отделения они помочь не могли, так что пришлось ждать сержанта. Начался настоящий ад, часть отряда охватила паника. Остин, Голя и Северин распорядились обшарить селение в поисках чего-нибудь, чем можно было бы вытащить Персона и Кольберга. На одном из сараев висел старый багор, но с базы Эрде поступил приказ ждать. В здание школы запрещалось входить при любых обстоятельствах. Через час прилетели три вертолета – один с медиками и два со спецназом. Вместе со спецназовцами явились капитан Макс Баски и лейтенант Майя Будни из военной разведки, с которой мы уже успели познакомиться. – Все выглядело как заранее спланированная операция, – говорит Голя, садясь рядом с нами. – Спецназовцы были в толстых шлемах, похоже, свинцовых, и в чем-то вроде комбинезонов из алюминиевой фольги. Они вошли в этом облачении в здание и вытащили тела парней. Оба были мертвы. – Хрена с два там пробило изоляцию! – внезапно заявляет Пурич. – Я прав, господин сержант? Я вопросительно смотрю на них.