– Я спросила его, как ты велел, – тихо говорит она. – Я спросила его, жив ли он. – И что он тебе ответил, Неми? – Он сказал мне, Маркус… – У нее дрожит подбородок. – Он сказал, что он мертв. Что он умер вместе со всеми в селении. Я с силой закусываю губу. Только что сбылся мой самый худший сон. В селении действительно пусто. Никто не вышел нам навстречу, в загонах блеют голодные козы, по дворам бегают куры и утки, а собаки сидят в будках и других укрытиях – как ни странно, они даже не лают на нас. Парни говорят, что, когда они ходят от одного пустого дома к другому, у них мороз по коже. Кумиш выглядит побогаче, чем Балех, Дорм и Палат-Горга: дома из кирпича и камня, лишь кое-где деревянные и обветшавшие. Большинство покрыты черепицей. Остановившись на краю селения, мы быстро перекусили и разбрелись по сторонам в поисках не столько оружия и прочих подозрительных вещей, сколько самих жителей. Полуживой мужик, которого мы нашли на дороге, сидит в одном из домов под опекой санитаров. Я слышал, как Северин говорил Голе, что боится, не заразная ли эта дрянь. Дома не заперты, мы свободно ходим повсюду, заглядывая в комнаты, переворачивая матрасы, выбрасывая какой-то хлам из шкафов, но без особого энтузиазма. Даже Гаус, который любит устраивать в такие моменты разгром, лишь скидывает ради куража вазу со стола. Стекло разлетается по полу, а я кручу пальцем возле виска. Мы находим пустые колыбели, недоеденную еду на столах и кружки с остывшим чаем. Кое-где виден беспорядок, словно жители в спешке пытались бежать, – сброшенная на пол кастрюля с супом и опрокинутый торшер, преграждающий вход в спальню. В одном из домов на белой скатерти виден отпечаток ботинка. Окно над столом выбито, а на осколках стекла осталась кровь и обрывок ткани. Примерно посреди деревни мы встречаем первое отделение. Капрал Талько, явно напуганный, молча идет дальше, но Крис Баллард хватает меня за рукав и тихо, со странной уверенностью в голосе, говорит: – Маркус, ты прекрасно знаешь – на операцию партизан это не похоже. Я даже не спрашиваю, почему он обращается с этим ко мне. – Нет, Крис, это похоже на «Марию Селесту». Мы вляпались в неслабое говно. – Обрати внимание на темные полосы на некоторых стенах. Они напоминают следы, которые оставляет шаровая молния, проходя через помещение. Солдат исчезает за углом, а я начинаю внимательнее приглядываться к стенам в очередных домах. Баллард в самом деле прав – практически везде я замечаю темные полосы, словно от копоти, на стенах или досках. Не знаю, видят ли их другие, но на всякий случай не спрашиваю, чтобы не создавать панику – что в армии хуже заразы и тяжелого обстрела. Ни одно из шести отделений, участвующих в обыске, не встречает людей. Я слышу доклады, поступающие сержанту Голе, а он сообщает нам об успехах третьего взвода. Около одиннадцати нам остается проверить только одно большое здание, стоящее в стороне. Неми говорит, что это сельская начальная школа. Кумиш – достаточно крупный населенный пункт, с собственным магазином и почтой, который являлся средоточием жизни для окрестных обитателей. Я возвращаюсь в штаб, чтобы отрапортовать и спросить о дальнейших распоряжениях. Но прежде всего мне хочется поговорить с сержантом. У меня такое впечатление, что как он, так и Марсель Остин, впервые с начала миссии не знают, что делать дальше. Соответствующий рапорт наверняка уже дошел до базы Эрде, но ситуацию следует оценить на месте. – Господин сержант, можно вас на минутку? – спрашиваю я Голю на пороге дома. – Чего тебе, Маркус? – Помните Виктора Гинека, того рядового с форпоста Адмирум? – начинаю я, когда мы прячемся за углом здания. – Помните, что с ним случилось? – Что ты опять несешь? – Его поразило взрывом – так говорили его товарищи из патруля. Какой-то вспышкой. А потом парень бредил, будто он мертв, будто погиб от того взрыва. То же самое говорил тот ремарец, которого мы нашли на дороге. – Маркус, мать твою, меня это сейчас нисколько не волнует. Здесь исчезли несколько сотен гражданских лиц. Для тебя есть разница? Для меня – да! – Но проявления те же самые, – не уступаю я. – Возможно, тот патруль забрался куда-то в окрестности Кумиша, в окрестности базы Дисторсия. Вы же слышали, что там происходит нечто странное? – Да вы суеверны как гребаные старые бабы! – говорит Голя. – Я только хотел сказать, что нам нужно как можно скорее отсюда убираться. – Я смотрю ему прямо в глаза, не отводя взгляда. – Мы не знаем, что тут случилось, а люди начинают сходить с ума. Прошу вас, поговорите с лейтенантом, чтобы он распорядился об отходе в Тригель. Возможно, мы имеем дело с оружием массового поражения. Сержант впервые вслушивается в то, что я ему говорю, пронизывая меня взглядом и размышляя, какое решение принять. Он наверняка знает, что я прошу его покинуть Кумиш не из-за обычного страха. И, возможно, начинает понимать, сколь серьезная опасность нам грозит. – Хорошо, Маркус, я поговорю с лейтенантом. – Спасибо, господин сержант. – Зан! – кричит он проходящему по улице капралу Талько. – Возьми своих людей, и проверьте большое здание на краю деревни. – Так точно. – Маркус, не спускай с них глаз, – бросает Голя и возвращается в дом. Я зову парней, и мы идем следом за первым отделением. Я говорю солдатам, что сержант подумывает убраться из этой дыры, новость определенно поднимает им настроение. Они уже не упоминают ни об усталости, ни об угрозе нападения повстанцев. Начальная школа представляет собой обширное одноэтажное здание, выкрашенное в голубой цвет, – одно из самых новых в Кумише, по крайней мере на первый взгляд. Серая железная крыша, новые окна – по местным стандартам, потребовалось немало сил и средств. Единственный диссонанс и предупреждение для нашего отряда – вырванная дверь, лежащая вместе с куском дверной рамы напротив входа. Зан Талько и его солдаты явно колеблются, не решаясь войти внутрь. Темное нутро не вызывает желания сделать очередной шаг, и наверняка велико искушение не связываться. Баллард и сопровождающий его солдат Артур Мартинс обходят дом, заглядывая в окна. Талько, Персон и Кольберг заняли позицию у входа. Они целятся в темноту из автоматов, и от них воняет страхом. Что-то их явно напугало, да и у меня, честно говоря, по коже бегут мурашки. Меня не оставляет уверенность, что нужно отсюда бежать, и побыстрее. Я приказываю Пуричу и Водяной Блохе обойти школу с другой стороны. Вскоре парни докладывают, что внутри видны два больших класса и какие-то помещения поменьше. Здание выглядит пустым, хотя в одном из классов царит хаос – опрокинутые столы и стулья, выбитые стекла в нескольких окнах. Баллард заявляет, что классная доска покрыта копотью; понятия не имею, как он это выяснил, но наделенный превосходным зрением Дафни подтверждает его открытие. Я подхожу к капралу Талько и спрашиваю, что он собирается делать. Он отвечает, что сейчас они всё проверят, а потом мы быстро возвращаемся к нашим. А лучше всего, если я оставлю его в покое и заберу свое отделение, поскольку единственное, чем мы можем им помочь, – раздобыть где-нибудь холодного пива. Сукин сын не желает признаваться, что ему страшно, и изо всех сил пытается сохранить лицо. – Зан, не сходи с ума. Что-то тут определенно не так. – Я показываю на вырванную дверь. – Не знаю, стоит ли туда входить без тщательной разведки. – Вам и незачем, мы сами справимся. – Он продолжает строить из себя умника. – Персон и Кольберг, проверить класс справа! Баллард и Мартинс, проверьте слева! И сразу же назад. Мне не нравится, что он посылает их туда, а еще больше то, что сам внутрь не входит. Я не хочу оспаривать приказ Голи, но сержант не осознавал ситуацию в полной мере. Он мог бы принять иное решение, если бы увидел то же, что и мы. Если бы это почувствовал. Парни уже вошли в школу, и анализировать дальше не имеет смысла. Я приказываю своим солдатам разделиться и наблюдать за первым отделением через окна, а сам иду за Баллардом, пересекаю небольшой холл и останавливаюсь в дверях класса поменьше. Оба рядовых докладывают, что помещение чисто. Кроме опрокинутой мебели, ничего подозрительного не видно. Лишь доска закопчена и выглядит грязнее, чем запачканные стены в домах селения. Внезапно откуда-то снаружи доносится крик. Кричит Пурич, тщетно взывая к своему богу и извергая россыпь ругательств. С трудом соображая, я выбегаю на улицу с автоматом на изготовку, изо всех сил стараясь никого не подстрелить. – Иисус-Мария! Блядь, сука! – орет Пурич. – Твою мать! – отзывается Ротт. Парни столпились у окон с одной стороны здания. Только теперь я понимаю, что они заглядывают туда, куда вошли Персон и Кольберг. Мимо дверей этого класса я пробежал в спешке, даже не взглянув, – был уверен, что-то случилось перед школой. Но там я обнаружил только своих солдат, целых и невредимых, и Зана Талько, который сжимает руками шлем и, похоже, сейчас разрыдается. – Что случилось? – Я хватаю его за китель. – Что случилось, блядь?! – Не знаю, Маркус, – дрожащим голосом отвечает он. – Они упали. – Шеф! – орет Дафни. – В соответствии с приказом я все время смотрел внутрь. Что-то блеснуло у доски, страшно резкий свет, – и оба упали на пол. – Какой свет? – спрашиваю я. – Очень яркий, голубоватый. Меня чуть не ослепило. – Что нам делать?! – кричит Гаус. Не дожидаясь продолжения или реакции капрала Талько, я снова врываюсь в школу. Приказав Мартинсу и Балларду съебывать на улицу, я почти вытаскиваю их за одежду, запрещая входить в класс напротив, а потом как можно осторожнее заглядываю туда сам, зовя Персона и Кольберга. Они не отвечают и не подают признаков жизни. Оба лежат на полу между скамейками, и их немилосердно трясет. Судороги столь сильны, что солдатам нужно немедленно помочь. Дорога каждая секунда. Вскоре мы с рядовым Роттом стоим у входной двери, обвязавшись в поясе прочными веревками. Мы связали вместе все, которые удалось найти в патрульных ранцах. Ротт настолько напуган, что даже не протестует. Вид у него полностью обреченный. Концы обеих веревок лежат на земле, свернутые в широкие круги. – Это последний раз, Джим. Потом можешь перейти в другое отделение, – говорю я. Он не отвечает, даже не моргает. – Зан, сообщи сержанту! – громче необходимого кричу я. – Остальным наблюдать за развитием событий. Если с нами что-то случится, тащите за веревки и попытайтесь нас оттуда вытянуть. Входить туда вам запрещено при любых обстоятельствах. Это приказ! – Так точно, – не слишком уверенно отвечает Пурич. – А если нам не удастся вас вытащить? – Ждите сержанта, а то этот совсем расклеился, – я показываю на Зана Талько. – Джаред, в случае чего берешь командование на себя. – Так точно, – подтверждает Водяная Блоха. Я смотрю в перепуганные глаза Ротта. Впервые мне его слегка жаль. – Ладно, Джим. Надо, блядь, им помочь. – Я хлопаю его по спине. Мы преодолеваем коридор и входим в класс. Я делаю глубокий вдох – в воздухе пахнет озоном. Все выглядит как обычно – ровно расставленные ряды столов, аккуратно задвинутые стулья и чистая доска. На учительском столе стоят в горшке фиолетовые цветы, названия которых я не знаю. На стенах фотографии ремаркских ученых. То был бы идеальный сельский класс, если бы не судорожно дергающиеся перед нами два тела. Марко Кольберг упал на живот и бьется лицом о доски пола. Йохан Персон, если можно так выразиться, в несколько лучшем положении – он лежит на боку, попеременно сгибаясь и разгибаясь. Оба без сознания, и создается впечатление, будто они подключены к невидимой аппаратуре. В окнах виднеются лица товарищей, которые вытаращив глаза ждут развития событий. Они прекрасно знают, что может случиться самое худшее. Если бы кто-то сказал мне утром, что сегодня я погибну, спасая кого-то из отряда, для меня это была бы чистая абстракция. Возможно, будь у меня больше времени, я принял бы иное решение – пошел бы один или не пошел бы вообще. Но я вижу парней из первого отделения – и вынужден поступить именно так. Мы медленно перемещаемся вперед, осторожно переставляя ноги, будто под нами не пол, а хрупкий лед, под которым заполненная светом пропасть. Я чувствую пронизывающие волны холода, но стараюсь не обращать на них внимания, не сводя взгляда с Кольберга и Персона, которых едва знаю – в феврале они сменили убитых на рынке товарищей – и которых даже недолюбливаю, но сегодня несу за них ответственность. – Маркус, смотри, – тихо говорит рядовой Ротт. Он выпускает из рук МСК, автомат повисает на ремне. Вытянув перед собой обе ладони, поднимает вверх пальцы, и из их кончиков исходит нечто похожее на светящийся дым – бледные струйки света, едва видимые в полумраке школьного класса. Огни святого Эльма. Когда они появляются на предметах или человеческом теле, это означает, что в воздухе наличествует большая разность электрических потенциалов. Приближается самое худшее, и нам его уже не остановить. Я делаю шаг в сторону края класса, потом еще один. Страховочная веревка ползет по полу будто змея. Ротт тоже движется за мной – его отделяет от меня лишь узкий ряд столов. Наши руки, шлемы и лица испускают свет. Подобное явление даже по-своему красиво, и я наверняка открыл бы рот от восхищения, если бы оно не предвещало смерть.