Лиса покусывала губы и становилась все бледнее. – Сейчас начнется самое интересное! – возбужденно шептала Клара, подпрыгивая на месте. – Поединки! Оу, какие они все красавчики! Поединки. У Вертраны тоскливо сжалось сердце. Что бы ни сделал Конор, он совершит это совсем скоро. Прежде чем начать третий тур, распорядители вывезли и поставили в центре арены клетку с огнеплюем. Создание напоминало гигантскую ящерицу с шипастым гибким хвостом и высоким гребнем. Огнеплюй нервничал, вертелся на месте, бил хвостом так, что содрогались железные прутья, и действительно плевался огнем, который короткими сполохами вылетал из раззявленной пасти. К счастью, на клетке стояла магическая защита и огонь пока не мог никому причинить вреда. Вертрана посочувствовала финалисту, которому придется драться с этим жутким существом. – Первыми приглашаются участники, набравшие наибольшее количество очков за два тура! – прогрохотал над трибунами голос. – Конор Ростран и Ларан Ориш, прошу! 57 Зрители встретили выпускников радостными криками. Люди прониклись симпатией к обоим магам, но турнир предполагал соперничество, и постепенно голоса разделились. – Ростран! – вопили одни. – Давай! – Ориш, вперед! Сделай его! – подначивали другие. Клара едва не подпрыгивала на месте от нетерпения. – Вот невезенье, – посочувствовала она притихшей Арлисе. – Угораздило же их встать в пару! Не можешь ведь ты болеть сразу за двоих! Лиса ничего не ответила, она и не слышала кудахтанья подруги. Она подалась вперед, грудь вздымалась от частого дыхания. Вертрана тоже переживала, но ей было проще: она уже знала, что ничем хорошим поединок не закончится. – К барьеру! – приказал распорядитель. Ларан и Конор встали у противоположных бортиков, у линий, проведенных на песке. Оба сложили пальцы в первую боевую позицию. «Руки перед собой, пальцы чуть расслаблены. Вы будто бы держите в руках яблоко…» – эхом отозвался в голове Вертраны знакомый голос. Ларан, кстати, сделал идеальную стойку. Мастер Широ похвалил бы его… Сколько раз Верта сама застывала так, готовясь к поединку. Она прекрасно помнила свои чувства – волнение, страх и азарт. И это на тренировке. Что же ощущает Конор сейчас, когда решается его судьба? – Бой до первого падения! – напомнил распорядитель. – Запрещено наносить соперникам увечья. Поединок начнется по сигналу! Мир вокруг Вертраны замер. Застыла Лиса, поднеся ко рту ладонь. Остолбенел Ларан, готовясь нанести удар. Конор оцепенел, отведя руку назад. Мгновение длилось и длилось. Верта посмотрела на часы, которые судорожно сжимала в руке, и поняла, что прижала минутную стрелку. Та, как живая, слабо дергалась под ее пальцами. «Отпусти! – приказала она себе. – Уже ничего нельзя изменить!» Она усилием воли выпустила стрелку на свободу. И в ту же секунду над стадионом разнесся удар гонга – сигнал к атаке. Вертрана до последнего надеялась, что Ларан попытается смошенничать. Не может быть, чтобы он пришел на Ежегодный турнир, не припася козыря в рукаве. Неужели так уверен в себе? Или данное другу слово для него не пустой звук? Он ведь считал Конора другом. Соперником в любви, но другом… Заклинание Ларана было мощным, четким, но чистым – он использовал лишь свою силу, ничего больше. Вертрана сразу это поняла. – Конор, нет! – успела крикнуть Вертрана, прежде чем осознала, что ее все равно никто не услышит. Конор все понял в последний момент, когда было слишком поздно что-либо изменить. «Слезы Цахеса» передавали своему носителю самый сильный и необходимый дар, находящийся поблизости. Ближайшим существом оказался огнеплюй… Магия десятикратно усилила способность создавать пламя. Из рук Конора ударила мощная, не поддающаяся контролю волна огня. Ларан обернулся на зрителей, сидящих позади него на трибунах. Зрителей, которые не подозревали, что на них идет смерть. Раскинул руки, пытаясь сдержать летящую на него огненную стену, которая разбилась о него, как о скалу. Осела, плавя песок. Обращая в пепел одежду. Ларан еще какое-то время удерживал пламя на расстоянии от своей кожи, и Конор, опомнившись, крича от прилагаемых усилий, стал втягивать пламя. Кожа на его руках лопалась от жара. Но магический огонь успел добраться до Ларана – он разъедал, плавил кожу на его лице, точно воск. Зрители вопили от ужаса. Некоторые, не выдержав зрелища, падали в обморок. Лиса сползла со скамейки и не могла издать ни звука, лишь открывала и закрывала рот. Пламя наконец иссякло. Ларан пошатнулся, упал навзничь и остался лежать без движения. Конор рухнул на колени, опираясь о землю окровавленными руками, мокрая от пота челка свесилась на лоб. Арлиса сначала на четвереньках, а потом кое-как поднявшись на ноги, ринулась к арене. Ее не удерживали: зрителей охватила растерянность. – Конор! – звала Лиса. – Конор! Конор! Взвившийся над ареной звонкий девичий голос вывел людей из ступора. Она подбежала к Конору и бухнулась рядом с ним на колени. Обняла за шею и покрыла быстрыми поцелуями опущенное лицо. Однако уже очень скоро ее оторвали от мага, а его окружили гвардейцы короля, подняли за локти. Лиса рвалась из рук распорядителей, но тщетно. Все взгляды были обращены на эту душераздирающую сцену, и никто не видел, что Ларан, приподнявшись, тянет руку к Арлисе, словно стремится дотронуться до нее хотя бы кончиками пальцев. Его обезображенные губы шептали ее имя. У Вертраны вся душа вывернулась наизнанку. Ей было невозможно жаль всех троих. А еще она, кажется, поняла, где все это время скрывался враг Конора… Часы выскользнули из ее руки и… беззвучно упали на ковер в спальне. Вертрана не сразу пришла в себя: в ушах еще долго стоял гул стадиона, крики людей и плач Арлисы. Потом она увидела Конора и невольно занесла руку для пощечины, но не смогла ударить. Он и так достаточно наказан за глупую мальчишескую выходку. Едва ли он сам себя простил. Верта поняла, почему Арлиса подбежала не к израненному Ларану, а к Конору. Она знала, что ему предстоит – позор, изгнание из Академии. Прежние друзья отвернутся от него. Лиса просто пыталась сказать: «Я на твоей стороне». Разве не так должны поступать любящие женщины? Как бы небрежно ни говорил Конор об утраченной магии, Вертрана понимала, что это огромная потеря для него. Для самого себя он превратился в калеку, как если бы ему оторвало руку или ногу. А следом он лишился друга, жены и дочери… – Ударь, – сказал Конор. – И покончим с этим. Я знаю, как низко пал в твоих глазах… Ты вольна уйти, я выполню все, что обещал. Ты свободна, Вертрана. Но… Он хотел попросить о помощи и не мог себя пересилить. Каково ему сейчас? О себе он не стал бы беспокоиться, но речь шла об Эмбер, а лорд Ростран был совершенно бессилен самостоятельно отыскать ее. Он встал, собираясь с мыслями, пытаясь подобрать нужные слова. Вертрана подошла, уткнулась в плечо и почувствовала, как сильные руки осторожно, будто Конор не верит в происходящее, обнимают ее. – Мы найдем ее. Найдем Эмбер. Расскажи мне все, что случилось потом, а я расскажу, о чем догадалась. Конор погладил ее волосы, наклонился, поцеловал в уголок рта и какое-то время просто стоял, сжимая Верту в объятиях. – Я все расскажу. Но сначала прикажу принести горячего чая, на тебе лица нет. И вот Вертрана уже расположилась в кресле у камина. Конор укутал ее в одеяло, поставил на подлокотник чашку – такую большую, что она скорей походила на супницу. Верта, согреваясь, обхватила ее ладонями. – Итак, что же случилось потом… Меня исключили из Академии и запечатали магию. Конор говорил короткими предложениями, излагая сухие факты. За каждой фразой пряталась боль. Каждая будто отдирала кусок души лорда Ространа, оставляя черную дыру. – Для отца я стал главным разочарованием в жизни. Мы не общаемся уже много лет. И все же напоследок он спас беспутного сына от заключения – выслал меня в наше родовое имение, сделав хранителем коллекции артефактов рода Ростран. Некоторые артефакты важны для короны, правитель надеется заполучить их со временем, поэтому пошел на сделку. Вертрана вспомнила, что Конор передавал госпоже Амафрее странные подношения в мешочках из алого бархата, вспомнила медальон, поменявший их с Мей местами, кинула взгляд на часы, которые до сих пор лежали на ковре. Наверняка все эти вещи из коллекции. – Артефакты здесь? – спросила Вертрана. – В этом доме? – Нет, это лишь один из домов, принадлежащих нашей семье. Значит, ночью, когда лорд Конор спас Мей, он отправлял записку в тот дом, где хранится коллекция. – Мне запретили когда-либо возвращаться в столицу, – продолжал между тем Конор. – Любая должность при дворе закрыта для меня. Но в тот день, когда Арлиса согласилась стать моей женой, я подумал, что все это неважно. Что я буду счастлив без магии, цели в жизни, друзей, всего остального. И какое-то время я действительно был счастлив. Конор опрокинул в себя чашку чая так, будто это был бокал вина. – Несколько раз я пытался встретиться с Лараном. Я отправлял ему письма. Я просил общих знакомых убедить его поговорить со мной. В итоге он согласился встретиться только с Арлисой. Она пришла расстроенная и передала слова Лара о том, что он прощает меня ради нее, но больше никогда не желает меня видеть. Позже к границе подступили орды кочевников, случилось десятидневное противостояние, закончившееся битвой у Звенящей реки. Многие маги не вернулись. Отец впервые за долгие месяцы написал мне письмо, состоящее всего из нескольких строк, где сообщал, что Ларан участвовал в битве и, по-видимому, погиб. Домой он не возвратился, среди живых не найден, а среди тысячи искалеченных тел обнаружить его не смогли. Лиса должна была вот-вот родить нашу дочь, у меня не хватило духа сообщить ей эту трагическую новость. Она умерла, так и не узнав о печальной участи Ларана… Конор изо всех сил старался сохранять бесстрастность, но Вертрана все равно видела юного Корна, оставшегося с маленькой дочерью на руках. Все от него отвернулись, даже отец. Любимая умерла. Он жил только ради Эмбер. А Ларан забрал самое дорогое, что у него было. Отобрал смысл жизни. Конор вдруг сжал подлокотники: выдержка ему изменила. – А еще я понял, каким образом он всегда находит меня и знает обо мне все. Сначала, признаюсь, я подозревал слуг, думал, что мой враг… Ларан… буду теперь звать его по имени. Думал, что он подкупил кого-то. – Ты узнал кто? – встрепенулась Вертрана. – Кто этот негодяй? Губы Конора исказила горькая усмешка: – Этот негодяй – моя родная дочь…