– В рюкзаке бинты, пара одноразовых походных аптечек, жгуты, пара тюбиков с мазью от ожогов, несколько дозеров с сильным обезболивающим и столько же транков… – Наверху? – Дощатый замаскированный помост, еще один игольник, пара контейнеров с тем же, что и в моем рюкзаке, плюс запас еды и воды. О! Еще там мощные лекарства от всяких паразитов. Видели бы вы здешних глистов… в их глазах светится разум… О! Еще есть бутылка самогона и кофейного ликера… но они почти допиты. Был и передатчик, но я отдал его Тэхе – вдруг с ними по дороге что случится… – Проверить – обронил я и в рюкзак не сопротивляющегося парня тут же полезли руки шагнувшей вперед гоблинши. Еще пару бойцов поднял к спрятанному в дубовой кроне помосту шагоход Рэка. Все сказанное сурвером Хухой подтвердилось через минуту. Отступив от него, я шагнул на север, велев: – Догоняй… честный сурвер. – Только соберу все! Вещи казенные! Глава разведки Пугарос за такие дела… Я щас! Подгонять его еще раз не потребовалось – догнав меня, он торопливо зашагал рядом, вопросительно глядя в мое непроницаемое забрало. Открыв шлем, я глянул на лицо мальчишки невооруженным взглядом, оценив выбритость лица, короткую военную стрижку, наколотую на левой скуле группу крови и имя. – Расскажешь все что знаешь и… – Местоположение бункера не выдам! Вас не знаю и… – Мне нахер не нужен твой бункер – буркнул я – Рассказываешь все что знаешь об этой зоне. О том, что делаете со спасенными, хотя тут и так ясно… – К себе забираем! Лечим! А затем заботимся о них… – Забираете всех или только жен… – Всех, конечно! Даже совсем старых! – Женщин заставляете рожать? – А? Ну… если они находят себе пару, а потом решают завести малыша, то случается, конечно. Моя мама – отсюда. Я у нее второй и последний. Старшая сестра пошла в администрацию, а я решил во внешнюю разведку пробиться – чтобы спасать таких как мама… – Отец? – Внутренняя стража. Шестое поколение Дубравиных. Шестое поколение защитников – в его голосе зазвучала откровенная гордость – Про то где бункер не расскажу! Можете пытать! – Можно, да? – Будто спрашивать будете… – Рассказывай то, что знаешь об этой зоне и ближайшем поселении – повторил я – Как расскажешь – можешь валить обратно на свой дуб, Дубравин. Понял? – Честно? – Ага. – Я домой не вернусь! Ждать этого теперь бесполезно! – Ну да – кивнул я, не пытаясь спрятать усмешку – Ну да… рассказывай, Хуха… – И даже под самыми лютыми пытками не расскажу, где… – Эй! – я чуть повысил голос – Поверь мне, сурвер – если захочу, ты расскажешь мне все с великой радостью… но мне не нужны координаты вашей зарытой консервной банки как и не были нужны координаты трех других, что закопаны на юге… Мне вообще плевать на вашу междоусобную грызню до тех пор, пока вы не убиваете других… ясно? – Да… – медленно кивнул Антон – Постой… ты сказал – трех других? Мы знали только про еще один гипотетический бункер… но… Наши правила запрещают такие контакты и… – Рассказывай – повторил я и очнувшийся молодой сурвер торопливо заговорил, выкладывая нужную мне информацию… – Они твари! В прекрасно поставленном голосе услышалось так много различных эмоций, уместившихся в эти пару слов, что сразу стало ясно – говорящий прекрасный оратор от рождения. Такие наиболее опасные. Те, кто способен уловить настроение слушателей, подстроиться, а затем начать словами, жестами, мимикой и голосом воздействовать, нужные чужие эмоции усиливая, а ненужные утихомиривая. Если оратор прошел правильные курсы, то становится втройне опасным. А этот… этот был опасен когда-то, но разленился… Лобное место расположилось на ровно срезанной вершине мирного зеленого холма. В ста метрах начиналась лесная опушка, куда вела усыпанная темным серым песком единственная дорожка – тщательно разглаженная, без единого следа. С нее были убраны все опавшие листья и веточки. Я уже знал, что эта узкая темная дорожка являлась частью ритуала изгнания и символизировала что-то там гнетущее, мрачное и позорное. – Они предали нас! – в голосе оратора усилилась скорбь, но к ней примешался едва слышимый праведный гнев – Разве так сложно следовать всем нашим справедливым законам и обычаям? У нас же получается! Да? – Да-а-а-а… Толпа среагировала вяло. Собравшиеся вокруг высокого бревенчатого помоста люди не выглядели тем, кто жаждал узреть льющуюся кровь и чужие муки. Они выглядели так, будто их согнали сюда чуть ли не силком. Больше трехсот гоблинов в рубаха, штанах и длинных серых платьях столпились кругом и на их мрачных лицах читалось безразличие и даже сострадание, но никак не гнев. – У нас же получается! – сердито повторил седовласый величавый старик оратор и, сжав кулаки, согнул руки в локтях, а затем резко выпрямил будто ударил невидимыми палочками в несуществующий барабан. Барабана не была, но гулкий раскатистый звук явился словно ниоткуда и прокатился над холмом, сердито ударил в лесу стена, улетел дальше вниз по склонам, покатившись к скоплению крытых дерном домишек и зеленеющих пастбищ. – Мы ведь справляемся с праведным грузом традиций! Не нарушаем их! И живем мирно! Живем славно и сыто! Живем даже беспечно и… не побоюсь этих слов, братья – мы живем счастливо! И раз мы можем – то и они могут! Верно, братья?! Толпа колыхнулась чуть сильнее и я, наблюдая через оптику, понял, что в целом нам сюда можно было и не являться. Пусть не сегодня и не завтра, но, судя по тому, что я видел, тут давно назревал яростный бунт. Умная электроника подсветила некоторые лица в толпе, подчеркнув штриховым разноцветьем особые признаки едва сдерживаемой злости – сжатые челюсти, наклонение лиц, прищуренные глаза, раздутые ноздри и еще десяток других. Через систему уличного и внутреннего видеонаблюдения нейросети считывали эмоции всех граждан подряд начиная с начала двадцать первого века, передавая информацию правоохранительным силам – и это позволило предотвратить до одиннадцати процентов преступлений, если меня не обманывает память…. Откуда я это знаю? Не помню отчетливо, но перед глазами всплывает экран старого планшета, в моей детской руке зажат вареный сладкий батат, а из-под навеса доносится храп старика… Ох уж это спокойное уютное детство… – Братья мои! – качнулся белоголовый и чуть запоздало вспомнил и остальных – Сестры мои! Прошу – не гневайтесь на этих юродивых! Пусть деяния их мерзки и непростительны, но мы здесь правосудия, а не мщения ради! Во завернул… Старик же, неспешно пройдясь вдоль края помоста, заложил руки за спину, выпрямился и вонзил взгляд в первого из стоящей на коленях шеренги приговоренных. Они, в простых балахонах, со связанными спереди руками, обреченно ждали неизбежного, не отрывая взгляда пока еще видящих глаз от бревен. – Вот он! Серафий из рода Серакора… простой и добрый род! Древний род! Род, что издавна трудился на земле, выращивая богатые урожаи… их сады известны нам сладостью произрастающих там яблок! И оставаться бы Серафию в своем мирном саду… но он решил заняться делом ему непривычным и поступил в услужение в благородный дом рода Прайдов. И ладно бы наш горемыка Серафий преуспел! Но ведь нет же! Не прошло и пяти дней, как он опозорился сам и опозорил род свой – которому теперь придется понести наказание, раз не сумели должным образом воспитать Серафий! – старик обернулся и с отлично показанным огорчением глянул на стоящую за толпой небольшую мрачную группу, что сгрудилась у повозки с высокими бортами – Род Прайдов не желал этого – воистину! Но теперь вам придется отдать им часть своих земель – в качестве виры за злодеяния потомка вашего Серафия Серакора! Ну да… вот так и пилят чужие земли и состояние… Я беззвучно усмехнулся, медленно оглядывая расцвеченные лица толпы. И угрожающего красного в их лицах было хоть отбавлять – а ведь это только начало здешней клоунады, что позволяла избавиться от неугодных и провернуть выгодные для здешней элиты дела. – Однако род Прайдов всегда славился своей добротой! Они заберут лишь двадцатую часть и не более! Ахнувшая старуха у повозки прижала к губам ладони, качнулась всем телом. – Двадцатую часть! – поймавшие взгляды представителей рода Серакора старик невольно передернул плечами и я понял, что «двадцатая часть» за такой проступок это прямо дохрена – Да двадцатую! Но ведь Серафий дважды посмел совершить страшное! Не иначе сам Лиходейный нашептал ему на ухо свои проказы! А прислушавшийся к темному шепоту глупец Серафий осмелился поднять взор и узреть солнечный лик младшей дочери рода Прайдов – леди Ванессы! И это не все! Узрев запретное, он опустил свой похотливый взор и осмелился задержать его на прикрытой лишь платьем… верхней запретной части тела леди Ванессы! Позор! Вот она стоит охваченная праведным гневом! – вскинув руку, старик указал ладонью на поднявшуюся со деревянного креслица фигуру в белом. Белое платье, того же цвета двойная вуаль, на плечах белоснежная накидка с золотым окаймлением. В сложенных у живота руках янтарные крупные четки, перебираемые толстоватыми ухоженными пальчиками. – Никто не смеет свершать подобное! Уж точно не роду Серакора глазеть на наследниц рода Прайда! И ладно бы лишь лик прекрасный… но опустить взор и… как смел он вообще зайти в тот внутренний дворик! – Мне велели туда зайти! – не выдержал стоящий на коленях крайний парень, мотнув светловолосой головой, уворачиваясь от пятерни шагнувшего к нему бугая – Мне приказал зайти туда старший распорядитель Баргос! Велел отнести туда две вязанки лозин для плетения, и я… м-м-м! – он не сумел избавиться от втиснутого в рот кляпа и яростно замычал, раскачиваясь всем телом. Классическая подстава в нескольких актах? Заманить, принять с фальшивым радушием, отправить куда не надо, обвинить в чем-нибудь постыдно мерзком, а затем наказать и поиметь выгоду, не забыв щедро наградить всех причастных к комбинации… – Он еще и лжец! – громовым голосом взревел старик, старающийся отработать свои деньги – Что ж… придется отнять у него часть лживого языка… По толпе пробежался легкий шепот. Оратор поспешно шагнул ближе к краю, явно услышав что-то опасное для него и режима, но он еще не понимал, что тот, кто действительно представляет собой самую страшную опасность, находится шагах в десяти в стороне, вынужденно пригибаясь и сливаясь с толпой. И… – Так я не понял! – сначала над толпой пролетел знакомый хрипловатый голос, пропитанный убойной дозой насмешки и нарочитого непонимания – Куда там Серафий глянул-то помимо хари сраной суки Ванессы? На сиськи ее? Так там и без тряпок видно, что сисек нет ни хера. Там не грудь, а корытце с сосками… А раз не на сиськи… может он зырил на ее жирное пузо? Или на отекшую жопу? Хотя она сзади… может она к нему жопой стояла?! Я запутался… Тишина… Во всех будто огромные спицы вбили – все замерли в тех позах, в каких их застали эти невероятнейшие слова. Мертвая тишина висела секунд десять. Ме-е-е-едленно опускала жопу на стул охреневшая Ванесса Прайд. – А раз харю вуалью прикрыла – значит она гребаная уродина? А? Тройка остолбенелых гоблинов качнулись в сторону, когда их толкнула некая мощная сила. Над грязной запуганной пеной прибоя поднялась высокая широкоплечая фигура. Просторнейшая длинная рубаха, того же покроя штаны, крепкие деревянные башмаки, всколоченные волосы, грязная харя и широкая чуток дебильная улыбка – Рэк полностью походил на здешних окраинных полу лесных хуторян. – Кто… кто ты? – это все, что сумел выдавить из себя старый оратор, продолжая оставаться неестественно выпрямленным и не замечая, что из перекошенного спазмом изумления уголка рта сочится обильная слюна – Ты… ты это… кто? А? А я… негодование мое велико… и… Рэк выбил старпера из глубокой наезженной борозды словоблудия и теперь он никак не мог вернуться обратно, а душащее его шоковое удивление ухудшало ситуацию. Так здесь про высокородных не говорили. Никогда. Никто. Это мы – получив океан инфы из всех доступных источников – знали точно. Как знали и то, что недовольство вконец охерешевшей элитой давно зреет в огромной массе всем обделенных и задавленных непомерными налогами простолюдинов. Управляющая не ошиблась – здесь что-то вроде средневековья. Для простолюдинов. Но мы знали, что элита жить в реалиях сральников с выгребными ямами и вечно теплого пива не собиралась. Это же касалось и вооружения. Но только там – за высокими стенами замков и прочих дворянских обиталищ. А тут… вон уже зашевелились те самые грозные… Два рыцаря – прямо сука рыцари, включая разноцветные высокие метелки на горшковых шлемах с дырчатыми забралами – одновременно шагнули и одновременно же опустили руки на рукояти висящих на поясах мечей в черных простых ножнах. – Крамола! Хула! – позорно тоненько взвыл опомнившийся оратор, направляя дрожащую руку на фигуру спокойно стоявшего детины с грязной наглой рожей – Не иначе спятил ты! Лишь это спасет тебя… хула! – Взять его! Живым! – эти слова произнес сухонький и чуток согбенный гоблин с еще черной шевелюрой, но уже седеющей бородой. Весь в темном и невзрачном, он сидел на отдельном креслице среди остальных сидячих элитных и появился в поле зрения толпы лишь поднявшись во весь не слишком великий рост. Слова были произнесены таким голосом, что не оставлял сомнений ни у кого – он умел и имел право отдавать подобные приказы. Несколько крепких парней молча подбежали к толпе с разных сторон – серые темные рубахи, бурые штаны, все коротко стрижены – и начали протискиваться, бесцеремонно отталкивая покорных гоблинов. – Проясните про сиськи Ванессы! – Рэк рявкнул так громко, что его услышали и в соседнем селении.