Затем, в конце концов, как и все остальное, она забылась. Ее стул за обеденным столом был занят, комната переделана, Антон перестал задавать вопросы. Она была так потеряна в море времени, что в первый раз, когда она вернулась в мой разум, годы спустя, я остановилась на месте, словно меня что-то напугало. Когда она отказалась покидать мои мысли, я отправилась навестить ее. Место было скрытым и секретным, неизвестное место на невостребованной земле в безымянном строении. Черный объект, сказал мне агент Кавински, увидев, как мои глаза бегают по помещению, пытаясь дать название, увиденному. Во всех смыслах и целях этого не существует. Идеальная тюрьма для Татьяны Беззубой. Это прозвище появилось через несколько дней после ее финала. Хотя это и не было грамматически правильным, оно хорошо передавало существо, стоящее за названием. Она предала своих собратьев-женщин, вырвав им зубы, единственное оружие, которое у них было, которым они не должны были делиться с мужчиной. Татьяна оставила их без клыков, неспособных кусаться. Как собака могла отгрызть себе ногу, если у нее не было зубов? Я подумала, что какое-то время Татьяна чувствовала себя именно так. Собака, прикованная цепью, неспособная убежать и без зубов. Однако вместо того, чтобы отрастить зубы и предложить освободить своих собратьев-животных, она начала кусать всех остальных заключенных. Видеть ее было не так монументально, как я себе представляла. Перед моим мысленным взором она не изменилась и не поблекла, навсегда та прекрасная женщина, чье сердце было заплесневелым и гнилым. Однако Татьяна и вполовину не была тем существом, каким была когда-то, а теперь стала маленькой и серой, с глазами, полными ненависти и бесполезности. Она не встала, когда увидела меня. Тюрьма Татьяны была построена для содержания опасных преступников. Односпальная кровать, туалет и стул. Большой прозрачный экран позволял заглянуть внутрь. Я чувствовала себя ребенком, постукивающим по аквариуму с золотой рыбкой, ожидая, когда она сделает какой-нибудь трюк. Кусочки и обломки валялись по всей камере. Книги, журналы, карандаши. Они даже дали ей красный надувной мяч для занятий, но он лежал забытый под кроватью, собирая пыль. — Тебе скучно? — это первое, о чем я спросила. Татьяна прислонилась к задней стене, скрестив ноги. На ней был белый комбинезон, а волосы выбриты до самого черепа. Ее губы скривились при виде меня. — Пришла позлорадствовать, Елена? Ее голос был хриплым, будто она давно им не пользовалась. Я подошла ближе к экрану, разглядывая свое отражение. Если Татьяна была лысым деревом зимой, то я была цветущими лугами и изумрудно-зелеными лесами. Молодая, красивая, древняя... и свободная. — Зачем мне злорадствовать? Она сплюнула. Это ничего не дало. Нас разделяло стекло толщиной в кирпич. — Ответь на мой вопрос. Тебе скучно? — Очевидно. Татьяна уставилась на агентов позади меня. Некоторые вступили в спор со своим начальником, когда увидели меня в дверях, но Кавински закрыл спорт и привел меня внутрь. Молодые агенту еще не изучили различные типы врагов, сказал он. Тебе лучше научить их, как можно скорее, ответила я. Пока они не столкнутся с новым. Теперь никто из молодых агентов не мог встретиться взглядом с Татьяной. Я улыбнулась про себя. — Я пришлю тебе несколько книг. Лучший материал, чем то, что тебе предоставляет правительство. — Почему? — Мне тебя жаль. Татьяна вздрогнула, словно я ее ударила. В каком-то смысле так оно и было. — Я забыла о тебе. Мы все, — продолжала я. — Ты не более чем пустое место в нашем доме и сердцах, медленно собирающее пыль. — И ты пришла, чтобы вспомнить меня? — ее глаза были темными. Проблеск Татьяны, которую я знала, просвечивал насквозь. — Вот где я. Посмотри хорошенько. — Вот где ты. Татьяна встретилась со мной глазами, полными такой ярости, что они могли бы прожечь стекло. Когда-то давно я хотела спросить ее о стольких вещах, но, как и она, вопросы вылетели у меня из головы. Несколько из них вновь всплыли, когда я вошла в стерильно-белую камеру и победила животное, запертое в клетке. Я сунула руки в карманы пальто и продолжила ее разглядывать. — Ты выглядишь как русская, когда так стоишь, — сказала Татьяна. — Ты больше не дикое животное, которое кусает любую руку, оказавшуюся слишком близко, а? Теперь ты кое-что похуже. Волк с желтыми глазами в тени, змея, убаюкивающая свою жертву, притворяясь спящей. Посмотри, что Константин сделал из тебя; посмотри на монстра, которого он создал. Мои брови поползли вверх от ее оценки. — У тебя здесь достаточно кислорода, Татьяна? Константин сделал меня матерью и женой, но он не сделал меня могущественной или блестящей. Я создала себя, я сформировала себя. Существо, которое стоит перед тобой, выросло из семени, оплодотворенного болью и орошенного кровью. И теперь то же самое существо находится по другую сторону решетки. В отражении стекла моя улыбка выглядела определенно жестокой. Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга. — Да, — наконец признала она. — Думаю, что ты права. Только девичество может породить такого зверя. Я взглянула на агентов позади, прежде чем снова повернуться к ней. — Ты хотела бы узнать, как поживает твой сын? Татьяна взглянула на пустую белую стену. Она, казалось, спорила с ней. — Нет, нет, я ничего не хочу знать. — она спросила: — Зачем ты пришла сюда, Елена? — Я пришла за ответами о твоей дочери. Она даже не вздрогнула. — Моя дочь мертва. — Мы с тобой обе знаем, что это неправда. — ответила я. — Где она? — спросила я. Когда она встретилась со мной глазами во второй раз, их серый цвет превратился в сталь. Я почувствовала почти облегчение, увидев это; это означало, что обыденность этого места не поглотила ее душу в своей белой пустоте. — Я никогда тебе не скажу. Клянусь жизнью, Елена, я никогда ни слова не скажу о ней. Ты можешь вырывать мне ногти один за другим, сдирать кожу сантиметр за сантиметром, но я никогда ничего не раскрою. Я поняла это. Если бы я оказалась на ее месте, ничто не могло бы заставить меня подвести моих детей. Но я не была на ее месте, и на то имелись веские причины. — Эта девочка часть моей семьи, — сказала я. — Я хочу, чтобы она вернулась. Хочу оберегать ее и растить. Нигде в мире ей не будет так хорошо, как с братом и отцом. Ты это знаешь. — Моя мать думала то же самое о моем отце, а в итоге он убил ее за какую-то узкую молодую киску. — Татьяна послала мне взгляд. — Ад лучшее место для моей дочери, чем с ее отцом и братом. — Очень может быть, что именно там она и находится. Татьяна снова посмотрела на стену. — Она в безопасности. — Я никогда не перестану ее искать, — предупредила я. — Ты перестанешь. Через некоторое время ты забудешь. Раз в год, примерно в определенный день, ты можешь оплакивать ее отсутствие, но со временем она станет всего лишь безликим призраком в твоих снах. — Татьяна приложила руку к сердцу. — Как и она для меня. Я проследила ее контур в стекле. Такой маленький, такой слабый. Когда-то я съеживалась под этой женщиной, рисковала своей жизнью и разбила свое сердце, чтобы уберечься от нее. Я вспомнила, когда мы впервые встретились, ту болезненно опухшую женщину, которая была такой теплой и любимой. Я и не подозревала, что месть уже разъела ее сердце и заразила кровь. Если бы я знала, возможно, я бы добавила что-нибудь другое в тоник, который я ей подавала. — Я пришлю тебе несколько книг, Татьяна, — повторила я. — Мне бы этого хотелось. Мы еще немного понаблюдали друг за другом. Я перестала описывать ее, прижимая руку к прохладному стеклу. — Что говорят твои руки? — спросила она. На моей ладони было написано всего несколько слов. — Это мой список покупок. Клей — у Нико школьный проект — яйца, дрожжи и мука — Дмитрий делает черничный хлеб. При упоминании его имени на ее лице ничего не отразилось. — Какой домашней ты стала. — печаль окрасила ее глаза в цвет дождевых облаков. — Я скорблю о том, какой ты могла бы быть, Елена. Я всегда буду скорбеть о будущем, которое могло бы быть у тебя, если бы не существовало мужчин. Домашней? Я бы рассмеялась, если бы печаль ее слов не нашла отклика во мне. — Я тоже скорблю о том, какой ты могла бы быть, Татьяна. Правда.