...ты самое прекрасное создание, которое когда-либо ходило по земле... ...все языки мира никогда не смогли бы подобрать определения, которое воздало бы тебе должное... ...описание тебя требует всех уст и эссе идиом... ...ты всю жизнь была творением любви... Мои слова ласкали ее кожу, растягиваясь по локтям, запястьям и мышцам. Они были сложены вместе, не все предложения по порядку, но поспешность подсказала мне, как она торопилась их записать, пачкая свою кожу моим заявлением. Елена стала ярко-красной, извиваясь подо мной. Я прижал ее к кровати, слишком очарованный, чтобы отпустить. Я провел пальцами по словам, очерчивая петли и линии. — Lyubimaya — Любимая... — пробормотал я. — Моя маленькая лгунья, моя умная девочка. Она резко втянула воздух. Я нашел слово «любовь». Оно было темнее других, несколько раз прорисовано. — Почему ты ушла, lyubimaya — любимая? В моем тоне не было ни требования, ни гнева, ни безумия. Я говорил как мужчина, спрашивающий любимую девушку, почему она ушла; тихий и печальный, любопытный и убитый горем. Елена уставилась на меня. Затем ответила: — Я должна была защитить тебя. — Моя работа защищать тебя. Я Пахан. Она высвободила одну руку из моей хватки, погладив ладонью мою щеку. — Нет. Это неправда. Я должна была уберечь тебя, Кон. Должна была обезопасить вас всех. Даже если бы это означало... — Держать моего ребенка подальше от меня? — Даже если бы это означало это, — тихо согласилась Елена. — Значит, Татьяна угрожала тебе. Они или ты — вот ее маленькая угроза. Твоя семья или ты сама. Она кивнула. Я сжал челюсти, впитывая информацию. Затем отпустил ее и отстранился. Казалось, что я сдираю кожу с костей, но я встал. Елена попыталась сесть, обнаженное тело все еще лежало на моем одеяле. — Ты должна была что-то сказать. Она скрестила руки на груди, предлагая себе немного скромности. — Я знала, что ты скажешь. Ты бы не позволил мне уйти, ты бы угрожал безопасности всех, только чтобы я осталась рядом с тобой. Елена была права. Я бы пожертвовал собой и теми, кого любил, чтобы она находилась в безопасности и со мной. — Мы не лишены сил, Елена. Татьяне пришлось бы пройти через тысячи мужчин, потому что она приблизилась к этой семье. — Нет, ей бы не пришлось. Она ни через кого не прошла бы. — Елена встала с кровати. — Она приставила пистолет к голове Роксаны и Даники. Я любила их достаточно сильно, чтобы уничтожить себя ради них. Было чертовски больно, но мы все выжили. Мы все выжили. И теперь, когда я вернулась, она тоже вернулась. Тысячи людей? Я тебя прошу. Она позвонила Данике за чертовым столом на завтраке. Я пошевелил челюстью. — Итак, твоё решение состояло в том, чтобы жить в бегах, почти в нищете и растить ребенка самостоятельно? Елена, этого не должно было случиться. — Я сделала то, что должна была сделать, чтобы защитить тех, кого люблю. Я не буду извиняться за это. — Ты разрушила эту семью попала, — пробормотал я. — Ты разорвала меня на части. Елена развела руками. — Но у тебя был воздух в легких. Ты просыпался и снова засыпал каждый день. Ты был жив, Константин. — Некоторые вещи хуже смерти. — Я бы сама вырвала свое сердце из груди и расколола его, как орех, чтобы уберечь тебя. Черт, я бы позволила Татьяне выбирать, какие кусочки есть, если бы это означало, что ты останешься в живых. Если бы это означало дать Артему, Роксане, Данике, Роману и Дмитрию еще один день. Если бы это означало, что у Антона и Еввы будет еще один день. — она указала на татуировку на моей руке, список имен людей, которых я любил. — Разве ты не сделал бы то же самое? Я бы сделал. Я бы сделал ужасные вещи, чтобы уберечь своих близких. Я совершал ужасные поступки, чтобы уберечь их. В моей жизни не было большей преданности, чем та, которую я испытывал к своей семье. Я не думал, что Елена чувствовала то же самое. — Твое время жертвоприношений подошло к концу, — сказал я ей. — Ты больше не одинока, Елена. У тебя есть люди, которые любят и заботятся о тебе, люди, которые прикрывают твою спину. В следующий раз, когда тебе кто-нибудь будет угрожать, приди и дай нам знать. — И? — Мы натравим на них Бабушку. Ее губы дернулись в попытке пошутить. — Нет, — я понизил голос. — С ними мы будем иметь дело. Больше не будет никаких секретов, никакой лжи. Елена грустно рассмеялась. — Мои приоритеты изменились с трехлетней давности... Теперь у меня есть Николай. Мне нужно, чтобы он был в безопасности и счастлив. — Я тоже могу обеспечить его безопасность. — Ты не понимаешь, на что это похоже, — сказала она. — Быть матерью. Мои глаза опустились к ее нижней части живота, заметив шрам от кесарева сечения, покрывавший ее кожу. Ее тело изменилось за время материнства, не менее красивое или захватывающее дух; просто другое. — Объясни мне. Елена встретилась со мной взглядом. Я добавил: — Я хочу знать, на что это похоже. — Я построила Николая из ничего. — ее голос сорвался, эмоции омрачили черты лица. Она положила руку на сердце, сжимая грудь, будто она пыталась остановить чувства, не дающие вырваться наружу. — В его творении не было ничего бездейственного. Я сломалась и страдала, формируя его сердце и легкие, мои кости сдвинулись, а мышцы растянулись, чтобы удержать его. Каждая клеточка внутри откликалась на призыв и усердно трудилась, создавая моего сына. Я уставился на нее. Ее слова проникли мне в грудь и вырвали сердце. В этот момент не было ни одной части меня, которая не была бы отчаянно влюблена в девушку, которая стояла передо мной. Она была воином, сильнее всех, кого я когда-либо встречал. Никто другой не мог сравниться со мной; никто другой не был достоин стоять рядом со мной. — Моя Елена, — выдохнул я. — Не оставляй меня снова. Она встретилась со мной взглядом, ее глаза наполнились слезами. Зелень мерцала в них, как нефрит. Глаза Николая, отметила какая-то далекая часть моего мозга. У моего сына глаза матери. Затем она произнесла слова, которые я мечтал услышать от нее. — Не оставлю, — прошептала она. — Я никогда больше не уйду. 21 Константин Тарханов Толпа закричала, когда жеребята пересекли финишную черту, их жокеи либо вытянулись из седел, крича от радости, либо свернулись калачиком, скрывая свой стыд. Деньги переходили из рук в руки, когда ставки проигрывались и выигрывались, судили большие показные шляпы, а ликер лился рекой. Наша личная ложа внезапно наполнилась жадными владельцами, все взгляды которых обратились к Елене. Елена стояла в стороне с шампанским в руке и выражением лица, предупреждающим всех держаться подальше. Мне тоже было не легко оторвать от нее взгляд. На ней было изумрудно-зеленое коктейльное платье, которое заканчивалось выше колена, открывая длинную, мучительную ногу. На голове была высокомерная шляпа, перья и искусственные листья завивались вверх. Она не сняла шляпу в обмен на один компромисс: ей пришлось снять туфли.