Если с ними что-нибудь случится, я никогда не смогу восстановиться. Если что-то случится с Николаем? Черт, я даже не могла этого представить. Мы твоя семья, тихо донесся до меня голос Артема. Сестра. Стена застонала, когда мои ногти вонзились ещё глубже. Именно слова Константина решили мое решение, помогли принять решение. Моя Елена, о моя Елена. Lyubimaya — Любимая. Моя душа, мое сердце. — Ни то, ни другое, — выдохнула я, мое решение, наконец, проявилось. — Я не выбираю ни то, ни другое. 20 Константин Тарханов На этот раз меня нашла Елена. Я открыл дверь своей спальни, готовясь к ужину и обнаружил ее стоящей в коридоре. Она выглядела так, словно решала, стучаться или нет, но я принял решение за нее. Она чуть не подпрыгнула на метр в воздухе, когда я сказал: — Елена? Елена быстро пришла в себя, отбросив волосы за плечо. — Константин. — Есть ли причина, по которой ты преследуешь мой дверной проем? Елена не разговаривала со мной с прошлой ночи, когда я положил свое сердце на стол. Я не давил на неё, но она могла почувствовать мой пристальный взгляд поверх стола на завтраке. Все рано извинились, во избежание напряжения. Она вздернула подбородок, расправляя плечи. Обычная защитная поза Елены. — Я здесь, чтобы поговорить с тобой. — Я вижу. — Мы не должны вести борьбу на глазах у детей, — сказала она. — Или на глазах у других. Это несправедливо по отношению к ним. Завтрак не должен быть таким... неловким. — Согласен. Елена скрестила руки на груди. — Я здесь, чтобы извиниться. — Очень хорошо. Ее решимость рухнула в считанные секунды. — Ты проснулся, проклятый предложениями из двух слов? — потребовала она. — Скажи что-нибудь существенное. Я прислонился к дверной арке. — Я не хочу, чтобы ты снова убегала, поэтому очень тщательно подбираю слова. Елена опустила плечи, отвела их назад, затем снова опустила. В ее сознании шла внутренняя война, заставляя ее ерзать от дискомфорта. Что бы я сделал, чтобы заглянуть ей в душу, понять внутреннюю работу девушки, которую я любил. — Твои слова были прекрасны, Кон. Я... я просто... Я... Мы... — она замолчала. Мои глаза опустились на ее руки. Она спрятала свои слова под рукавами свитера, но я мог разглядеть «погоня» между ее большим и указательным пальцами. — Не находишь слов, моя Елена? — Не делай этого, — пробормотала она. — Больше никаких очаровательных комментариев или соблазнительных намеков. Я сжал челюсти, уже предвкушая, что она скажет дальше. Елена проводила линию, отступая все дальше от меня. Мысленно она находилась за миллион километров отсюда — теперь она хотела физически создать это расстояние. — Я понял. — ее глаза вспыхнули при моем ответе из двух слов. — Тогда нам нужно будет принять решение о заключении соглашения об опеке. Она моргнула раз, другой. — Что? — Соглашение об опеке над Николаем, — объяснил я, хотя она знала, что я имел в виду. Елена просто давала мне возможность забрать это обратно. — Для него важно проводить время со своей... отцовской стороной семьи. Дядя Костя пронеслось в моем мозгу. Елена выглядела взбешенной, но хорошо держала себя в руках. — Когда он назовет тебя папочкой, тогда ты сможешь получить свои гребаные выходные, Константин. — она указала на меня пальцем. — До тех пор, не смей оспаривать мой авторитет как его родителя. Я его мать, его родитель. Решения принимаю я, а не ты. — Нам может понадобиться посредник, — сказал я вместо этого. — Дела никогда не разрешатся, если мы будем один на один. — Не говори поверх меня, Константин. Я не один из твоих маленьких Солдатов. Черт, я даже не Артем. Я не рухну под твоей тяжестью, не преклоню колени перед Паханом. Я наклонился ближе, вдыхая ее запах. У нее перехватило дыхание. — Ты встанешь на колени, Елена, — тихо сказал я ей. — Ты встанешь на колени передо мной, lyubimaya — любимая, и только передо мной. Елена приложила усилия, чтобы не вздрогнуть, но покраснение ее щек сказало мне все, что мне нужно знать. — Не будь отвратительным. Я пытаюсь поговорить с тобой. — Я тоже. — я откинулся назад. Она резко выдохнула. — Я не пропущу ни одного мгновения в жизни моего сына. Ты всегда была вольна поступать, как тебе заблагорассудится, но здесь я подвожу черту. — Я всегда была вольна поступать так, как мне заблагорассудится. Интересное воспоминание, — пробормотала Елена. — Не хочу говорить об этом. Я пытаюсь протянуть оливковую ветвь. — Когда мы сможем это обсудить? Елена не хотела отвечать честно. Ее мысли проносились перед глазами в странном переплетении сложностей. Ехидно она сказала: — Я запишу тебя. — Думаю, тебе следует спрятать свой сарказм в бутылочку и продать его, Елена. Сколотишь состояние. Она сжала кулаки. Я практически видел, как ее гнев грозит прорваться сквозь кожу и задушить меня. — Я пытаюсь извиниться. Я не хочу вести борьбу. Слова были выплюнуты. — Возможно, и так. — Разве я больше не зеница твоего ока? — насмешливо спросила она. — Как мимолетны твои фантазии. Мимолетны? Я жаждал эту девушку в течение многих лет. Она поглотила меня во всех смыслах с тех пор, как я прочитал ту статью, любовное письмо к ядам. — Мимолетны, Елена? — я спросил. Глаза Елены скользнули по выражению моего лица. Она, вероятно, могла видеть обострение моего настроения, растущий гнев, который я так старался контролировать. — Я протягиваю оливковую ветвь. Прими ее или забудь. Если бы я не ощущал, как мой гнев закипает внутри, я бы, возможно, рассмеялся. — Оливковую ветвь? Ты оскорбила меня, насмехалась надо мной и заставила опоздать на ужин. — Я не извиняюсь, так что выбрось это из головы, — резко сказала она. — Мне не за что извиняться. Ты не можешь наказать меня за... побег. — Ты права, я не могу. Это несправедливо. — моя улыбка была слабой. — Но я могу наказать тебя за ложь. Елена закатила глаза.