Они или ты? Мне снились кошмары о том дне. О слащавой улыбке Татьяны и ее прощальных словах. Даже ее короткая речь навсегда запечатлелась в моем мозгу, слова постоянно повторялись, как плохая песня. Ох, Елена, ворковала она. Самая глупая вещь, которую ты когда-либо делала, это заботилась о ком-то, кроме себя. Теперь ты не такая умная, не так ли? Иногда мне казалось, что она права. Когда я была моложе и стремилась к собственному выживанию, я никогда не испытывала такой сильной агонии. Мои мысли были наполнены моими достижениями в области комфорта и ботаники, а не тем беспорядком, как сейчас. Счастлив ли Николай? Сердится ли на меня Константин? Здорова ли Даника, страдает ли Роксана, преуспевает ли Роман? Что насчет Артема, Дмитрия и Антона? Что насчет Еввы и Натальи? Черт, даже Бабушка зарезервировала время в моей голове. Где она? Все ли с ней хорошо? Находятся ли птицы в окрестностях в безопасности от нее? Мой взгляд метнулся к плечу Константина. Я знала имена, которые там были перечислены — у меня на сердце были нацарапаны те же самые. — Как ты это выдерживаешь? Он нахмурился. — Это то, что Татьяна имела в виду? — Мы больше не говорим о ней. Я спросила тебя: как ты это выдерживаешь? Любишь всех этих людей, оберегаешь и защищаешь их? Я чувствую, что сейчас сойду с ума, черт возьми. Лицо Константина смягчилось. Он выглядел моложе, когда ласково улыбнулся, открывая человека, который все еще жил в нем, как бы сильно он ни пытался съесть его заживо. — Разве не поэтому мы все здесь, lyubimaya — любимая? — спросил он. — Чтобы удержать и быть удержанным в ответ? Любить и быть любимым в ответ? — Не думаю, что именно поэтому я должна остаться здесь, — ответила я, пытаясь говорить ровным голосом, но с треском провалилась. Я не знала, что такого в Константине, что заставило мои губы стать такими свободными, что растворило мой фильтр. Но прежде, чем я осознала это, я выплеснула свои самые глубокие страхи в воздух, между нами. — Я думаю, что мне предназначено сидеть в какой-нибудь лаборатории и весь день смешивать химикаты. Бог создал меня для развития науки и мира, в котором мы живем. Я не была создана для заботы о людях, предложения заботы и комфорта. Что подумают друзья Николая, когда окажутся сюда? Или его учителя? Неужели они подумают, что его любит надменное создание, стоящее на кухне? Я указала на свое лицо, на неловкие черты, сливавшиеся вместе. Я всегда была странной, никогда не была уродливой или хорошенькой, просто меня было трудно рисовать. Меня это никогда не беспокоило; это оберегало меня от пустых комплиментов. На самом деле, я обычно смеялась про себя, когда моя семья пыталась сделать мне комплимент, всегда замолкая перед словом «красивая», потому что это никогда не было правильным словом для описания меня. Елена, ты выглядишь... Затем они замолкали. Как будто молчание лучше, чем ложь. — Я похожа на ветку с глазами, — закончила я свою тираду. — На ветку с гребаными глазами. Константин засмеялся. Он действительно рассмеялся. Я чуть не вылетела со своего места. — Ты смеешься? — Прости меня, моя Елена. — ему удалось успокоиться достаточно долго, чтобы он мог говорить. — Я не хотел смеяться. Моя Елена. У меня была всего секунда, чтобы подобрать ласковое выражение, прежде чем мой гнев взял верх. — Я рада, что развлекаю тебя, — почти прошипела я. Константин склонил голову. — Приношу свои извинения. Это просто сбило меня с толку, насколько ты умна и все же... можешь быть такой невежественной? Невежественной? Я чуть не вылила на него свое вино. — Что это должно означать? Он усмехнулся и покачал головой. Затем с пылающей сосредоточенностью приковал свой взгляд ко мне, удерживая на месте. — Это значит, что ты самое прекрасное создание, которое когда-либо ходило по земле. Когда я смотрю на тебя, я впервые вижу горные вершины и цветущие цветы. Ты ручей, бегущий среди деревьев, и ветерок, шелестящий листву. Тебя никогда нельзя было свести к таким словам, как «красивая», «жестокая» или «добрая». Все языки мира никогда не смогли бы подобрать определения, которое воздало бы тебе должное, не говоря уже о пустом комплименте. — Константин не отрывал от меня глаз. Меня проглотили целиком. — Описание тебя требует всех уст и эссе идиом. Другого способа определить тебя просто нет. Я не могла говорить. Мой язык весил во рту тысячу килограмм, мозг не функционировал. — И ты спрашиваешь меня, будет ли мир думать, что ты не способна любить своего сына. Ты спрашиваешь меня, способна ли ты любить кого-нибудь по-настоящему? Ох, lyubimaya — любимая, ты изливаешь любовь. Долгое время это могло быть не для человека, но я прочитал твои слова и увидел, как загорелись твои глаза, при словах о данных и лабораториях. Ты всю свою жизнь была творением любви; любить людей просто труднее, чем любить вещи. Мне пришлось опустить взгляд на свои руки, разрывая зрительный контакт. Навернулись слезы, но я не позволила им пролиться. — Почему ты говоришь обо мне такие приятные вещи? — я спросила. — Это правда, — сказал он. — Ты человек, которого я люблю, и тебе нужно было напомнить почему. Я не смотрела на него, поэтому не могла видеть выражение его лица, но в его голосе не было ничего, кроме обожания и доброты. Я впилась ногтями в кожу, ощущая пронзительную боль в течение нескольких секунд, прежде чем прекратить. Слова в голове кричали, чтобы вырваться наружу, практически царапая горло. Я сглотнула. — Я разбила твое сердце, Константин. — Честь, которую я не позволил бы никому другому. Это меня погубило. Я подняла глаза, встретив его пристальный взгляд. В темных глубинах не было ни презрения, ни ненависти, только бесконечная любовь и гордость. Он смотрел на меня так, словно в мире больше ничего не было; он заставил меня почувствовать, что в мире больше ничего нет. Я открыла рот. — Я... Они или ты? Голос Татьяны безжалостно прорезался в сознании, разрезав мое предложение пополам. Они или ты, Елена? Если бы с Константином что-нибудь произошло, я бы никогда не смогла оправиться. А если бы это случилось из-за моей недостаточной силы? Потому что я подвела его? Кон никогда не подводил меня. Он заслуживал такого же обращения. Я вскочила на ноги, вино упало и разбилось вдребезги. Кроваво-красная жидкость пропитала столовую скатерть. — Мне нужно идти. — Елена.. Я побежала. *** Спотыкаясь, я выбежала в коридор, глотая воздух. Я хотела своего ребенка, я хотела своего сына. Мне хотелось обнять его маленькое личико и осыпать поцелуями, хотелось услышать его сладкий голосок.. Я резко остановилась. Дверь в гостиную была приоткрыта, но на экране не играл ни один фильм. Вместо этого Роман сидел на полу, Евва у него на коленях, Нико справа от него, а Антон слева. Перед ними была открыта книга, и Роман читал вслух детям. Я почувствовала влагу на своих щеках, и, быстро проведя рукой, обнаружила, что это слезы. Роман умел читать. Он умел читать и читал своей племяннице и племянникам. Мои глаза не могли оторваться от сына. Нико внимательно слушал, указывая на что-то на странице и смеясь над забавными голосами Романа для каждого персонажа. Он был счастлив и увлечен, не боялся и не чувствовал себя неловко. Он вел себя так, словно Роман читал им сказки каждый вечер, и это просто часть его жизни. Я так боялась разбить свое сердце, что не до конца разглядела сердце Николая. Оставить его семью... О, Боже. Боль пронзила сердце, и я инстинктивно схватилась за грудь. Неужели я действительно собиралась оторвать его от них? Неужели я заставлю его пережить ту же боль, что и три года назад? Какой матерью это сделало меня? Я прислонилась головой к стене, слушая грубый голос Романа. Какие еще варианты? Я бы предпочла, чтобы Николай был жив и убит горем, а не... Я даже не могла произнести это в уме. Я бы сделала все возможное, чтобы уберечь его, но что, если, чтобы уберечь его, мне придется разбить ему сердце? Ты глупая, я проклинала себя. Если бессердечной тебе удалось влюбиться в семью Тархановых, что, по-твоему, испытывал твой сын? Ты действительно думаешь, что сможешь навещать его семью, как на каникулах, и уезжать, когда пребывание закончится? Я вонзила ногти в штукатурку. Они или ты? Голос Татьяны эхом отозвался в моем сознании.