Все знали, что на прошлых экзаменах Амброз провалился на арифметике. – Пять – это смехотворно, – возразил он. – Тебе повезет, если ты получишь хотя бы один так поздно. Я заставил себя небрежно пожать плечами. – Я соглашусь на четыре. – Ты согласишься на один! – настаивал Амброз. – Я же не дурак. Я глубоко вздохнул – и выпустил воздух, смирившись. – Ну, я не знаю, может быть, я могу рассчитывать хотя бы на… один и четыре? – спросил я так жалостно, что самому противно сделалось. Амброз ухмыльнулся акульей ухмылкой. – Знаешь, что я тебе скажу, – великодушно решил он, – я готов дать один и три. Я не против иногда заняться благотворительностью. – Спасибо, сэр! – смиренно проблеял я. – Я ценю вашу щедрость! Я ощутил разочарование толпы оттого, что я вдруг принялся плясать на задних лапках перед Амброзовыми денежками. – Да ладно, пустяки, – самодовольно сказал Амброз. – Всегда рад помочь нуждающимся. – Винтийской монетой это будет два нобля, шесть битов, два пенни и четыре шима! – Я и сам могу пересчитать! – отрезал он. – Я с детства путешествовал по свету с отцовской свитой. Я знаю, почем деньги. – Да-да, конечно! – я потупился. – Экий я олух… Я с любопытством посмотрел на него: – А вы, значит, и в Модеге бывали? – Ну конечно, – рассеянно ответил Амброз, роясь в кошельке в поисках нужных монет. – Я бывал даже при дворе верховного короля в Кершаене. Дважды. – А что, правда, будто модеганские аристократы считают, будто высокорожденному торговаться позорно? – спросил я с невинным видом. – Я слышал, будто это считается верным знаком, что либо у человека течет в жилах кровь простолюдина, либо он в действительно отчаянном положении… Амброз поднял голову и посмотрел на меня, перестав отсчитывать выкопанные из кошелька монеты. Глаза у него сузились. – Потому что, если это правда, вы чрезвычайно добры, опустившись на мой уровень всего лишь ради удовольствия чуть-чуть поторговаться! – Я широко улыбнулся ему. – Нам-то, руэ, только дай: за каждый шим биться будем! По толпе вокруг нас прокатился смешок. Она успела разрастись до нескольких десятков человек. – Дело же совсем не в этом!.. – сказал Амброз. Я изобразил чрезвычайную озабоченность: – Ох, милорд, простите, милорд! А я и не знал, что у вас тяжелые времена… – Я подошел к нему поближе, протягивая свою плашку: – Нате, берите всего за полпенни! Я ведь и сам не против иногда заняться благотворительностью. Я стоял прямо напротив и совал ему плашку: – Прошу вас, возьмите, я настаиваю! Всегда рад помочь нуждающимся. Амброз свирепо уставился на меня. – Подавись ты своим жребием! – вполголоса прошипел он. – Вспомнишь еще об этом, когда будешь жрать бобы и мыться в речке! Я еще буду здесь в тот день, когда ты уйдешь из университета, не имея в карманах ничего, кроме рук! Он развернулся и пошел прочь, воплощение оскорбленного достоинства. В толпе послышались разрозненные аплодисменты. Я принялся раскланиваться во все стороны. – Ну, во что ты это оценишь? – спросил Вил у Сима. – Два в пользу Амброза. Три в пользу Квоута. Сим посмотрел на меня: – Не лучшая твоя работа, надо сказать. – Не выспался я сегодня, – признал я. – Каждая такая выходка делает конечный счет, по которому придется платить, куда больше! – предупредил Вил. – А что мы можем сделать? Только цапаться друг с другом, – сказал я. – Магистры об этом позаботились. Стоит нам выкинуть что-нибудь из ряда вон выходящее – и нас тут же исключат за поведение, неподобающее члену арканума. А почему, вы думаете, я не превратил его жизнь в ад? – Тебе лень? – предположил Вил. – О, лень – одно из главных моих достоинств! – беспечно ответил я. – Не будь я так ленив, я бы мог потрудиться перевести «эдамете тасс» и ужасно обидеться, обнаружив, что это означает «эдемский насморк». Я снова поднял руку с оттопыренными большим и средним пальцами. – А так я предположу, что оно переводится прямо на научное название болезни: «немсеррия», что позволит мне избежать ненужных трений с друзьями. В конце концов я продал свой жребий отчаявшемуся ре-лару из фактной по имени Джаксим. Я выторговал у него шесть йот и услугу, которую назову позже. Экзамены я сдал не намного хуже, чем следовало ожидать, учитывая, что я не мог заниматься по книгам. Хемме по-прежнему был настроен против меня. Лоррен относился холодно. Элодин сидел, уронив голову на стол, – он, похоже, спал. Плату мне назначили ровно в шесть талантов, что поставило меня в интересное положение… Долгая дорога, ведущая в Имре, была практически безлюдна. Солнце светило сквозь ветви деревьев, ветер нес легкий намек на грядущие осенние холода. Первым делом я направился в «Эолиан», забрать свою лютню. Накануне Станхион настоял, чтобы я оставил ее у них, опасаясь, как бы я не разбил ее по пьяни. Подходя к «Эолиану», я увидел Деоха, который прохлаждался у входа, катая монету по костяшкам кулака. Увидев меня, он улыбнулся: – Привет! Я думал, вы с приятелями в конце концов очутитесь в реке, так вас шатало, когда вы уходили! – Нас шатало в разных направлениях, – объяснил я. – Так что мы скомпенсировались. Деох расхохотался: – Ваша дама тут, у нас! Я постарался скрыть, что краснею. И откуда только он знает, что я надеялся найти здесь Денну? – Не знаю, могу ли я называть ее своей дамой… В конце концов, Совой все-таки мой друг… Он пожал плечами: – Да называйте как хотите, Станхион ее за стойкой спрятал. Пойду заберу, пока он не обнаглел и не принялся ее терзать… Я ощутил прилив ярости и еле-еле проглотил горячие слова, готовые сорваться с языка. «Моя лютня! Это он о моей лютне!» Я проворно шмыгнул внутрь, подозревая, что моего лица Деоху сейчас лучше не показывать. Я побродил по всем трем ярусам «Эолиана», но Денны нигде не было. Зато я наткнулся на графа Трепе, который с энтузиазмом пригласил меня к столу. – Не знаю, сумею ли я уговорить вас как-нибудь побывать у меня в гостях? – смущенно спросил Трепе. – Я подумывал устроить небольшой званый ужин, и я знаю нескольких людей, которые были бы рады с вами познакомиться. – Он подмигнул. – Слухи о вашем выступлении уже расходятся! Я ощутил легкую тревогу. Но я знал, что необходимость тереться локтями со знатью – зло неизбежное. – Почту за честь, милорд! Трепе поморщился: – Вам обязательно называть меня «милордом»? Бродячему актеру нельзя без дипломатии, а дипломату нельзя без титулов и рангов. – Этикет, милорд! – я развел руками. – Да плюньте вы на этот этикет! – капризно сказал Трепе. – Этикет – это набор правил, которые людям нужны для того, чтобы публично хамить друг другу. Я родился Деннаисом, потом стал Трепе и уж только потом – графом. Он умоляюще взглянул на меня: – Можно просто Денн? Я замялся. – Ну, хотя бы тут! – взмолился он. – Когда мне тут начинают тыкать в нос моей знатностью, я себя чувствую сорняком на клумбе!