С тех пор как мы расстались, я все лелеял в потаенной глубине души глупые, нежные мысли о Денне. Я думал съездить в Анилен и отыскать ее там, о том, как снова случайно повстречаю ее на дороге, о том, как она приедет и отыщет меня в университете. Но глубоко внутри себя я понимал, что все эти мысли – попросту ребяческие фантазии. Я знал правду. Я ее больше никогда не увижу. Но вот я ее увидел – и оказался совершенно не готов к этому. Да вспомнит ли она меня вообще, неуклюжего мальчишку, с которым была знакома всего несколько дней, и так давно? Денна была в каких-то десяти футах от меня, когда она, наконец, подняла глаза и увидела меня. Лицо ее просияло, как будто внутри свечку зажгли, и она вся засветилась этим внутренним светом. Она бросилась ко мне, преодолев разделявшее нас расстояние тремя стремительными, восторженными шагами. Какой-то миг казалось, будто она бросится прямо мне в объятия, однако в последний момент Денна приостановилась и бросила взгляд на сидящих вокруг людей. И за полшага сумела преобразить свой восторженный, безоглядный порыв в чопорное приветствие на расстоянии вытянутой руки. Это было проделано с большим изяществом, но все равно ей пришлось протянуть руку и упереться мне в грудь, чтобы не налететь на меня с разгону. Она улыбнулась мне. Теплой, нежной, застенчивой улыбкой, похожей на раскрывающийся бутон. Улыбка была дружеская, искренняя, немного смущенная. Когда она мне улыбнулась, я почувствовал… Честно говоря, даже не знаю, как бы это описать. Солгать было бы проще. Я мог бы обворовать сотню других историй и поведать вам ложь, такую привычную, что вы бы проглотили ее, не разжевывая. Я мог бы сказать, что колени у меня подогнулись. Что у меня перехватило дыхание. Но все это была бы неправда. Сердце у меня не забилось, не остановилось, не затрепетало. Это все бывает только в историях. Глупости. Преувеличение. Вздор. Однако… Выйдите на улицу в начале зимы, после первых настоящих заморозков. Отыщите пруд, затянутый льдом, свежим, чистым, прозрачным, как стекло. У самого берега лед вас выдержит. Проскользите подальше. Еще дальше. И в конце концов вы обнаружите место, где лед еле-еле выдерживает ваш вес. И вот там-то вы почувствуете то, что почувствовал я. Лед растрескается у вас под ногами. Посмотрите вниз – и увидите, как по льду, точно безумные, замысловатые паутинки, разбегаются белые трещинки. Все это совершенно бесшумно, но подошвами ног вы ощутите внезапную резкую вибрацию. Вот что произошло, когда Денна мне улыбнулась. Я не хочу сказать, будто я себя почувствовал так, словно стою на ломком льду, который вот-вот подо мной провалится. Нет. Я чувствовал себя самим этим льдом, внезапно расколовшимся, с трещинками, разбегающимися от того места, где она коснулась моей груди. Единственная причина, почему я остался целым, – это потому, что тысячи осколков, на которые я разбился, все еще держались вместе. А стоило бы мне шевельнуться – и я бы разлетелся вдребезги. Возможно, достаточно будет сказать, что улыбка застала меня врасплох. И, хотя это звучит как цитата из книжки, это очень близко к истине. Слова всегда давались мне легко. Даже более того – я могу запросто высказать все, что у меня на душе, и от этого бывают крупные неприятности. Однако сейчас, рядом с Денной, я был слишком ошеломлен, чтобы что-то сказать. Я не мог бы вымолвить разумного слова даже под страхом смерти. И тут, без раздумий, из меня поперли все придворные манеры, которые вбила в меня матушка. Я плавно протянул руку и взял выставленную вперед руку Денны так, будто она нарочно мне ее подала. Потом отступил на полшага назад и выполнил изысканный поклон на три четверти. При этом свободная моя рука подхватила край моего плаща и отвела его за спину. Это был лестный поклон, учтивый без смехотворной официозности, совершенно уместный в подобной обстановке. А дальше что? Принято поцеловать руку, но какой именно поцелуй следует выбрать? В Атуре просто кивают, склонясь над рукой. Сильдийские дамы, вроде той дочери ростовщика, с которой я только что болтал, ожидают, что ты слегка коснешься костяшек и чмокнешь губами. В Модеге принято прижиматься губами к тыльной стороне своего собственного большого пальца. Но мы были в Содружестве, и иностранного акцента у Денны я не заметил. Значит, просто поцеловать. Я мягко прижался губами к тыльной стороне ее кисти ровно на столько времени, сколько нужно, чтобы сделать быстрый вдох. Кожа у нее была теплая и смутно пахла вереском. – К вашим услугам, моя леди, – сказал я, выпрямившись и отпустив ее руку. Я впервые в жизни понял истинный смысл подобного официального приветствия. Это сценарий, которому можно следовать, когда понятия не имеешь, что говорить. – «Моя леди»? – эхом отозвалась Денна, слегка удивленная. – Ну, коли уж вы так настаиваете… Она одной рукой прихватила подол платья и присела в небольшом реверансе. Ей каким-то образом удалось проделать это изящно, насмешливо и шутливо одновременно. – Ваша леди! Услышав ее голос, я понял, что мои подозрения верны. Это и была моя Алойна. – А что вы тут делаете, на третьем ярусе, один? – она окинула взглядом полумесяц балкона. – Вы же один? – Был один, – ответил я. И, поскольку не мог придумать, что сказать еще, позаимствовал строчку из песни, что была еще свежа в моей памяти: – «И вот нежданной предо мной стоит Алойна». Она улыбнулась, польщенная. – Что значит «нежданной»? – спросила она. – Я более чем наполовину убедил себя, что вы уже ушли. – Ну да, почти ушла! – игриво сказала Денна. – Я два часа ждала, что Савиен придет! Она испустила трагический вздох и возвела очи горе на манер статуи святого. – И вот наконец, исполнясь отчаяния, я решила, что на этот раз на поиски может отправиться и сама Алойна, и к черту то, как было в истории! – Она коварно улыбнулась. – «И вот, подобно кораблям в ночи…» – процитировал я. – «Мы разошлись, не ведая о встрече», – закончила Денна. – «Падение Фелуарда»! – сказал я с уважением, близким в благоговению. – Многие ли знают эту пьесу? – Я – не «многие», – сказала она. – Я больше никогда об этом не забуду. Я склонил голову с преувеличенным пиететом. Денна насмешливо фыркнула, однако я не обратил на это внимания и продолжал более серьезным тоном: – Не знаю, как вас и благодарить. Вы мне так помогли сегодня! – Не знаете? – переспросила она. – Надо же, какая жалость! Ну а чем бы вы могли меня отблагодарить? Я, не раздумывая, протянул руку к вороту плаща и отстегнул «талантовые дудочки». – Только этим! – сказал я, протягивая их ей. – Я… – Денна заколебалась, несколько испуганная. – Вы, должно быть, шутите! – Если бы не вы, я бы их не получил, – сказал я. – А больше ничего ценного у меня все равно нет – разве что вы захотите себе мою лютню? Темные глаза Денны смотрели мне в лицо, как будто она не могла решить, издеваюсь я или серьезно. – Не думаю, что «дудочки» можно просто так взять и отдать кому-то… – Вообще-то можно, – сказал я. – Станхион упоминал, что, если я их потеряю или отдам кому-то, новые мне придется зарабатывать заново. Я взял ее руку, разжал пальцы и вложил серебряные «дудочки» ей в ладонь: – А это означает, что я могу с ними поступать, как мне угодно, а мне угодно отдать их вам! Денна уставилась на «дудочки» у себя на ладони, а потом посмотрела на меня, внимательно и пристально, так, будто до сих пор она не видела меня по-настоящему. Я на секунду болезненно осознал, как я выгляжу. Мой плащ был истерт до дыр, и даже в своей лучшей одежде я выглядел едва ли не оборванцем. Она снова опустила взгляд и медленно зажала «дудочки» в кулаке. Потом подняла глаза. Лицо у нее было непроницаемым. – Вы, наверное, прекрасный человек, – сказала она. Я набрал было воздуха, но Денна заговорила первой. – Однако, – сказала она, – эта благодарность чересчур велика. Какую бы помощь я вам ни оказала, она того не стоит. И получится, что я окажусь у вас в долгу. – Она поймала мою руку и вложила дудочки обратно мне в ладонь: – Нет уж, лучше вы оставайтесь моим должником! – Она внезапно расплылась в улыбке. – Будете обязаны мне за услугу! Вокруг сделалось заметно тише. Я огляделся, растерявшись оттого, что совсем забыл, где нахожусь. Денна прижала палец к губам и указала за перила, вниз, на сцену. Мы подступили к перилам и увидели внизу белобородого старика, открывающего футляр странной формы. Увидев, что у него в руках, я изумленно втянул в себя воздух. – Что это такое? – спросила Денна. – Старинная придворная лютня! – ответил я, не в силах скрыть своего изумления. – Никогда такой раньше живьем не видел! – Это лютня?! – спросила Денна беззвучно, одними губами. – Я двадцать четыре струны насчитала. Как же на ней играть-то? На иных арфах и то меньше! – Ну, вот такие были лютни много лет назад, до того как изобрели металлические струны и научились крепить длинный гриф. Невероятно! В этой лебединой шейке больше инженерных расчетов, чем в трех больших соборах… Я смотрел, как старик пригладил бороду, чтоб не мешала, и поудобней устроился на сиденье. – Надеюсь, он настроил ее до того, как поднялся на сцену, – вполголоса добавил я. – А не то придется ждать целый час, пока он будет вертеть колки. Отец говаривал, что в старину менестрели по два дня натягивали струны и по два часа настраивались, чтобы извлечь из придворной лютни две минуты музыки. Старику потребовалось всего минут пять, чтобы настроиться. А потом он заиграл. Мне стыдно признаться, но я совершенно не помню, что он играл. Несмотря на то что я еще никогда не видел придворной лютни, а тем более не слышал, как на ней играют, все мои мысли вертелись вокруг Денны, и ничего другого я воспринимать был не в состоянии. Мы стояли рядом, облокотясь на перила балкона, и я то и дело украдкой поглядывал на нее краешком глаза. Она обращалась на «вы», не называла меня по имени и не упоминала о нашем предыдущем знакомстве в обозе Роэнта. Значит, она меня не помнит. Ну, наверное, и неудивительно, что она позабыла оборванного мальчишку, с которым была знакома всего несколько дней в дороге. И все же я был несколько уязвлен: ведь я-то лелеял мысли о ней все эти месяцы! Однако сейчас не было возможности напомнить ей о знакомстве, не выставив себя глупцом. Лучше уж начать все заново и надеяться, что во второй раз я окажусь более запоминающимся. Песня окончилась прежде, чем я это осознал, и я изо всех сил принялся аплодировать, возмещая свое невнимание. – А я было подумала, будто вы удвоили припев по ошибке, – сказала мне Денна, когда аплодисменты стихли. – Мне просто не верилось, что вы хотите, чтобы песню подхватила какая-то незнакомка. Я никогда не видела, чтобы так делали, разве что вечерами у костра… Я пожал плечами: – Мне все говорили, что здесь выступают лучшие музыканты. – Я взмахнул рукой в ее сторону. – И я положился на то, что уж кто-нибудь да знает партию Алойны! Она вскинула бровь. – Ну, вы едва не промахнулись, – сказала она. – Я все ждала, когда вступит кто-нибудь еще. Сама вступать я все-таки побаивалась… Я посмотрел на нее озадаченно: – Отчего же? У вас чудный голос. Она сделала застенчивую гримаску: – Ну, я же всего два раза слышала эту песню. И не была уверена, что помню ее целиком. – Два раза?! Денна кивнула: