Симмон кивнул. Вилем отвесил легкий, сдержанный поклон. – Станхион, нельзя ли нам сесть поближе к стойке? Я обещал их угостить. – Не угостить, а напоить! – поправил Вилем. – Простите, напоить, – поправился я. – Если бы не они, меня бы тут не было. – Ага! – ухмыльнулся Станхион. – Покровители, значит! Вас понял. Победная кружка оказалась точно такой же, как и утешительная. Она уже ждала меня, когда Станхион наконец провел нас через толпу к нашим новым местам у стойки. Он даже настоял на том, чтобы самому угостить скаттеном Симмона и Вилема, говоря, что покровители тоже имеют право воспользоваться плодами победы. Я от души его поблагодарил: в моем тощем кошельке давно уже показалось дно. Пока мы ждали их напитки, я попытался было с любопытством заглянуть в свою кружку и обнаружил, что, чтобы сделать это, сидя у стойки, мне придется встать с табурета. – Метеглин, – уведомил меня Станхион. – Сперва попробуй, благодарить можешь после. Там, откуда я родом, говорят, что таким напитком мертвого поднять можно. Я приподнял воображаемую шляпу: – За ваше здоровье! – За вас и все ваше семейство! – вежливо ответил он. Я пригубил напиток из высокой кружки, чтобы дать себе возможность собраться с мыслями, и обнаружил у себя во рту нечто восхитительное: прохладный весенний мед, гвоздика, кардамон, корица, виноградный сок, печеное яблоко, сладкая груша и чистая родниковая вода, все сразу. Это все, что я могу сказать о метеглине. Если вы его ни разу не пробовали, тогда прошу прощения: описать его как следует я все равно не сумею. Ну, а если пробовали, вам и напоминать незачем, что это такое. Я с облегчением увидел, что хвосторез подали в сравнительно небольших стаканчиках – и Станхиону тоже. Если бы моим друзьям налили по большой кружке черного вина, мне пришлось бы везти их на тот берег в тачке. – За Савиена! – провозгласил Вилем. – Да-да! – откликнулся Станхион, поднимая свой собственный стакан. – За Савиена… – выдавил Симмон. Его голос звучал, как сдавленное рыдание. – И Алойну! – закончил я, и чокнулся с ними своей здоровенной кружкой. Станхион опрокинул свой скаттен с такой небрежностью, что у меня аж глаза заслезились. – Ну-с, – сказал он, – прежде чем я оставлю вас купаться в восхищении ваших друзей, я не могу не спросить: где вы так научились? Играть без одной струны, в смысле? Я немного поразмыслил: – Вам короткую версию или полную? – Пока что могу обойтись короткой. Я улыбнулся: – Ну, в таком случае – просто так вышло. – Я сделал небрежный жест, словно отметая что-то в сторону. – Наследие моей погибшей юности! Станхион смерил меня пристальным, смеющимся взглядом: – Ну что ж, что просил, то и получил! В следующий раз расскажете полную версию. – Он вздохнул и окинул зал взглядом. Золотая серьга качнулась и сверкнула у него в ухе. – Пойду пообщаюсь с народом. Постараюсь не дать им накинуться на тебя всем разом. Я с облегчением улыбнулся: – Спасибо, сэр! Он покачал головой и махнул рукой кому-то, стоявшему за стойкой. Ему проворно подали его кружку. – До сих пор твое «сэр» было уместно и кстати. А теперь просто «Станхион». Он снова взглянул в мою сторону. Я улыбнулся и кивнул. – Ну а тебя как звать? – Квоут, – ответил я. – Просто Квоут. – За «просто Квоута»! – Вилем приподнял стакан в мой адрес. – И Алойну! – добавил Симмон и тихо заплакал, уткнувшись в сгиб локтя. Граф Трепе подошел ко мне одним из первых. Вблизи он выглядел ниже ростом и старше. Но глаза у него, когда он заговорил о моем выступлении, были ясные и смеющиеся. – И тут она лопнула! – говорил он, бешено жестикулируя. – И я подумал только: «О нет! Только не теперь! Перед самым финалом!» Но тут я увидел кровь у вас на руке, и у меня внутри все перевернулось. А вы посмотрели на нас, посмотрели на струны, мелодия звучала все тише, тише… И тут вы снова взялись за лютню. И я подумал только: «Какой отважный юноша! Чересчур отважный. Он просто не понимает, что ему не вытянуть финал оборванной песни на лютне с оборванной струной!» Но вы это сделали! Он расхохотался, как будто я сыграл с миром удачную шутку, и подпрыгнул, будто джигу плясал. Симмон, который уже не плакал и теперь целенаправленно надирался, рассмеялся вместе с графом. Вилем, казалось, не знал, как относиться к этому человеку, и смотрел на него серьезным взглядом. – Вы непременно как-нибудь должны выступить у меня! – сказал Трепе и тут же вскинул руку. – Но сейчас мы об этом говорить не будем. Не стану более отнимать у вас время. – Он улыбнулся. – Но прежде чем уйти, я не могу не задать один, последний, вопрос. Сколько лет Савиен провел с амир? Мне даже не пришлось раздумывать: – Шесть. Три года, чтобы показать себя, и еще три года в ученье. – А как вам кажется, шесть – хорошее число? Я не понимал, к чему он клонит. – Ну, вообще шесть не считается счастливым числом, – уклончиво ответил я. – Если бы я хотел выбрать хорошее число, я бы взял семь. – Я пожал плечами. – Либо три. Трепе поразмыслил над этим, постукивая себя по подбородку: – Да, вы правы. Однако, если он провел у амир шесть лет, это означает, что к Алойне он вернулся на седьмой год. – Он сунул руку в карман и вытащил пригоршню монет как минимум трех разных стран. Выбрал из россыпи семь талантов и сунул их мне в руку. – М-милорд, – выдавил я, – я не могу взять эти деньги! Меня изумили не сами деньги, а их количество. Трепе, похоже, смутился: – Это еще почему? Я разинул рот – в кои-то веки я не нашелся, что сказать. Трепе хмыкнул и сжал мою руку в кулак: – Это не награда за выступление. Ну, то есть да, это награда за выступление, но в первую очередь это вам стимул, чтобы вы продолжали играть, продолжали совершенствоваться. Это ради музыки! Он пожал плечами. – Понимаете, чтобы лавры росли, им нужен дождь. Устроить дождь – не в моих силах. Однако я могу кое-что предпринять, чтобы этот дождь не лил на голову музыкантам, верно? – На его лице проступила лукавая улыбка. – Так что пусть уж Господь заботится о лаврах и поливает их. А я буду заботиться о музыкантах и смотреть, чтобы их не поливало. Ну а когда те и другие сойдутся вместе – это уж пусть решают те, кто помудрей моего! Я помолчал. – Мне кажется, вы мудрей, чем сами думаете. – Ну-у, – сказал он, стараясь не показывать, как ему приятно, – ну, давайте об этом не распространяться, а не то люди станут ждать от меня слишком многого! Он повернулся, и толпа быстро поглотила его. Я опустил в карман семь талантов и почувствовал, как с плеч свалилась огромная тяжесть. Будто казнь отменили. Быть может, оно и в самом деле было так: я же не знал, каким образом Деви вздумается заставить меня уплатить долг. Я вздохнул свободно – впервые за два месяца. Как хорошо! Когда Трепе удалился, ко мне подошел один из музыкантов с «дудочками», чтобы выразить свое восхищение. Вслед за ним – сильдийский ростовщик, который пожал мне руку и предложил угостить меня выпивкой. За ним последовали дворянин средней руки, еще один музыкант и очаровательная молодая дама – я подумал было, что это и есть моя Алойна, пока не услышал ее голос. То была дочка местного ростовщика, и мы немного поболтали о том о сем, прежде чем она отошла. Я только в последний момент спохватился, вспомнил о хороших манерах и поцеловал ей руку. Через некоторое время все лица слились в одно. Они подходили один за другим, выражали мне свое почтение, одобрение, жали руку, давали советы, завидовали и восхищались. Несмотря на то что Станхион сдержал слово и не дал им накинуться на меня всем разом, вскоре мне сделалось трудно их различать. Ну и метеглин делу тоже не помогал. Даже не знаю, сколько времени прошло, прежде чем мне пришло в голову поискать Амброза. Окинув взглядом зал, я потыкал Симмона локтем, заставив его отвлечься от игры, в которую они с Вилемом играли железными шимами. – А где наш закадычный друг? – спросил я. Симмон посмотрел на меня непонимающе, и я осознал, что он уже слишком пьян, чтобы понимать иронию. – Амброз, – уточнил я. – Где Амброз?