Вестибюль был огромным: с витражами, со сводчатыми потолками. Пол был мраморный, отполированный до зеркального блеска. Внутри царила жутковатая тишина. Я не понимал, в чем дело. Бурунник, сумасшедший дом в Тарбеане, был во много раз меньше этого здания, и то ор там стоял, как в борделе, полном рассвирепевших кошек. Его было за милю слышно, через весь городской шум. Элодин подошел к большому столу, у которого стояла молодая женщина. – Эмми, а почему никто не гуляет? Она неуверенно улыбнулась ему: – Очень уж они сегодня расходились, сэр. Гроза, наверное, будет. – Она достала с полки журнал. – Да еще и полнолуние на носу. Знаете же, как оно бывает. – Еще бы! Элодин присел на корточки и принялся расшнуровывать башмаки. – Куда Уина на этот раз дели? Она полистала журнал: – Второй этаж, восточное крыло, двести сорок седьмая. Элодин выпрямился и поставил башмаки на стол: – Приглядите за ними, ладно? Она все так же неуверенно улыбнулась и кивнула. Я прикусил язык и не стал задавать очередной ворох вопросов. – Похоже, это место стоит университету огромных расходов, – заметил я. Элодин как будто и не услышал. Он направился к широкой мраморной лестнице, прямо в носках. Поднявшись по лестнице, мы очутились в длинном белом коридоре, в который выходили деревянные двери. И тут я впервые услышал звуки, которые ожидал услышать в подобном месте. Кто-то стенал, кто-то плакал, кто-то тараторил не умолкая, кто-то вопил – но все это было еле слышно. Элодин разбежался и резко остановился, прокатившись в носках по полированному мраморному полу. Магистерская мантия развевалась у него за плечами. Он повторил это еще раз: разбежался и проехался по полу, раскинув руки для равновесия. Я шагал рядом с ним. – А ведь, казалось бы, магистры могли использовать университетские средства с большей пользой для науки… Элодин даже не посмотрел в мою сторону. Топ, топ-топ-топ. – Вы пытаетесь вынудить меня отвечать на вопросы, не задавая их. Скольжение. – Не выйдет! – А вы пытаетесь заставить меня задавать вопросы, – заметил я. – По-моему, это только честно. Топ, топ-топ-топ, скольжение. – Тогда какого черта вы ко мне вообще прицепились? – спросил Элодин. – Вон, Килвину вы понравились. Почему бы не прицепить свою звезду к его фургону? – Я считаю, что вы знаете такое, чему я больше ни у кого научиться не смогу. – Это, например? – То, чему я хотел научиться, с тех пор, как впервые увидел, как человек призывает ветер. – Ах, имя ветра, да? – Элодин вскинул брови. Топ, топ, топ-топ-топ. – Это не так-то просто. Скольже-е-ение… – С чего вы взяли, что я вообще что-то знаю о том, как призывать ветер? – Методом исключения, – ответил я. – Никто из остальных магистров ничем подобным не занимается, значит, это ваша епархия. – Ну, если так рассуждать, значит, я должен заниматься еще и солинадскими танцами, шитьем и конокрадством! Мы дошли до конца коридора. Элодин снова разбежался, покатился и едва не врезался в громадного, широкоплечего человека с книгой в твердом переплете. – Прошу прощения, сэр! – сказал тот, хотя явно был не виноват. – Тимоти! – Элодин ткнул в него длинным пальцем. – Пошли с нами! Элодин провел нас еще несколькими коридорами покороче и наконец остановился у массивной деревянной двери с глазком. Элодин открыл глазок и заглянул в него. – Как он? – Тихий, – ответил верзила. – По-моему, он почти не спал. Элодин подергал щеколду и, потемнев лицом, обернулся к здоровяку: – Вы его заперли? Мужик был на целую голову выше Элодина и, вероятно, вдвое тяжелее, однако, когда стоящий без башмаков магистр уставился на него исподлобья, он побледнел: – Магистр Элодин, это не я! Это все… Элодин оборвал его резким жестом: – Отпирайте! Тимоти принялся возиться со связкой ключей. Элодин не сводил с него уничтожающего взгляда: – Альдера Уина в передвижениях ограничивать нельзя! Он может выходить и приходить, когда ему заблагорассудится. В еду ему ничего не подсыпать, если он сам об этом не попросит! И отвечать за это передо мной будете вы, Тимоти Дженрой! – Элодин ткнул его в грудь длинным пальцем. – И если я узнаю, что Уина опоили успокоительным или связали, я раздену вас догола и проедусь на вас верхом через весь Имре, как на розовом пони! Он зыркнул на него исподлобья. – Ступайте! Мужик удалился настолько быстро, насколько мог, еще чуть-чуть – и бежать кинется. Элодин обернулся ко мне: – Можете войти, но только не шумите и не делайте резких движений. Ничего не говорить, разве что он сам с вами заговорит. Говорить вполголоса. Ясно? Я кивнул, и он отворил дверь. Палата выглядела совсем не так, как я ожидал. В высокие окна лился солнечный свет, озаряя просторную кровать и стол со стульями. Стены, потолок и пол были обтянуты толстой белой тканью, которая глушила даже слабые звуки, доносящиеся из коридора. Одеяла с кровати были сдернуты, и возле стены, закутавшись в них, сидел худой человек лет тридцати. Элодин закрыл дверь, и человек испуганно дернулся. – Уин, – вполголоса окликнул Элодин, подойдя поближе, – что случилось? Альдер Уин посмотрел на него снизу вверх, как разбуженная сова. Тощий, как щепка, он сидел без рубахи, волосы у него были все растрепаны, глаза круглые и расширенные. Он тихо ответил немного надтреснутым голосом: – Все было хорошо. У меня все было в порядке. Но все эти люди, разговоры, собаки, мостовые… Я сейчас просто не могу там находиться. Уин вжался в стену, одеяло сползло с костлявого плеча. Я с изумлением увидел у него на шее свинцовый гильдер. Это был полноправный арканист! Элодин кивнул: – А почему ты на полу? Уин с ужасом посмотрел на кровать. – Я упаду, – тихо ответил он голосом, полным страха и смущения. – И там все эти пружины, планки… Гвозди… – Ну, как ты сейчас? – ласково спросил Элодин. – Хочешь, пойдем со мной? – Не-е-е-ет! – безнадежно, отчаянно воскликнул Уин, зажмурившись и плотней закутавшись в одеяло. Оттого что его голос звучал так тонко и сипло, его мольба была еще более душераздирающей, чем если бы он выл. – Ладно, ладно. Оставайся тут, – мягко сказал Элодин. – Я вернусь тебя навестить.