– У него есть деньги, – коротко сообщил Манет. – И друзья, которых можно купить за деньги. – И люди, которые хотят добиться расположения его отца, – добавил Симмон. – В общем и целом, – серьезно сказал Манет, – с ним лучше не связываться. Еще когда Амброз тут первый год учился, один алхимик с ним повздорил. Амброз перекупил его долги у ростовщика в Имре. И, когда тот не сумел расплатиться, его бросили в долговую яму. Манет разломил хлеб пополам и стал мазать его маслом. – К тому времени, как родня его выкупила, у парня развилась чахотка. Он превратился в развалину. И к учебе так и не вернулся. – И что, магистры так это и спустили? – осведомился я. – А все было абсолютно законно, – сказал Манет, по-прежнему вполголоса. – И к тому же Амброз был не настолько глуп, чтобы перекупать долги того парня лично! – Манет махнул рукой. – Он поручил это кому-то еще, но позаботился о том, чтобы все знали, что это его рук дело. – А Табету помнишь? – угрюмо сказал Сим. – Она повсюду шумела о том, что Амброз, мол, обещался на ней жениться. Она попросту исчезла. Ну, теперь ясно, почему Фела не решалась его задеть! Я успокаивающе помахал Симу. – Да я никому и не угрожаю! – сказал я невинным тоном, подстроив тембр голоса таким образом, чтобы меня было хорошо слышно всем, кто нас подслушивает. – Я просто цитировал одну из своих любимых пьес. Это из четвертого акта «Деоники», где Тарсус говорит: Я глад и пламя на него обрушу И все вокруг него опустошу, Чтоб демоны взирали и дивились, И видели, что подлинная месть — Не демонов дела, но человека! Вокруг нас воцарилось ошеломленное молчание. Молчание распространилось по столовке куда дальше, чем я рассчитывал. Видимо, я недооценил, какое количество народу нас подслушивало. Я снова занялся своей едой, решив покамест оставить это дело: я устал, спина у меня болела, и мне не особенно хотелось иметь дело с новыми неприятностями. – В ближайшее время эти сведения тебе не потребуются, – вполголоса сказал Манет после длительной паузы. – Поскольку тебя выставили из архивов, и все такое. И все-таки тебе, пожалуй, стоит знать… – Он смущенно кашлянул. – В общем, ручную лампу покупать не нужно. Тебе ее просто выдают под роспись, а потом ты сдаешь ее обратно, когда уходишь. Он посмотрел на меня, словно опасаясь моей реакции на эту новость. Я устало кивнул. Я был прав. Амброз не такой ублюдок, каким кажется. Он вдесятеро хуже. Глава 44 Огонь в сосуде Фактная была местом, где делалась большая часть всего, что в университете делалось руками. Там были мастерские стеклодувов, столяров, гончаров и глазуровщиков. Кроме того, там имелась полноценная кузница и плавильня – не плавильня, а мечта любого металлурга. Мастерская Килвина находилась в артефактной, или, как ее чаще называли, в фактной. Мастерская была просторная, как сарай, внутри имелось по меньшей мере две дюжины прочных столов, заваленных бесчисленными неизвестными инструментами и всяческими устройствами и изобретениями на разной стадии изготовления. Мастерская была центром фактной, а Килвин – центром мастерской. Когда я пришел, Килвин был занят тем, что гнул и без того кривой кусок железного прутка, очевидно, желая придать ему более нужную форму. Увидев, как я заглянул в дверь, Килвин оставил пруток прижатым к верстаку и подошел встретить меня, вытирая руки о рубашку. Он критически смерил меня взглядом: – Как вы себя чувствуете, э-лир Квоут? До этого я успел добыть и пожевать ивовой коры. Спина по-прежнему горела и чесалась, но это было терпимо. – Нормально, магистр Килвин. Он кивнул: – Это хорошо. Юношам ваших лет не стоит переживать из-за подобных мелочей. Скоро вы снова будете крепки как камень! Я попытался было придумать вежливый ответ, но тут мое внимание привлекло то, что висело у нас над головами. Килвин проследил направление моего взгляда. Когда он понял, на что я уставился, его бородатое лицо расплылось в улыбке. – А-а! – сказал он с отеческой гордостью. – Мои красотулечки! С высоких стропил мастерской свисали на цепях полсотни стеклянных шаров. Шары были разного размера, самый большой – с человеческую голову. И все они горели. Увидев, какое у меня стало лицо, Килвин поманил меня за собой. – Идем! – сказал он и повел меня к узкой лестнице кованого железа. Поднявшись по ней, мы очутились в лабиринте тонких железных мостков, ведущих во все стороны на высоте двадцати пяти футов, между толстых балок, на которых держалась крыша. Пробравшись по этому лабиринту из дерева и железа, мы подошли к цепочке подвешенных стеклянных шаров, внутри которых горел огонь. – Вот, – показал Килвин, – мои лампы! Я только тут сообразил, что это такое. Некоторые лампы были наполнены жидкостью с плавающим в ней фитилем, совсем как обычные лампы, но большинство из них выглядели совершенно непривычно. В одной не было ничего, кроме клубов серого дыма, который периодически вспыхивал. В другом шаре был фитиль, подвешенный в воздухе на серебряной проволоке. Фитиль горел ровным белым пламенем, несмотря на то что гореть там, по всей видимости, было нечему. Два висящих рядом шара выглядели совершенно одинаково, если не считать того, что один горел синим пламенем, а второй – ярко-оранжевым, как раскаленный горн. Некоторые шарики были размером со сливу, другие – с небольшую дыньку. В одном было нечто вроде куска черного угля и белого мела, и из того места, где уголь и мел соприкасались, било во все стороны свирепое алое пламя. Килвин дал мне всласть налюбоваться ими, потом подошел ближе. – У сильдарцев есть предания о вечно горящих лампах. Я полагаю, что некогда наши мастера были способны изготовлять подобные вещи. Я десять лет провел в поисках. Я изготовил множество ламп. Некоторые из них очень хороши, очень долго горят. Он посмотрел на меня. – Но ни одна из них не вечна. Он прошел вдоль ряда и указал на один из висячих шаров: – Узнаете, э-лир Квоут? Внутри был только кусок зеленовато-серого воска, горящий зеленовато-серым пламенем. Я покачал головой. – Хм. Ну как же не узнаете? Это же белая соль лития. Мне это пришло в голову за три оборота до того, как вы к нам явились. Пока что работает, уже двадцать четыре дня, и я рассчитываю, что она будет гореть намного дольше. Он посмотрел на меня. – Меня удивило, что вы до такого додумались – у меня на это ушло десять лет. Вторая ваша идея, натриевое масло, намного хуже. Я это пробовал несколько лет назад. Одиннадцать дней. Он дошел до самого конца ряда, указал на пустой шар с неподвижным белым пламенем. – Семьдесят дней! – с гордостью сказал он. – Я не надеюсь, что это будет та самая вечно горящая лампа, надеяться – глупая игра. Но, если она прогорит еще шесть дней, это будет моя лучшая лампа за все десять лет! Он некоторое время смотрел на лампу. Лицо у него как-то странно смягчилось. – Нет, я не надеюсь! – решительно сказал он. – Я изготовляю новые лампы и делаю расчеты. Это единственный способ чего-то добиться! Он молча отвел меня назад, вниз. Когда мы очутились на полу, он обернулся ко мне и не терпящим возражений тоном потребовал: – Руки! И выжидательно протянул свои огромные ручищи. Не понимая, чего он хочет, я поднял руки. Он взял их в свои – его прикосновение оказалось на удивление бережным. Килвин перевернул мои руки ладонями кверху, пристально посмотрел. – У вас руки сильдарские, – сказал он, будто нехотя похвалил. И показал мне свои. Толстые пальцы, широкие ладони. Он стиснул руки в кулаки – они сделались похожи на пару кувалд. – Мне потребовалось много лет, чтобы научить эти руки быть руками сильдарца. А вам повезло. Будете работать тут. И только по вопросительно склоненной голове я понял, что это ворчливое утверждение было не чем иным, как приглашением. – Ну да, конечно! То есть спасибо, сэр. Для меня такая честь, что вы… Он раздраженно махнул рукой, прервав меня на полуслове: – Если вдруг появятся идеи насчет вечно горящей лампы – приходите ко мне. Если голова у вас работает так же толково, как выглядят ваши руки… То, что, наверное, было улыбкой, затерялось в густой бороде, но его темные глаза лучились смехом. Он помолчал – с подначкой, даже с подковыркой.