Он так и застыл, засунув руку по плечо в шкаф. Чтобы развернуться и посмотреть на меня, ему пришлось ее вытащить. – Мальчик мой, вам когда-нибудь раньше швы накладывали? – Накладывали, – честно ответил я. – И без всяких средств для смягчения боли? Я снова кивнул. Поскольку я сидел на столе, мои глаза были немного выше, чем его. Он скептически посмотрел на меня снизу вверх. – Ну-ка, покажите! – сказал он, словно не веря мне. Я принялся закатывать штанину выше колена, скрипя зубами, – от этого движения рана на спине разошлась. И наконец предъявил ему шрам длиной в пядь на внешней стороне бедра выше колена, оставшийся после того, как Пайк пырнул меня ножом из осколка стекла в Тарбеане. Арвил пристально оглядел шрам, придерживая очки. Аккуратно потыкал его указательным пальцем и выпрямился. – Слабая работа! – объявил он с легким отвращением. Лично я полагал, что управился на славу. – У меня нитка лопнула на полдороге, – сухо пояснил я. – Я работал не в идеальных условиях. Арвил помолчал, потирая пальцем верхнюю губу и разглядывая меня из-под полуопущенных век. – И что, вам понравилось? – недоверчиво спросил он. Я расхохотался, глядя на то, какое у него стало лицо, но оборвал смех: спину обожгло тупой болью. – Нет, господин магистр. Я просто лечился как мог. Он продолжал смотреть на меня, по-прежнему потирая губу. – Покажите-ка, где у вас нить лопнула. Я показал. Такое не забывается, знаете ли. Он изучил старый шрам более внимательно, еще раз ощупал его и поднял глаза. – Возможно, вы и правду говорите, – он пожал плечами. – Я не знаю. Но я бы все же предположил, что если… Тут он осекся и испытующе заглянул мне в глаза. Поднял руку, оттянул веко. – Посмотрите наверх! – небрежно бросил он. Нахмурившись от увиденного, Арвил взял мою руку, сильно надавил на кончик ногтя и пару секунд пристально наблюдал за пальцем. Он нахмурился еще сильнее, подступил ближе, взял меня за подбородок, открыл мне рот и понюхал. – Тенназин? – спросил он, и тут же сам ответил на свой вопрос: – Да нет. Налрут, конечно же. Старею, видно, раз сразу не заметил. Кроме всего прочего, это объясняет, почему вы не залили кровью мой чистый стол. Он сурово посмотрел на меня: – И сколько? Отпираться было бессмысленно: – Два скрупула. Арвил накоторое время молчал, глядя на меня. Он снял очки, энергично протер их манжетой. Снова надел и посмотрел на меня в упор: – Неудивительно, что юноша, боящийся порки, наелся наркотического снадобья. – Он пристально зыркнул на меня. – Но раз уж он так боялся, почему же он снял рубашку? – Он снова нахмурился. – Вы должны мне все объяснить. Если вы солгали прежде, признайтесь, и все будет в порядке. Я знаю, мальчики иногда выдумывают самые дурацкие истории. – Глаза за очками сверкнули. – Но если вы солжете сейчас, ни я, ни кто-либо из моих учеников зашивать вас не станет! Я не потерплю, чтобы мне лгали. Он скрестил руки на груди. – Итак? Объяснитесь. Я не понимаю, что происходит. И мне это не нравится куда больше, чем все остальное. Пришлось прибегнуть к последнему средству: правде. – Мой наставник, Абенти, обучил меня искусству лекаря, насколько мог, – объяснил я. – И когда я оказался на улицах Тарбеана, мне пришлось самому о себе заботиться. – Я указал на свое колено. – А рубашку я сегодня снял потому, что рубашек у меня всего две. А у меня уже очень давно не было целых двух рубашек. – Ну а налрут? – осведомился он. Я вздохнул: – Я тут чужой, сэр. Я намного моложе остальных, и многие думают, будто мне тут не место. Многих огорчило, что меня так быстро приняли в арканум. И я еще ухитрился не поладить с магистром Хемме. И все эти студенты, и Хемме, и его друзья – все они следят за мной и только и ждут, чтобы я проявил слабость. Я перевел дух. – Налрут я принял, потому что не хотел свалиться в обморок. Мне надо было дать им понять, что они не могут причинить мне боль. Я давно знаю, что лучший способ обеспечить себе безопасность – заставить своих врагов считать, что они не могут причинить тебе боль. Говорить это вот так, в лоб, было грубо, но это была правда. И я с вызовом посмотрел на него. Последовала длительная пауза. Арвил смотрел на меня, слегка щуря глаза под очками, словно пытался разглядеть что-то внутри меня. Он снова потер пальцем верхнюю губу, и медленно заговорил. – Пожалуй, будь я постарше, – сказал он так тихо, будто разговаривал сам с собой, – я бы сказал, что вы несете чушь. Наши студенты – взрослые люди, не какие-нибудь задиристые мальчишки. Он снова помолчал, рассеянно потирая губу. Потом глаза под очками сощурились, и он улыбнулся мне: – Но я еще не настолько стар! Хм. Да уж. Мне до этого еще жить и жить. Всякий, кто думает, что дети милы и невинны, сам никогда не был ребенком либо все позабыл. А всякий, кто думает, что люди не бывают жестоки и безжалостны, видно, не так уж часто выходит из дому. И точно никогда не работал лекарем. Мы сталкиваемся с последствиями жестокости куда чаще прочих. Прежде чем я успел ответить, он сказал: – Закройте-ка рот, э-лир Квоут, иначе я буду вынужден влить в него какое-нибудь гадкое общеукрепляющее. Ага, вот и они! Последнее было обращено к двум вошедшим студентам. Один был тот самый помощник, что проводил меня сюда, а вторая, как ни странно, молодая женщина. – А, ре-лар Мола! – обрадовался Арвил. Все следы нашего серьезного разговора с его лица как ветром сдуло. – Итак, вы уже слышали, что у вашего пациента две ровные и чистые резаные раны. Что вы захватили, чтобы ему помочь? – Кипяченые бинты, кривую иглу, шовный материал, спирт и йод, – четко перечислила она. У нее были зеленые глаза, ярко выделявшиеся на бледном лице. – Как? – осведомился Арвил. – А симпатический воск? – Я его не взяла, магистр Арвил, – ответила она, слегка побледнев от его тона. – Почему же? Она замялась. – Потому что он мне не потребуется. Арвил, похоже, смягчился. – Правильно! Разумеется, не потребуется. Очень хорошо. Вы помыли руки перед приходом? Мола кивнула. Ее короткие светлые волосы подпрыгнули от этого движения. – Тогда вы зря потратили время и силы! – сурово сказал Арвил. – Вы только подумайте, сколько возбудителей заразы вы успели нахватать, пока шли по коридору! Мойтесь заново, и приступим. Она принялась деловито и тщательно мыть руки в стоящем рядом тазике. Арвил помог мне улечься ничком на стол. – Заморозку делали? – осведомилась она. Лица ее мне было не видно, но в голосе слышалось сомнение. – Обезболивание, – поправил ее Арвил. – Вы внимательны к деталям, Мола! Нет, не делали. А как бы вы поступили, если бы э-лир Квоут заверил вас, что он в этом и не нуждается? Он утверждает, будто его самообладание тверже рамстонской стали и что он даже не вздрогнет, когда вы станете его зашивать. Арвил говорил серьезным тоном, однако же я слышал прячущуюся под этим насмешливую нотку. Мола посмотрела на меня, потом снова на Арвила. – Я бы ему сказала, чтоб не дурил, – ответила она, немного помолчав. – Ну а если бы он настаивал на том, что заморозка ему не требуется? Мола помолчала подольше: – Ну, крови, кажется, немного, так что я бы взялась шить. Кроме того, я дала бы ему понять, что, если он станет слишком сильно дергаться, я привяжу его к столу и стану обращаться с ним так, как сочту нужным для его собственного блага. – Хм! – Арвил, похоже, был несколько удивлен ответом. – Ага. Очень хорошо. Ну-с, Квоут, вы по-прежнему настаиваете на том, чтобы отказаться от обезболивания?