– Тебя нет в книге. Он мельком поднял взгляд на меня, нахмурил брови и снова взялся за стихотворение, над которым трудился. Обнаружив, что уходить я не собираюсь, он помахал пальцами, словно жука стряхивал: – Давай, давай, проваливай! – Я только что… Молодой человек снова отложил перо. – Послушай, – сказал он с расстановкой, словно разговаривал с недоумком, – тебя нет в книге, – и он подчеркнуто указал обеими руками на конторскую книгу. – Туда тебе нельзя, – он указал на двери, ведущие в архивы. – Все. – Я только что сдал экзамены… Он всплеснул руками: – Ну, тогда тебя, конечно же, нет в книге! Я выудил из кармана записку о приеме в университет. – Вот, магистр Лоррен мне это дал лично! – Да пусть бы он тебя хоть на закорках приволок! – сказал парень, демонстративно обмакнув перо в чернильницу. – Хватит отнимать у меня время! Я занят. – Отнимать время у тебя? – переспросил я. Мое терпение наконец лопнуло. – Да ты хоть представляешь, через что я прошел, чтобы сюда попасть? Молодой дворянин смерил меня взглядом. Лицо у него вдруг сделалось насмешливым. – Постой, дай угадаю, – сказал он, положив ладони на стол и поднимаясь на ноги. – Ты всегда был самым умным из всех ребятишек у себя в Задрищенске, или как там называется та дыра с одной-единственной шлюхой, откуда ты родом. Ты даже научился читать и считать, ваших деревенщин это просто поразило! Я услышал, как внешняя дверь у меня за спиной открылась и затворилась, однако молодой дворянин не обратил на это внимания. Он вышел из-за стола и прислонился к нему. – Твои родители знали, что ты мальчик особенный, они целых два года копили деньги и купили тебе пару башмаков, а еще пошили рубаху из свиной попоны. Он протянул руку и пощупал ткань моей новой одежды. – Ты провел в пути несколько месяцев, проехал сотни миль, трясясь в телегах, запряженных мулами! И вот, наконец-то! – он торжественно вскинул руки. – Слава Тейлу и всем ангелам его! Наконец-то ты здесь! С сияющим взором, полный великих надежд! Я услышал хохот, обернулся и увидел двоих мужчин и девушку, которые вошли, пока он произносил свою тираду. – Тело Господне, Амброз! Что это ты так разошелся? – Да все эти проклятые новички! – проворчал Амброз, снова садясь за стол. – Являются сюда, одетые, как из лавки старьевщика, и ведут себя так, будто купили весь университет! Трое новоприбывших направились к двери с табличкой «Хранение». Они смерили меня взглядом, и я с трудом поборол жаркое смущение, которым меня обдало. – Ну что, в «Эолиан»-то идем сегодня? Амброз кивнул: – Разумеется. К шестому колоколу. – А что, их ты по книге проверять не будешь? – осведомился я, когда дверь за ними закрылась. Амброз обернулся ко мне с ослепительной, колючей, нимало не дружеской улыбкой: – Послушай, я дам тебе маленький бесплатный совет. Там, у себя дома, ты был действительно особенным. А тут ты просто еще один болтливый щенок. Так что будь любезен, обращайся ко мне «ре-лар», ступай в свою конуру и благодари своего языческого бога, которому ты молишься, что мы не в Винтасе. Мы с отцом посадили бы тебя на цепь, как бешеную собаку! Он пожал плечами: – Хотя можешь и не уходить. Оставайся! Устрой скандал. Расплачься еще. Или, того лучше, накинься на меня с кулаками. – Он ухмыльнулся. – Я тебя хорошенько вздую и вышвырну за дверь. Он снова взялся за перо и принялся писать. Я ушел. Вы можете подумать, будто эта встреча меня обескуражила. Можете подумать, будто я был разочарован, будто мои детские мечты об университете были разбиты вдребезги. Ничего подобного! Я почувствовал себя в своей стихии! До сих пор я ощущал себя не в своей тарелке, а тут Амброз в своей неповторимой манере дал мне понять, что между университетом и тарбеанскими улицами особой разницы нет. Не важно, где ты очутился, люди повсюду примерно одни и те же. К тому же гнев неплохо согревает ночью, а уязвленная гордость порой заставляет творить чудеса! Глава 38 Симпатия в главном здании Главное здание было старейшей из всех университетских построек. За многие века оно мало-помалу разрасталось во всех направлениях, вбирая в себя дворики и здания поменьше. Выглядело оно как особо честолюбивая разновидность архитектурной плесени, стремящаяся захватить все доступное ей пространство. Отыскивать там дорогу было непросто. Коридоры петляли и виляли, неожиданно заканчивались тупиками или вели в обход там, где проще было бы пройти напрямик. На то, чтобы пройти из одной комнаты в другую, могло запросто уйти минут двадцать, хотя их разделяло каких-нибудь пятьдесят футов. Разумеется, опытные студенты знали, где можно срезать путь, через какие мастерские и аудитории пройти, чтобы добраться в нужное место. Как минимум один дворик был полностью закрыт, и попасть туда было можно, только спустившись через окно. Ходили слухи, что там есть целые комнаты, которые замурованы, и некоторые – прямо со студентами внутри. Поговаривали, что ночами их тени бродят по коридорам, оплакивая свою судьбу и жалуясь, что в столовке плохо кормят. Мое первое занятие было как раз в главном здании. По счастью, соседи по комнате меня предупредили, что в главном здании трудно ориентироваться, так что я, хоть и заблудился, все равно пришел на лекцию загодя. Отыскав, наконец, нужную комнату, я с изумлением обнаружил, что она похожа на маленький зрительный зал. Вокруг небольшой сцены полукруглыми ярусами поднимались ряды сидений. В городках покрупнее моя труппа не раз выступала в подобных залах. Эта мысль сразу придала мне уверенности, когда я занял место в заднем ряду. Наблюдая за тем, как прочие студенты мало-помалу просачиваются в зал, я представлял собой сплошной комок бестолкового возбуждения. Все присутствующие были минимум на несколько лет старше меня. Пока амфитеатр заполнялся нервничающими студентами, я мысленно повторял первые тридцать симпатических связываний. Всего нас было, наверное, человек пятьдесят, так что зал оказался заполнен примерно на три четверти. У некоторых были при себе перья и бумага, и жесткие подложки, на чем писать. У некоторых – восковые таблички. Я ничего не принес, но меня это не особо тревожило. Память у меня всегда была превосходная. Магистр Хемме вошел в аудиторию, поднялся на сцену и встал за большим каменным столом. В черной магистерской мантии он выглядел внушительно, и не прошло и нескольких секунд, как шепот и шуршание в рядах стихли. – Так вы, значит, желаете стать арканистами? – сказал он. – Хотите овладеть магией, о которой слышали в сказках? Вы наслушались песен о Таборлине Великом. Ревущая стена пламени, волшебные кольца, плащи-невидимки, мечи, что никогда не тупятся, зелья, позволяющие летать! Он с отвращением потряс головой. – Ну что ж, если вы хотите именно этого, можете сразу убираться прочь, потому что тут вы этого не найдете. Такого не бывает! Тут вошел еще один студент, понял, что опоздал, и торопливо прошмыгнул на свободное место. Однако Хемме его заметил: – Здравствуйте! Как мило, что вы зашли. Как ваше имя? – Гел, – нервно ответил парень. – Простите, пожалуйста. Я не сразу нашел… – Гел, – перебил его Хемме, – зачем вы сюда явились? Гел разинул рот, потом, наконец, выдавил: – Принципы симпатии изучать… – Так вот, я не одобряю, когда на мои занятия кто-то опаздывает. Будьте любезны к завтрашнему дню приготовить доклад о появлении симпатических часов, их отличии от более ранних, менее надежных, часов, основанных на принципе гармонических колебаний, и о том, как это повлияло на аккуратное обращение со временем. Парень заерзал на сиденье: – Хорошо, сэр! Его реакция, похоже, удовлетворила Хемме. – Ладно. Так что же такое симпатия? Тут вбежал еще один парень, сжимающий твердую подложку. Он был совсем юн – ну то есть он выглядел всего на пару лет старше меня. Хемме остановил его прежде, чем он успел сесть. – Здравствуйте, здравствуйте! – сказал он преувеличенно любезным тоном. – С кем имею честь? – Бэзил, сэр! – Парень неловко застыл в проходе. Я его узнал. Я подглядывал, как он сдавал экзамен. – А вы, Бэзил, часом, не из Илла? – осведомился Хемме, хищно улыбаясь. – Нет, сэр! – А-а! – сказал Хемме с напускным разочарованием. – А то я слышал, будто илльские племена определяют время только по солнцу и потому не имеют представления о настоящей пунктуальности. Но раз уж вы не из Илла, я не вижу причин для вашего опоздания. А вы? Бэзил молча пошевелил губами, словно собираясь оправдываться, но потом, видимо, передумал: