Килвин пробурчал несколько слов и постучал кулаком по столу. Каждый удар кулака сопровождался отрывистой вспышкой красноватого света, исходившего от его руки. – Без симпатии! Мне нужна не вечно светящая лампа, а именно вечно горящая! – Он снова посмотрел на меня и оскалил зубы, будто собирался меня съесть. – Соль лития? – предположил я, не подумав, потом сдал назад. – Нет, натриевое масло, которое горит в замкнутом… Нет… черт… Я замялся и умолк. Прочим экзаменуемым подобных вопросов не задавали! Он оборвал меня коротким взмахом вбок: – Довольно! Потом поговорим. Элкса Дал! Я не сразу сообразил, что Элкса Дал – это следующий магистр. Я обернулся к нему. Он выглядел как типичный злой волшебник, без которого никак не может обойтись большинство скверных атуранских пьес. Суровый взгляд черных глаз, впалые щеки, короткая черная бородка. Но при всем при том выражение лица у него было вполне дружелюбное. – Слова первого параллельного кинетического связывания? Я бегло произнес их. Его это, похоже, не удивило. – Какое связывание использовал только что магистр Килвин? – Конденсаторной кинетической светимости. – Каков синодический период? Я посмотрел на него странно: – Чего, луны? Вопрос несколько выбивался из ряда двух предыдущих. Он кивнул. – Семьдесят два дня с третью, сэр. Ну, плюс-минус. Он пожал плечами и лукаво улыбнулся, словно надеялся подловить меня последним вопросом. – Магистр Хемме? Хемме посмотрел на меня поверх сложенных домиком пальцев. – Сколько ртути потребуется, чтобы восстановить два гилла белой серы? – осведомился он так надменно, будто я уже дал неверный ответ. За тот час, что я незаметно наблюдал за ходом экзамена, я, в числе прочего, усвоил, что магистр Хемме – самый подлый из всех магистров. Ему доставляло радость смятение студентов, и он делал все, чтобы загнать их в угол и вывести из равновесия. Он обожал вопросы с подковыркой. По счастью, этот вопрос он при мне уже задавал другим студентам. Видите ли, белая сера ртутью не восстанавливается. – Ну-у… – протянул я, делая вид, что размышляю. Хемме с каждой секундой все сильнее расплывался в самодовольной усмешечке. – Если вы имели в виду красную серу, то примерно сорок одна унция. Сэр, – добавил я, и улыбнулся ему хищной улыбкой – сплошные зубы. – Назовите девять основных логических ошибок! – рявкнул он. – Упрощение. Обобщение. Порочный круг. Доведение до абсурда. Аналогия. Ложная причинность. Семантизм. Нерелевантность аргументов. И… и… Я замялся, не в силах припомнить официальное название последней ошибки. Мы с Беном всегда называли ее просто «нальт», в честь императора Нальто. Меня разозлило, что я не могу вспомнить, как она называется на самом деле: я же ведь всего несколько дней назад читал об этом в «Риторике и логике»! Мое раздражение, должно быть, отразилось у меня на лице. Видя, что я молчу, Хемме грозно уставился на меня и сказал: – Ах, вот как? Так вы, значит, все-таки знаете не все? – И он удовлетворенно откинулся на спинку кресла. – Если бы я думал, будто мне нечему учиться, я бы сюда и не пришел! – отпарировал я, прежде чем успел прикусить язык. На другом конце стола гулко хохотнул Килвин. Хемме открыл было рот, но ректор взглядом заставил его умолкнуть прежде, чем он успел сказать что-нибудь еще. – Ну ладно, – начал ректор, – я полагаю, что… – Я бы тоже хотел задать несколько вопросов! – заявил человек, сидевший справа от ректора. У него был странный выговор, я никак не мог понять, откуда он. А может быть, у него просто голос был такой звучный. Когда он заговорил, все сидящие за столом слегка встрепенулись и снова притихли, словно листья под порывом ветра. – Магистр имен! – сказал ректор. В его голосе слышались уважение и смятение одновременно. Элодин был моложе всех остальных минимум лет на десять. Чисто выбритое лицо, глубоко посаженные глаза. Среднего роста, среднего телосложения, ничего особенно впечатляющего в нем не было, если не считать того, как он сидел за столом: то пристально наблюдал за чем-то, а в следующую минуту, соскучившись, отвлекался и устремлял взгляд куда-то на балки высокого потолка. Будто ребенок, которого заставили сидеть со взрослыми. Я почувствовал, как магистр Элодин посмотрел на меня. В самом деле почувствовал! Я с трудом сдержал дрожь. – Со-хекет ка сиару крема-тет ту? – спросил он. «Хорошо ли вы говорите по-сиарски?» – Риэуса, та крелар деала ту. «Так себе, спасибо». Он вскинул руку с поднятым указательным пальцем: – Сколько пальцев я поднял? Я на секунду призадумался, хотя, казалось бы, этот вопрос не заслуживал долгих размышлений. – Как минимум один, – ответил я. – И, по всей вероятности, не больше шести. Элодин расплылся в улыбке и вытащил из-под стола вторую руку, с двумя поднятыми пальцами. Он помахал этими пальцами, показывая их прочим магистрам, и рассеянно, по-детски покивал головой. Потом опустил руки на стол и внезапно сделался серьезен. – Знаете ли вы семь слов, которые заставят женщину в вас влюбиться? Я посмотрел на него, ожидая, что он уточнит вопрос. Видя, что Элодин молчит, я ответил только: – Нет. – А они существуют! – заверил меня Элодин и с довольным видом откинулся на спинку кресла. – Магистр лингвистики? – он кивнул ректору. – Ну, похоже, это охватывает почти весь курс, – сказал ректор, как будто разговаривая сам с собой. У меня возникло ощущение, что его что-то выбило из колеи, только он слишком сдержан, чтобы я мог определить, что именно. – Вы не будете против, если я задам несколько вопросов менее академического свойства? Поскольку выбора у меня не было, я кивнул. Он смерил меня долгим взглядом, который длился едва ли не несколько минут. – Почему все-таки Абенти не дал вам рекомендательного письма? Я замялся. Не все странствующие актеры столь респектабельны, как наша труппа, так что неудивительно, что не все относятся к ним с уважением. Однако я подозревал, что врать будет не самым разумным выходом. – Он покинул мою труппу три года тому назад. С тех пор я с ним больше не виделся. Я увидел, как каждый из магистров уставился на меня. Я буквально слышал, как они производят в уме подсчеты: сколько ж мне тогда было. – Ну, право слово! – с отвращением бросил Хемме и сделал движение, словно собирался встать. Ректор бросил на него мрачный взгляд, заставив его умолкнуть. – Почему вы хотите поступить в университет? Я застыл как громом пораженный. Это был единственный вопрос, к которому я был совершенно не готов. Ну что мне им сказать? «Десять тысяч книг. Ваши архивы. Мне в детстве снилось, как я сижу там и читаю». Да, это правда, но звучит по-детски. «Я мечтаю отомстить чандрианам». Чересчур пафосно. «Хочу стать таким могущественным, чтобы никто и никогда больше не мог сделать мне больно». Нет, слишком пугающе… Я поднял взгляд на ректора и осознал, что молчу уже довольно долго. Не в силах придумать ничего другого, я пожал плечами и сказал: – Не знаю, сэр. Подозреваю, это одна из тех вещей, которые мне предстоит узнать. Взгляд у ректора сделался довольно странный, однако он отмел это в сторону и спросил: – Вы ничего не хотите добавить? Этот вопрос он задавал и прочим экзаменуемым, однако ни один из них этой возможностью не воспользовался. Вопрос выглядел почти риторическим: ритуальная реплика перед тем, как магистры примутся обсуждать, какую плату назначить студенту. – Да, спасибо, – сказал я, удивив ректора. – Помимо приема в университет, я хотел бы попросить о еще одном одолжении. Я перевел дух, взял дыхание, дождался, пока их внимание сосредоточится на мне. – Мне потребовалось почти три года, чтобы сюда попасть. Быть может, я выгляжу слишком юным, но я вполне достоин здесь учиться, не меньше, если не больше, чем какой-нибудь дворянский сынок, не способный даже на вкус отличить соль от цианида. Я выдержал паузу. – Однако на данный момент в кошельке у меня две йоты, и добыть еще денег мне абсолютно негде. Все, что можно было продать, я уже продал.