– Скоро буду, – ответил я. – Я еще не прошел вступительные экзамены. – Тогда вам сначала туда, – серьезно ответил он. – Я не могу сюда пускать никого, кроме тех, кто занесен в книгу. И он указал на лежащие перед ним конторские книги. Бабочки притихли. Я даже не дал себе труда скрыть свое разочарование. – А мне точно нельзя даже внутрь заглянуть? Хотя бы на минуточку? Я так долго сюда шел… Я уставился на две двустворчатые двери на другом конце комнаты. Над одной было написано «Читальня», над другой – «Хранение». Позади стола была еще дверь, поменьше, с табличкой «Только для скрибов». Лицо у него слегка смягчилось: – Нет, нельзя. Неприятности будут. – Он смерил меня взглядом. – А вы действительно собираетесь экзамены сдавать? Его недоверчивость была заметна даже сквозь густой акцент. Я кивнул. – Просто сначала зашел сюда, – сказал я, окидывая взглядом пустую комнату, жадно глядя на закрытые двери, пытаясь придумать, как бы уговорить его пустить меня внутрь. Но прежде чем я успел что-нибудь придумать, он сказал: – Если вы действительно туда идете, вам стоит поторопиться. Сегодня же последний день. Иногда они заканчивают уже в полдень. Сердце у меня отчаянно заколотилось. Я-то думал, что экзамены продолжаются весь день! – А где это? – В «Пустотах», – он указал в сторону наружной двери. – Прямо, потом налево. Короткий дом с… с цветными окнами. Два больших… дерева у входа. – Он задумался. – Клен? Это дерево так называется? Я кивнул и выскочил за дверь. Вскоре я уже несся по улице. Два часа спустя я, борясь с подступающей к горлу тошнотой, поднимался на сцену безлюдного театра в «Пустотах». В зале было темно, и только широкий круг света озарял стол, за которым сидели магистры. Я подошел и остановился в ожидании на краю этого круга. Мало-помалу девять магистров прекратили беседовать между собой, обернулись и устремили взгляд на меня. Стол, за которым они сидели, был огромный, в форме полумесяца. Он стоял на возвышении, так что они, даже сидя, смотрели на меня сверху вниз. Все это были серьезные люди разного возраста – от зрелых мужей до стариков. После длительного молчания человек, сидевший в центре, наконец сделал мне знак подойти. Видимо, то был ректор. – Подите сюда, чтобы нам было вас видно. Вот так. Здравствуйте. Ну-с, юноша, и как ваше имя? – Квоут, сэр. – И зачем вы сюда явились? Я посмотрел ему в глаза: – Я хочу учиться в университете. Я хочу стать арканистом. Я обвел их взглядом. Кое-кто посмеивался. Но, похоже, никто не был особенно удивлен. – Вы отдаете себе отчет, – спросил ректор, – что университет предназначен для того, чтобы продолжать образование, а не для того, чтобы его начинать? – Да, господин ректор. Я это знаю. – Хорошо, – сказал он. – Разрешите взглянуть на ваше рекомендательное письмо? Я ответил не колеблясь: – Увы, сэр, у меня его нет. А это действительно необходимо? – Ну, обычно у студента имеется какой-нибудь поручитель, – пояснил ректор. – Желательно, чтобы это был арканист. В таком письме говорится о том, что вам уже известно. О ваших сильных и слабых сторонах. – Сэр, арканиста, у которого я обучался, звали Абенти. Однако рекомендательного письма он мне не дал. Можно, я вам все сам расскажу? Ректор сурово покачал головой: – Увы, но мы не можем знать, в самом ли деле вы обучались у арканиста, не имея каких-либо доказательств. Есть ли у вас что-нибудь, что может послужить подтверждением ваших слов? Какие-нибудь еще письма? – Сэр, прежде, чем наши пути разошлись, он подарил мне книгу. Он сделал дарственную надпись и подписал ее своим именем. Ректор улыбнулся: – Да, это вполне подойдет. Книга у вас при себе? – Нет, – я подпустил в голос вполне искренней горечи. – Мне пришлось отдать ее в залог в Тарбеане. Услышав это, магистр риторики Хемме, сидевший по левую руку от ректора, с отвращением фыркнул. Ректор бросил на него раздраженный взгляд. – Ну право же, Герма! – сказал Хемме, хлопнув ладонью по столу. – Очевидно же, что мальчишка лжет! А у меня сегодня есть важные дела. Ректор посмотрел на него еще более неприязненно: – Магистр Хемме, я вам не давал дозволения говорить! Они некоторое время смотрели друг на друга в упор, наконец Хемме насупился и отвернулся. Ректор снова обернулся ко мне, но тут его внимание привлекло движение другого магистра: – Да, магистр Лоррен? Высокий, худой магистр равнодушно смотрел на меня. – Как называлась книга? – «Риторика и логика», сэр. – И где вы ее заложили? – В «Рваном переплете», на Приморской площади. Лоррен перевел взгляд на ректора: – Я завтра еду в Тарбеан, чтобы привезти необходимые материалы для будущей четверти. Если книга там, я ее привезу. Тогда и можно будет решить вопрос с тем, правду ли говорит этот юноша. Ректор чуть заметно кивнул: – Благодарю вас, магистр Лоррен. – Он откинулся на спинку своего кресла и сложил руки на груди. – Ну что ж. О чем говорилось бы в письме Абенти, если бы он его написал? Я взял дыхание: – Он написал бы, что я знаю наизусть первые девяносто симпатических связываний. Что я умею делать двойную перегонку, проводить титрование, обызвествление, сублимацию и осаждение раствора. Что я обладаю неплохими познаниями в истории, аргументации, грамматике, медицине и геометрии. Ректор изо всех сил старался не улыбаться: – Что ж, список внушительный. Вы уверены, что ничего не упустили? Я помолчал: – Вероятно, он упомянул бы еще о моем возрасте, сэр. – И сколько же вам лет, юноша? – Квоут, сэр. Лицо ректора тронула улыбка: – Ну и, Квоут? – Пятнадцать, сэр. Послышался шорох: каждый из магистров отреагировал по-своему – кто переглянулся, кто вскинул брови, кто покачал головой. Хемме закатил глаза к небу. И только ректор и глазом не моргнул. – И что же именно он сказал бы о вашем возрасте?