Расставание Погода по-прежнему стояла хорошая, а потому на закате фургоны вкатили в Имре. Я был угрюм и обижен. Денна весь день ехала в фургоне с Джосном, а я был глуп и горд и держался в стороне. Как только фургоны остановились, все засуетились. Роэнт, еще не успев остановить лошадей, принялся спорить с чисто выбритым мужчиной в бархатной шляпе. После первого торга десяток работников принялись разгружать рулоны ткани, бочонки с патокой и джутовые мешки с кофе. Рета наблюдала за ними суровым взором. Джосн метался вокруг, следя, чтобы его багаж не попортили и не украли. С моим багажом было проще: у меня ничего не было, кроме котомки. Я вытащил ее из-под каких-то рулонов ткани и отошел от фургонов. Закинув котомку на плечо, я принялся озираться в поисках Денны. Вместо Денны я увидел Рету. – Ты нам много помогал в дороге, – отчетливо сказала она. По-атурански она говорила куда чище Роэнта, почти без сиарского акцента. – Всегда хорошо иметь под рукой человека, который способен распрячь лошадь без посторонней помощи. Она протянула мне монету. Я взял деньги не раздумывая. Это было рефлекторное действие, я же много лет просил милостыню. Вроде как руку от огня отдернуть, только наоборот. И только когда монета оказалась у меня в руке, я на нее взглянул. Это была целая медная йота, ровно половина того, что я уплатил им за проезд до Имре. Когда я снова поднял глаза, Рета уже возвращалась к фургонам. Не зная, что думать, я подошел к Деррику, присевшему на край конской колоды. Он поднял взгляд на меня, прикрыв ладонью глаза от закатного солнца: – Ну что, ты пошел? А я уж было подумал, что ты с нами подольше останешься. Я покачал головой. – Рета мне йоту дала… Он кивнул: – Ну, это меня не удивляет. Большинство попутчиков – все равно что мертвый груз… – Он пожал плечами. – К тому же ей понравилось, как ты играешь. Ты никогда не думал сделаться менестрелем? Говорят, Имре для них самое подходящее место. Я перевел разговор обратно на Рету: – Мне бы не хотелось, чтобы Роэнт на нее рассердился. Он, по-моему, очень серьезно относится к деньгам. Деррик расхохотался: – А она что, нет, что ли? – Деньги-то я платил Роэнту, – пояснил я. – Если бы он хотел мне что-то вернуть, думаю, он сделал бы это сам. Деррик покачал головой. – У них так не принято. Мужчина своих денег не отдает. – Вот и я к чему, – сказал я. – Не хотелось бы, чтобы у нее были неприятности. Деррик только руками замахал. – Ты меня не так понял! – сказал он. – Роэнт знает. Может, он ее сам и прислал. Но взрослые сильдийцы денег не отдают. Это считается бабским делом. Они даже не покупают ничего, если есть такая возможность. Ты не обратил внимания, что насчет ночлега и еды в трактире давеча договаривалась Рета? Теперь, когда он об этом упомянул, я вспомнил. – Но почему? – спросил я. Деррик пожал плечами: – Да нипочему. Принято у них так, и все тут. Потому-то сильдийские обозы так часто водят муж с женой. – Деррик! – раздался из-за фургонов голос Роэнта. Он вздохнул и встал. – Долг зовет! – сказал он. – Ну, увидимся! Я сунул йоту в карман, размышляя над тем, что сказал Деррик. По правде говоря, моя труппа в Шальде никогда не бывала, мы просто не заезжали так далеко на север. Обнаружить, что я знаю о мире далеко не так много, как думал, оказалось страшновато. Я закинул за плечо котомку и в последний раз огляделся, думая, что, может, и лучше будет уйти, не попрощавшись. Денны было не видать. Это решило дело. Я повернулся, чтобы уйти… И обнаружил, что она стоит позади меня. Денна улыбнулась немного неловко, сцепив руки за спиной. Она была прелестна, как цветок, и совершенно этого не сознавала. У меня перехватило дыхание, и я забыл обо всем: о себе, о своем раздражении, о своей обиде. – Все-таки уходишь? – спросила она. Я кивнул. – А то поехал бы с нами в Анилен! – предложила она. – Там, говорят, улицы золотом вымощены! Поучил бы заодно Джосна играть на лютне, которую он с собой таскает. – Она улыбнулась. – Я у него спрашивала, Джосн говорит, он не против! Я призадумался. На долю секунды я уже готов был отвергнуть весь свой план только ради того, чтобы чуть подольше побыть с нею. Однако секунда миновала, и я покачал головой. – Да не смотри ты так! – с улыбкой поддразнила меня Денна. – Я там побуду некоторое время, если вдруг у тебя тут ничего не выйдет!.. И она сделала многозначительную паузу. На самом деле, я не представлял, что я стану делать, если тут ничего не выйдет. Вся моя надежда была на университет. А потом, до Анилена же сотни миль. А у меня всего-то и было, что одежда на себе. И как я буду Денну разыскивать? Видимо, эти мысли отразились у меня на лице. Денна лукаво улыбнулась: – Ну ладно уж, так и быть, видно, придется мне тебя самой найти! Мы, руэ, – вечные странники. Вся наша жизнь состоит из встреч и расставаний, с мимолетными, яркими отношениями в промежутке. И потому я знал правду. Я нутром чувствовал тяжкую, непреложную истину: я больше никогда ее не увижу. Но прежде чем я успел что-нибудь сказать, Денна нервно оглянулась: – Ну, я лучше пойду! Жди меня! Снова сверкнула своей озорной улыбкой и пошла прочь. – Я буду ждать, – сказал я ей вслед. – Увидимся, когда пути пересекутся! Она оглянулась, замешкалась, потом махнула рукой и убежала в ранние вечерние сумерки. Глава 36 Меньше талантов Ночь я провел за пределами города Имре, на мягком ложе из вереска. На следующий день я проснулся поздно, умылся в ближайшем ручье и отправился на запад, в университет. На ходу я высматривал на горизонте самое большое из университетских зданий. По описанию Бена я знал, как оно должно выглядеть: глухое, серое, квадратное, как кирпич. Больше четырех хлебных амбаров, поставленных друг на друга. Без окон, без архитектурных излишеств, всего одна массивная каменная дверь. Десять раз по десять тысяч книг. Архивы. Я пришел в университет по многим причинам, но главной была эта. В архивах хранились ответы, а у меня было много, очень много вопросов. И прежде всего, я хотел знать правду о чандрианах и амир. Мне нужно было знать, много ли истины содержалось в истории Скарпи. Там, где дорога пересекала реку Омети, был старый каменный мост. Такие мосты наверняка вам знакомы. Одно из тех древних монументальных архитектурных сооружений, что рассеяны по всему свету, такие старые и надежные, что они сделались деталью ландшафта, и ни единая душа не задумывается, кто и зачем их выстроил. Этот мост выглядел особенно впечатляюще: больше двухсот футов в длину, достаточно широкий, чтобы на нем могли разъехаться два фургона, он был переброшен через ущелье, которое Омети проточила в скале. И, оказавшись в верхней точке моста, я впервые в своей жизни увидел архивы: они вздымались на западе над вершинами деревьев, точно большущий серовик. Университет находился в центре небольшого города. Хотя, по правде сказать, городом я бы это не назвал. В нем не было ничего общего с Тарбеаном: ни извилистых проулков, ни вони отбросов. Это было ближе к поселку: широкие улицы, чистый воздух. Домики и лавки были окружены садами и лужайками. Однако, поскольку городок этот возник, чтобы обслуживать специфические нужды университета, внимательный наблюдатель мог обнаружить кое-какие особенности в предоставляемых в городке услугах. К примеру, тут было две стеклодувных мастерских, три полноценных аптеки, две переплетных мастерских, четыре книжных лавки, два борделя и неимоверное количество кабаков. На дверях одного из кабаков красовалась большая деревянная табличка с надписью: «Симпатия воспрещена!» Интересно, что могут подумать о таком объявлении посетители, не знакомые с магией? В сам университет входило примерно пятнадцать зданий, не имеющих почти ничего общего друг с другом. «Конюшни» состояли из круглого центра, от которого во все стороны расходились восемь крыльев, так что все в целом напоминало розу ветров. «Пустоты» было простое прямоугольное здание, с витражами с классическим изображением Теккама: босой, у входа в свою пещеру, беседующий со студентами. Больше всего бросалось в глаза главное здание: оно занимало собой более полгектара земли и выглядело так, будто под одну крышу подвели множество разномастных зданий поменьше. По мере того как я приближался к архивам, их серая громада без окон все сильнее напоминала мне гигантский камень-серовик. Просто не верилось, что после стольких лет ожидания я наконец-то здесь! Я обошел их вокруг и наконец нашел вход: массивные, двустворчатые каменные двери, стоявшие нараспашку. И над ними была глубоко врезана в камень надпись: «Ворфелан рината морие». Язык этот был мне незнаком. Не сиарский… Может быть, илльский или темийский… Еще один вопрос, на который надо было найти ответ. За каменными дверями был небольшой вестибюль, заканчивавшийся другими дверями, уже деревянными. Я отворил их – в лицо мне хлынул прохладный сухой воздух. Стены из голого серого камня, освещенные отчетливым, ровным светом симпатических ламп. Там стоял большой деревянный стол, на столе лежали раскрытыми несколько больших книг, наподобие конторских. За столом сидел молодой человек. Он выглядел чистокровным сильдийцем: краснощекий, черноволосый и черноглазый. – Чем могу служить? – спросил он с характерным резким сиарским выговором. – Я пришел сюда, чтобы попасть в архивы… – невпопад ответил я. В животе у меня порхали бабочки. Ладони вспотели. Он смерил меня взглядом, явно прикидывая, сколько мне лет: – Вы студент?