– Ну что ж, пожалуй, до дома дойти хватит. И сколько с меня за труды, Бентли? Он прикинул: – Талант две йоты. Я, ничего не говоря, принялся зашнуровывать рубашку. – Ах, сударь, простите! – поспешно сказал он. – Совсем забыл, с кем имею дело! Он сглотнул: – Одного таланта будет довольно! Я достал кошелек, вложил ему в руку серебряную монету и посмотрел ему в глаза: – А как насчет сдачи? Бентли стиснул губы в ниточку, однако кивнул и отдал мне две йоты. Я спрятал монеты и крепко подвязал кошелек под рубашкой, потом многозначительно взглянул на торговца и похлопал себя по кошельку. На губах у него снова появилась улыбка: – До свиданья, сударь! Я забрал полотенце, вышел из магазина и, привлекая уже куда меньше внимания, зашагал обратно к тому трактиру, где обрел завтрак и ванну. – Что вам угодно, молодой человек? – спросил трактирщик, когда я подошел к стойке. Он улыбнулся и вытер руки фартуком. – Грязную посуду и тряпку. Он пригляделся ко мне, улыбнулся и расхохотался: – А я уж думал, ты так нагишом и удрал! – Ну, не то чтобы совсем нагишом… – я положил на стойку полотенце. – А то на тебе грязи-то было больше, чем самого мальчишки! И я мог бы побиться об заклад, что волосы у тебя черные. А теперь просто другой человек стал! – Он молча смерил меня взглядом. – Старую одежду тебе вернуть? Я замотал головой: – Выкиньте ее! А лучше сожгите, да смотрите, чтобы никто дымом не надышался. Он снова расхохотался. – Но у меня были при себе кое-какие вещи, – напомнил я. Он кивнул и многозначительно постучал себя по носу. – Да, действительно! Секундочку. – Он повернулся и скрылся в дверях за стойкой. Я тем временем окинул взглядом трактир. Теперь, когда я не привлекал враждебных взглядов, трактир выглядел совсем иначе. Булыжный очаг с черным котлом, кипящим над огнем. Кисловатый запах лакированного дерева и пролитого пива. Негромкий гул разговоров… Мне всегда нравилось в кабаках. Наверное, оттого что я вырос на проезжей дороге. Трактир – это надежное место, своего рода убежище. Мне сделалось очень уютно, и я подумал – а неплохо было бы владеть таким заведением! – На, держи! – Трактирщик положил на стойку три пера, бутылочку чернил и расписку из книжной лавки. – Это меня удивило едва ли не больше, чем то, что ты сбежал голым. – Я в университет поступать буду, – объяснил я ему. Трактирщик вскинул бровь: – А не молод ли ты в университет поступать? По спине у меня пробежал холодок, однако я небрежно передернул плечами: – Да туда всех берут! Он вежливо кивнул, так, будто это объясняло, отчего я явился к нему босоногим, воняя грязными подворотнями. Выждав, не скажу ли я что-нибудь еще, трактирщик налил себе пива. – Ты не обижайся, но ты теперь не похож на человека, который согласится мыть посуду. Я открыл было рот, чтобы возразить. Железный пенни за час работы – это была выгодная сделка, и упускать ее мне не хотелось. На два пенни можно купить целый каравай, а я и сосчитать не мог, сколько раз за этот год мне доводилось оставаться голодным. Но тут я увидел свои руки, лежащие на стойке. Розовые, чистые, как будто и не мои вовсе. И я осознал, что да, я не хочу мыть посуду. У меня были дела поважнее. Я отодвинулся от стойки и достал из кошелька железный пенни. – Где лучше всего искать обоз, идущий на север? – спросил я. – На площади Гуртовщиков, в Нагорье. Это четверть мили за мельницей на Зеленой улице. Когда я услышал про Нагорье, меня снова пробрала дрожь. Однако я постарался не обращать на это внимания и кивнул: – Хороший у вас трактир! Я бы с удовольствием себе такой завел, когда вырасту. – И протянул ему пенни. Трактирщик расплылся в улыбке и протянул монету обратно: – Спасибо на добром слове! Заходи в любое время. Глава 32 Про мелочь, сапожников и толпу Когда я вышел на улицу, было примерно час до полудня. Солнце стояло над крышами, мостовая под ногами была теплой. Я окунулся в нестройный гул рыночной площади, пытаясь наслаждаться ощущением сытого брюха и чистого тела. Однако под ложечкой у меня неприятно сосало, как бывает, когда знаешь, что тебе кто-то пялится в затылок. Это чувство преследовало меня, и вот, наконец, инстинкты взяли надо мной верх, и я рыбкой нырнул в проулок. Я прижался спиной к стене и стал ждать. Мало-помалу ощущение улеглось. Несколько минут спустя я уже чувствовал себя дураком. Я привык полагаться на свои инстинкты, но они то и дело подавали ложную тревогу. Я выждал еще несколько минут, для верности, и снова вышел на улицу. Ощущение смутной тревоги вернулось почти тут же. Я старался не обращать на него внимания, одновременно пытаясь определить, откуда же оно взялось. Но минут через пять нервы у меня не выдержали, и я снова свернул в переулок и стал вглядываться в толпу, пытаясь определить, кто же за мной следит. Никто. Потребовалось полчаса нервотрепки и еще два переулка, прежде чем я, наконец, сообразил, в чем же дело. Я отвык быть частью толпы. За последние пару лет толпа сделалась для меня частью городского пейзажа. В толпе можно было спрятаться от стражника или торговца. Я мог пройти сквозь толпу, чтобы попасть туда, куда шел. Я мог даже идти в том же направлении, куда и толпа. Но я никогда не был человеком из толпы. Я так привык быть невидимкой, что едва не бросился бежать от первого лоточника, который попытался мне что-то продать. Как только я понял, что именно меня беспокоит, тревога моя по большей части развеялась. Страх, как правило, происходит от незнания. Как только я понял, в чем проблема, это сделалось просто проблемой, бояться стало нечего. Как я уже упоминал, Тарбеан делится на две основные части: Приморье и Нагорье. Приморье бедное. Нагорье богатое. В Приморье грязь и вонь. В Нагорье чистота. В Приморье ворье. В Нагорье банкиры… ой, извините: взломщики. Я уже рассказывал о своем злополучном визите в Нагорье. Так что, наверное, вы поймете, почему, когда толпа передо мной на миг расступилась, я увидел того, кого высматривал. Стражника. Я тут же с колотящимся сердцем юркнул в ближайшую дверь. Мне потребовалось некоторое время, чтобы напомнить себе, что я уже не тот чумазый уличный мальчишка, которого избили несколько лет назад. Я был хорошо одетый, чистый. Я выглядел так, словно имею право тут находиться. Но старые привычки умирают нескоро. Мне стоило немалого труда сдержать глубинную ярость, и я сам не знал, на кого именно злюсь: то ли на себя, то ли на стражника, то ли на весь свет. Наверное, на всех понемногу. – Добро пожаловать! – весело сказали из задернутого занавеской дверного проема. Я окинул взглядом лавку. Свет из витрины падал на загроможденный рабочий стол и десятки пар обуви, стоящие на полках. Да, пожалуй, я выбрал не самое неподходящее место… – Дайте-ка угадаю! – раздался голос из глубины лавки. И из-за занавески появился седовласый человек с длинной полосой кожи в руках. Он был низенький и сутулый, но его лицо улыбалось мне сквозь сеточку морщин. – Вам нужна обувь! Он застенчиво улыбнулся, словно эта шутка была старыми, разношенными башмаками, уже не очень приличными, но слишком удобными, чтобы их выкинуть. Он посмотрел на мои ноги. И я, помимо собственной воли, тоже посмотрел на них. Ну да, конечно, я был босиком. Я уже так давно не носил обуви, что даже и не задумывался об этом. По крайней мере летом. Зимой-то я просто мечтал о башмаках. Я поднял взгляд. Глаза у старика весело прыгали, как будто он не мог решить, можно ли рассмеяться или это будет стоить ему покупателя.