Вил покачал головой: – Он занимается новыми приобретениями. Они привозят новые книги со всего света. Скупщики – совсем другая порода. – Я так и понял, – сказал я, оглянувшись на дверь. – Собственно, Лоррен с ним и разговаривал, так что ты можешь войти, – сказал Вил, поднимаясь и отворяя дверь позади массивного деревянного стола. – До конца коридора. У него на двери медная табличка. Я бы тебя проводил, да у нас рук не хватает. А уйти с поста я не могу. Я кивнул и пошел по коридору. Я улыбнулся, услышав, как Вил вполголоса мурлычет мотивчик «Баран, баран». Потом дверь позади меня глухо захлопнулась, и в коридоре воцарилась тишина – было слышно только мое собственное дыхание. К тому времени как я дошел до нужной двери, ладони у меня сделались липкими от пота. Я постучался. – Войдите! – откликнулся изнутри Лоррен. Голос у него был, как пластина гладкого серого шифера: без малейшего признака эмоций. Я отворил дверь. Лоррен сидел за огромным полукруглым столом. Вдоль стен, от пола до потолка, высились книжные шкафы. Не было видно ни кусочка стены, хотя бы с ладонь размером: сплошные книги. Лоррен смотрел холодно. Он даже сидя все равно был ростом почти с меня. – Доброе утро. – Господин магистр, я знаю, что мне запрещено бывать в архивах, – поспешно сказал я. – Надеюсь, я не нарушил запрет, явившись к вам? – Нет, если вы явились по уважительной причине. – У меня тут кое-какие деньги завелись, – сказал я, вытаскивая кошелек. – И я надеялся выкупить свой экземпляр «Риторики и логики». Лоррен кивнул и встал. Высокий, бритый, в черной магистерской мантии, он напоминал мне «молчаливого доктора» – загадочного персонажа, присутствующего во многих модеганских пьесах. Я с трудом сдержал дрожь, стараясь не думать о том, что появление доктора всегда сулит катастрофу в следующем акте. Лоррен подошел к одной из полок и достал оттуда небольшую книжицу. Я с первого взгляда узнал, что это моя. На обложке виднелось темное пятно: она как-то раз промокла во время грозы в Тарбеане. Я принялся возиться с завязками кошелька, с удивлением обнаружив, что руки у меня немного дрожат. – Два серебряных пенни, насколько я помню? Лоррен кивнул. – Можно, я что-нибудь добавлю? Если бы вы ее не выкупили, я бы навсегда ее лишился. Не говоря уже о том, что это позволило мне поступить в университет… – Двух серебряных пенни будет довольно. Я выложил монеты на стол. Они при этом слегка звякнули – свидетельство того, что руки у меня дрожали. Лоррен протянул мне книгу, и я вытер вспотевшие руки о рубашку, прежде чем ее взять. Я открыл книгу на надписи Бена и улыбнулся. – Спасибо, что позаботились о ней, магистр Лоррен. Она для меня бесценна. – Одной книгой больше – невелика забота, – ответил Лоррен и сел. Я выждал, думая, что он скажет что-нибудь еще. Он ничего не сказал. – Я… – у меня перехватило горло. Я сглотнул. – Я еще хотел сказать, что очень сожалею… – Я запнулся при мысли о том, чтобы упомянуть открытый огонь в архивах, и неуклюже закончил: – О том, что я тогда сделал. – Ваши извинения приняты, Квоут, – и Лоррен снова опустил глаза в книгу, которую читал, когда я вошел. – До свидания. Я сглотнул еще раз, пытаясь пересилить сухость во рту: – Кроме того, я хотел бы знать, когда я могу надеяться снова получить доступ в архивы. Лоррен посмотрел на меня: – Вас застигли, когда вы подошли к моим книгам с живым огнем, – сказал он, и его голос слегка окрасился чувством, как шиферно-серые тучи окрашиваются светом алого заката. Все тщательно заготовленные уговоры вылетели у меня из головы. – Магистр Лоррен! – взмолился я. – Меня высекли в тот день, я был слегка не в себе! Амброз… Лоррен оторвал от стола длиннопалую руку и поднял ее в мою сторону, ладонью вперед. Этот выверенный жест заставил меня умолкнуть быстрей любой пощечины. Лицо его было невыразительно, как белая страница. – И кому я должен верить? Ре-лару, проучившемуся три года, или э-лиру, проучившемуся два месяца? Своему скрибу или незнакомому студенту, обвиненному в неосторожном использовании симпатии? Мне отчасти удалось взять себя в руки. – Я понимаю ваше решение, магистр Лоррен. Но могу ли я сделать хоть что-то, чтобы заслужить право вновь пользоваться архивами? – спросил я, не в силах полностью изгнать из своего голоса следы отчаяния. – По чести сказать, я бы предпочел, чтобы меня снова высекли, чем провести еще целую четверть без доступа в архивы. Я готов отдать вам все деньги, что у меня есть, хотя это не так много. Я готов многие часы отработать скрибом, без оплаты, только ради того, чтобы доказать вам, на что я способен. Я знаю, что во время экзаменов у вас не хватает людей… Лоррен смотрел на меня. В его невозмутимых глазах проглянуло нечто похожее на любопытство. Я невольно почувствовал, что мои мольбы возымели эффект. – А все это, вместе взятое? – Все это, вместе взятое, – с жаром ответил я – в душе у меня неудержимо воспрянула надежда, – все это, вместе взятое, и любое наказание, какого вы потребуете! – Для того чтобы отменить запрет, мне требуется лишь одно, – сказал Лоррен. Я приложил все усилия, чтобы не расплыться в маниакальной улыбке. – Что угодно! – Проявите терпение и благоразумие, которых вам пока что недостает, – в лоб ответил Лоррен и снова уткнулся в книгу, что лежала раскрытой у него на столе. – До свидания. На следующий день один из Джеймисоновых посыльных разбудил меня от крепкого сна в моей просторной кровати в «Лошади и четверке». Он уведомил меня, что мне следует быть «на рогах» за четверть часа до полудня. Меня обвинили в поведении, не подобающем члену арканума. Амброз наконец прослышал о моей песенке. Следующие несколько часов у меня слегка подводило живот. Именно то, чего я надеялся избежать: возможность для Амброза и Хемме свести со мной счеты. Более того, теперь Лоррен наверняка будет обо мне еще худшего мнения, независимо от того, чем завершится разбирательство. В Дом магистров я пришел заранее и с облегчением обнаружил, что атмосфера тут куда менее напряженная, чем в тот раз, когда я побывал «на рогах» за наведение порчи на Хемме. Арвил и Элкса Дал мне улыбнулись. Килвин кивнул. Я убедился, что среди магистров у меня имеются и друзья, в противовес врагам, которых я нажил. – Ну хорошо! – отрывисто сказал ректор. – У нас десять минут до начала экзаменов. Выбиваться из графика мне не хочется, так что приступим прямо сейчас. Он окинул взглядом прочих магистров, все кивнули. – Ре-лар Амброз, изложите свое дело! Постарайтесь уложиться в одну минуту. – Я предоставил вам текст песни! – с жаром заявил Амброз. – Это клевета! Она порочит мое доброе имя. Подобное поведение постыдно для члена арканума! – Он сглотнул, стиснул зубы. – У меня все. Ректор обернулся ко мне: – Вы можете что-нибудь сказать в свою защиту? – Это полная безвкусица, господин ректор, но я не рассчитывал, что она так разойдется. На самом деле я ее и спел-то всего один раз… – Что ж, справедливо. Ректор опустил взгляд на листок бумаги, что был у него в руках: – Ре-лар Амброз, вы баран? Амброз вытянулся и напрягся. – Нет, сэр, – ответил он. – А склонны ли вы, – и он зачитал с листа: – «кончать, не успевши начать»? Кое-кому из магистров стоило немалого труда сдержать улыбку. Элодин улыбнулся, не скрываясь. Амброз покраснел: – Нет, сэр! – Тогда, увы, не вижу, в чем проблема, – коротко сказал ректор и выпустил бумагу, позволив ей упасть на стол. – Предлагаю заменить обвинение в неподобающем поведении на «недостойное озорство». – Поддерживаю! – сказал Килвин. – Все «за»? Все подняли руки, кроме Хемме и Брандера. – Предложение принято. Наказание назначается в форме официального письменного извинения в адрес… – Бога ради, Артур! – перебил Хемме. – Пусть извинится хотя бы публично! Ректор зыркнул на Хемме, потом пожал плечами: – Официального письменного извинения, которое должно быть принесено публично до начала осенней четверти. Все «за»? Руки подняли все.