Девчонки наблюдали сцену и давались диву, даже тошно стало, и на душе кошки заскребли от зависти и жалости к себе. На даче все ждали приезда Вальки, он предупредил, что будет не один, с юристом. Генрих Давыдович сразу всё понял, стало жалко Сашку – юрист был роскошный, что говорить! После смерти Семёна он часто вспоминал Александру, скорее всего, оттого, что знал – сын сильно любил её, любил по-настоящему… Значит, и он должен к ней по-хорошему, с пониманием… Мальчишки облепили Валентина – а как его не любить, он со всей душой к ним, словно отец… Ольга смотрела с грустью, жалея, что Андрей такой упёртый баран, не пошёл на контакт. 16 лет уже, понимать должен! – Хочешь, по заливу пройдёмся?.. Люблю я эти места, иногда думаю, может, перепутали, здесь я родился!.. – Какие чудесные люди, Валь!.. Такое горе пережили, единственного сына потеряли, и ничего, держатся ради внуков… – Да, мне Генриха судьба заместо отца послала, хороший он человек, добрый, главное… И Софочка чудо!.. Она ведь даже не поняла, кто ты, а Генрих всё просёк, только виду не подал. Они медленно шли вдоль берега, поддавая ногой ракушки, перешагивая через мелкие ручьи, тихо смеркалось. – Ты проводишь меня?.. Не волнуйся, машину твою сегодня перегонят к дому… Оль! Хочешь, рванём на выходных, куда скажешь… Хочешь в Париж? Скажи, куда ты хочешь? Ольга крепко держала его за руку, ей не хотелось отпускать. И позови он с собой – всё бросит и помчится. «Ну нельзя!.. Нельзя показывать все свои чувства! Нельзя выворачивать душу наизнанку!.. – она знала это, но управу на свои эмоции не находила. – Потом я буду очень сожалеть, что неправильно повела себя, слишком всё быстро, слишком была доступна! Я глупая, безвольная баба! Скоро его жена получит статус жертвы и только потому, что я отказываюсь от борьбы за своё счастье…» Она вышла из машины. В здание аэропорта не пошла. Валька прижал её к себе, стояли долго, молчали. – Береги себя, скоро увидимся… Оля смотрела ему вслед, он так и не обернулся. Может, не хотел видеть, как она огорчена, может, уже был не с ней, а в своих проблемах и заботах, может, ещё что… Он летел в Москву, думал, что происходит, почему не найдёт покоя, в чём правда?! Ольга любила его, он понимал и мечтал именно о таких отношениях. «Надо позвонить Саше!» – ему захотелось услышать её голос, просто услышать и понять, осталось хоть что-то от её власти над ним, или он полностью излечился… Дети – это дети, он никогда не оставит их. Сашка не будет чинить препятствий и лишать возможности проводить с ними время, если вдруг они окончательно разойдутся, он был уверен. Разойдутся?.. От этого слова стало нехорошо, мерзко и даже бросило в жар. Он знал, что, выйдя из самолёта, не позвонит Александре. И завтра не позвонит – от страха и сомнений. Шасси самолёта мягко коснулись земли. – Я приземлился. Оль, прошу, прилетай завтра, хоть на одну ночь!.. Ты мне нужна!.. Мне дико трудно!.. – опять неукротимая волна злости захлестнула Вальку. Сашка сделала его моральным уродом, калекой, слабой, ничтожной тряпкой, не способным принять решение. Он понимал, что рано или поздно надо всё расставить по своим местам, навести порядок в голове, жизни, сломать старое, чтобы выстраивать новое. «Саша, Саша! Что же ты наделала! В чём моя вина?» Доктор был прав. Саша вдруг осознала: в животе живут и шебуршатся крошечные человечки, и в один день бросила курить – напугал плакат, где младенец в животе курил вместе с мамой; было трудно, но появилась ответственность за их жизнь. Она с первого дня ждала токсикоз, о котором твердила по телефону мама, но он не приходил, что очень радовало. Она много времени проводила с новыми друзьями. Пол из солидарности бросил курить или делал вид – она улавливала знакомый запах табака, улыбалась и щурила свои оливковые глаза. Они опекали её, давали советы, вытаскивали на прогулки в парк, спорили о пользе грудного вскармливания… Сашка хмурила нос и посылала их куда подальше, правда, на русском. Гарретт не брал в голову, он где-то вычитал, что во время беременности прилично портится характер, во всём виноваты гормоны. Пол, напротив, поджимал губы и закатывал глаза, он любил слегка приобидеться. Им удалось пристроить Сашу в приличную художественную школу, она стала брать уроки по технике живописи, а вечерами все любили посидеть в ирландском пабе. Она совсем не умела писать при дневном свете и даже вечером ей нужна была ночь и, погружаясь в мир своих фантазий, порой боялась того, что выползало из её израненного сознания. Позже Александра поняла, почему она любит творить именно ночью. День был как-то заполнен, а ночью подкрадывались огромная печаль, одиночество, отчаяние и страх перед родами – ей казалось, она должна непременно умереть. Сашка вспомнила фразу, которую когда-то бросила Лизке, что за всё в жизни придётся платить. Видно, пришла и её очередь. Вальку не слышала сто лет, лишь от врача узнавала о том, какой у неё внимательный и заботливый муж, постоянно справляется о её здоровье, дотошно расспрашивая обо всём, и эка жалость, что он так занят и не может навестить супругу… Она вежливо улыбалась, поддакивая, как ей несказанно повезло. На седьмом месяце Саша стала стремительно прибавлять в весе, она разглядывала себя в зеркало и заливисто смеялась, сравнивая себя с беременным тараканом – ноги и руки по-прежнему оставались невероятно худыми, или это только казалось из-за прилично округлившегося живота… Доктор ругал её за такую прибавку, Саша соглашалась и с любовью намазывала сливочное масло толстым слоем на сдобную булочку… Пол отчитывал за картошку фри и колу… – У тебя родятся две розовые хрюшки, так и знай!.. Александра, ну нельзя себя так не любить! Это же сплошной вред! Она смеялась и ела всё, что попадалось под руку, и при этом чувствовала себя отлично! Время бежало на удивление быстро, Валентин был загружен работой, не понимая смысла в происходящем. Он разгонял стремительное колесо своего успеха, морально уставал, да и физически было нелегко толкать эту махину: «Интересно, я выйду когда-нибудь на пенсию, как все нормальные люди?..» До пенсии было ох как далеко, а он не находил себя прежнего, что-то испортилось, нарушилось в движении жизни, исчезла лёгкость… Ольга часто прилетала в Москву – в Питере встречались совсем редко. Он снял на постоянку большой номер в «Метрополе», квартиру покупать не хотел: никаких обязательств и иллюзий совместной жизни. Оля становилось близкой, родной, но с ней всё было по-другому. Порой он невольно сравнивал Олю и Сашку, сравнивал в каждой мелочи – как сидят, как стоят, до смешного… Сашка вечно бродила по квартире в его огромной футболке, садилась на диван, обхватив коленки, и молча слушала, он даже не понимал, интересно ли ей, что творится у него на работе… Скорее всего – нет, но её равнодушие было таким трогательным и искренним, что Валька несдержанно хватал и прижимал к себе это смуглое существо… Оля, наоборот, всегда расспрашивала, старалась вникнуть в суть, дать совет, и всё это было правильно, но эмоций не вызывало… Он хотел быть любимым, и вот встретил на своём пути женщину, которая соответствовала его представлениям о том, как должно выглядеть счастье. Он никогда не жаловал блондинок, тем более высоких, но Ольга была красива. Она была эффектней и заметней Сашки – для всех, но не для Валентина. «Страсть – это полная противоположность целесообразности, и нечего себя уговаривать!», – обречённо вздыхал он. Оля разрывалась между сыном, Валькой и работой. Андрей находился в том трудном возрасте, когда подростки считают, что знают о жизни всё, и не понимал, как могли родители в один миг разрушить его жизнь, перечеркнуть все привычные правила, царившие в их доме. Ольга не находила в Вале понимания, он совершенно не хотел думать о том, что помимо него существует сын, любимая работа… Она знала, он просто не хочет брать ответственность – может, прошло мало времени, или всё-таки Александра… Он не дал ей ни одной подсказки, был нежен, закидывал подарками, но больше походил на любовника, а она искала в нём любимого. Удивительно, но когда они улетали на несколько дней в Европу по его делам или просто на выходные, Вальку было не узнать. Казалось, он оставляет весь этот ворох ненужных, болезненных воспоминаний и терзаний, много шутил, смеялся. Она привыкла всё планировать, с ним это было невозможно. Она могла улететь в Питер, а на следующий день он требовал вернуться, и она едва успевала мельком видеть сына. Спасала мама, которая давно уже переехала к Ольге – не оставишь же шестнадцатилетнего парня одного! Оля знала, ещё немного, и Александра должна родить, Валька обязательно полетит в Америку, не сможет поступить иначе. И, значит, всё наконец решится. Загибала пальцы, пытаясь понять, когда… Доктор позвонил и сообщил: придётся делать плановое кесарево, девочки крупные и родить самой Александре будет сложно. Валька так разволновался, что не мог подобрать слов, ему необходимо увидеть Ольгу, и это первое, что пришло в голову. – Я через несколько дней улетаю в Америку… А завтра прилечу в Питер, – он даже не дал ей возможности ответить. Просто опять поставил перед фактом. На следующий день Валентин отправил короткое сообщение: «Астория», 15:00, лобби-бар. Ольга, как ни старалась, приехала на 20 минут раньше, идти в гостиницу первой не хотелось, решила посидеть в машине. Она ломала голову, что он хочет сказать: скорей всего, это связано с поездкой в Америку… Крутились мысли, идеи, но ни одной ясной. Ольга устала от суеты, смены его настроения – Валентин был с ней, и не был вовсе, не хватало сил жить в постоянном ожидании конца, она срывалась на Андрея, маму… Уговаривала себя, вбивала в голову одну и ту же фразу: «Он не оставляет мне права выбора!» Хотя обмануть себя было задачей не из лёгких, она была готова принять любые условия, а если нет, станет ли он удерживать?.. «Сильная женщина! Да кому нужна эта сила, если она не способна сделать тебя счастливой! И кто посмеет осудить, если сильная женщина однажды захочет быть слабой, ведомой, закрыть глаза на все условности…» – она мучилась от неопределённости, от непонимания, что их связывает, может ли надеяться на будущее… Она видела, как подъехала машина, вышел Валька, большой и сильный, сердце сжалось, навалились тоска и страх. Она жадно глотала воздух, возвращая силы и уверенность. Он был рад, но сдержан, едва коснулся губами. Ольга старалась вести себя непринуждённо, Валентин был явно смущён. – Я не хочу здесь сидеть… Прошу тебя, поднимемся в номер. Она молча встала и медленно пошла в сторону лифта. В лифте никого не было, он не смог сдержаться – ей казалось, он теряет разум, причинял ей боль, сжимая в сильных руках. Она на несколько мгновений закрыла глаза, он с силой схватил её за волосы. Таким она не знала его… В эту ночь он отдавал себя целиком, он любил и ненавидел! В Валькиных ласках была нежность, грусть, страсть и отчаянье. Утром они вместе позавтракали. Потом он стал собираться – она не задала ему ни одного вопроса, не зная, когда увидит снова. Сашка легла в клинику заранее, врачи поняли: у русской начинаются депрессия и тревога. У Сашки кончились силы, и она честно призналась врачу, что панически боится операции, перестала совсем спать, и опять появились неприятные приступы удушья. – Ну что вы, милочка, так нервничаете… Поверьте, всё пройдёт лучшим образом, не вы первая, уснёте и проснётесь! – успокаивал добродушный Айболит. Правда, Сашино душевное состояние его волновало, и он не знал, ставить ли её в известность о приезде мужа. В Александре чувствовалась какая-то тайна, и он толком не понимал её странных отношений с мужем, во всяком случае, он с такими не встречался: «Русские!.. Кто их поймёт!..» Ему вспомнилось выражение «широкая русская душа» – что это значит, он не знал. Наверное, что-то изрядно особенное, не поддающееся анализу… Валька бродил по дому, везде ощущалось её присутствие: и дюжина пакетов с леденцами, которые были разбросаны по всей квартире, и вытянутые футболки, валявшиеся где попало, и даже чашка с недопитым чаем и кусочками печенья на столе. Валентин взглянул на домработницу, та стала сбивчиво оправдываться: она не виновата, мадам Александра не велела ничего трогать до того, как родит, это какая-то плохая русская примета, в которых она, sorry, ничего не смыслит. В одной из комнат наверху, скорее всего, это была её мастерская, он увидел много холстов, законченных и только начатых. На полу валялись бесконечные эскизы, наброски, на столе – ворох красок, вспомнил: врач неоднократно ему говорил о её увлечении, а он даже не придал этому значения! Валька всматривался в дивные, размытые образы неведомых существ, похожих на людей, и вздрагивал от ужаса. Что же должно твориться в душе, раз она вложила в свои работы столько тоски и страдания! Казалось, он чувствует не только её, но и себя в этом безумии. Накатилась дикая усталость. Он как во сне дошёл до спальни, кровать была не убрана, скинул пиджак и лёг на спину, потом уткнулся в подушку и узнал её запах. Он совсем его не забыл – ему хотелось плакать, как маленькому, и чтобы тёплые руки Алевтины гладили по русым волосам и дали ему силы и возможность забыться. Сашка не смогла заснуть, промучилась в полудрёме, даже волшебная микстура не помогла, но она была рада – вдруг приснится страшный вещий сон и совсем парализует её волю… Она тихо шлёпала по палате взад и вперёд в своих больших не по размеру тапочках, то и дело останавливалась у дверей с замиранием сердца: вот-вот за ней придут, сестра уже измерила давление, сделала кардиограмму. – Ну что, милая, сейчас поедем!.. Александра, всё же хорошо! Малышам стало тесно, они на волю просятся! – рассмеялся доктор. – А что ты там спрятала в кулаке?.. Ну-ка показывай!.. Саша протянула руку – на ладони лежали розовые мягкие пинетки. – Нет, дорогая, к сожалению, в операционную с ними никак нельзя! Дай мне, я обещаю положить в карман халата, только никому не говори, иду на большое нарушение!.. – он весело подмигнул. – А теперь ложись на кровать, сейчас придут санитары с каталкой и поедем. Саша вцепилась ему в руку. – Прошу вас, только не на каталке! Позвольте мне дойти самой до операционной! У неё тряслись руки, ей казалось, она не чувствует под собой ног.