Пэн недоумённо хмурится: – Ты о чём? – Будто часы. Он бросает на меня подозрительный взгляд, затем отклоняется назад, роется в кармане и достаёт карманные часы без цепочки. – А, это? Тиканье, не скрытое тканью, становится громче. Я забираю у него часы, верчу в руках. Вижу филигранную гравировку на крышке и какую-то надпись на корпусе. Читаю её: – Общество Костей? Пэн тоже смотрит на эмблему. – Да. Они якобы изобретатели времени. Это единственные производители часов на Семи островах. – Интересно. – Да не то чтобы. – Что угодно с названием «Общество Костей» – это интересно! А почему они так называются? – Не знаю и знать не хочу. Время для меня ничего не значит. Я нажимаю на верхнюю кнопку, и крышка со щелчком отскакивает, открывая циферблат. Стрелки показывают 7:02. – Время правильное? – Понятия не имею. – Тогда как ты… – Тшш, Дарлинг, – шикает он, отнимает у меня часы и защёлкивает. – Смотри. Первые лучи солнца появляются над горизонтом, и Питер Пэн выдыхает. Я видела сотни рассветов. Они всегда поразительные, стоит отдать им должное, и каждый чем-то отличается от других. Но сейчас рассвет меня не волнует. Вместо того чтобы глядеть на солнце, я смотрю на Питера Пэна. Когда он щурится, тонкие морщинки в уголках глаз прорезаются глубже. Он приоткрывает рот – губы влажнеют, – а потом легонько хмурит брови, набирает в лёгкие воздух и задерживает дыхание. Его глаза блестят. – Красиво, – шепчет он. – Да, – соглашаюсь я. Пэн смотрит мне в лицо, мгновенно переводя взгляд на рот. – Я скучал по тебе, – признаётся он. – Больше, чем по солнцу? – парирую я. Он смеется, подносит мою руку к губам и нежным поцелуем касается тыльной стороны ладони. – Я скучал по свету и теплу, но и то и другое меркнет в сравнении с тобой, Дарлинг. – Ты вернул свою тень и сделался романтиком? – поддразниваю я, но от его ощутимо серьёзного тона у меня ёкает под ложечкой. Невозможно укротить такого человека, как Питер Пэн, и всё же я чувствую, будто мне подарили его часть, которой нет ни у кого другого, и, возможно, это самое важное, чем мне когда-либо доводилось обладать, хотя на самом деле мне почти не с чем сравнивать. – О да, романтиком, – фыркает он пренебрежительно. – При свете дня я буду обращаться с тобой как с королевой, но в темноте ты будешь моей шлюхой. У меня вспыхивают щёки. – Я была бы только рада. – Правда? – Да. Очень. Взгляд Пэна становится жадным, а прикосновения – более требовательными, и я не могу не реагировать на него, потому что я всегда реагирую. Прямо сейчас, видимо, вдвойне. Потому что я чувствую его растущее желание. Оно не просто вибрирует в воздухе, но каким-то образом проникает в мои живот, грудь и киску. – Я знаю, что ты наслаждаешься первым восходом солнца за целую вечность, но как бы ты отнёсся к тому, чтобы ненадолго вернуться во тьму? – спрашиваю я с намёком. Ноздри Пэна раздуваются на вдохе, а затем он врезается в меня, накрывая мой рот поцелуем, поглощая, устремляясь языком мне навстречу, проталкиваясь внутрь, чтобы попробовать меня на вкус. – Даже без тени иметь тебя было божественным наслаждением, – говорит он мне в губы, а затем снова целует, покусывая нижнюю. – Но возможность отыметь тебя теперь, обретя тень, меня просто погубит. Он толкает меня обратно на песок и накрывает моё тело своим. В одно мгновение у него встаёт, его твёрдый член упирается в меня, и я отмечаю своё огромное облегчение от того, что Пэн всё ещё хочет меня, хотя ему больше не нужна Дарлинг, чтобы спасти его. Я срываю с Пэна футболку, а он с меня – платье. Мои руки нетерпеливо блуждают по его рельефным мышцам. Он словно сделан из камня, его кожа и так горячая, но теперь солнце согревает нас обоих. – Я хочу трахнуть тебя, пока восходит солнце, – говорит Пэн. – Тогда чего ты ждёшь? – спрашиваю я, едва дыша. Он расстёгивает молнию на штанах, и я почти сразу же чувствую прикосновение горячей головки его члена к моему влагалищу. Наш поцелуй углубляется, и Пэн входит в меня, и у меня что-то обрывается в животе. Я задыхаюсь. – О, ты уже вся мокрая для меня, Дарлинг, – говорит он, и это звучит практически восхищённо. Он снова толкается внутрь, набирает темп, жёстко вбивая меня в песок, его член так глубоко во мне, а затем… Внезапно Пэн останавливается и вынимает член. Мне мгновенно становится пусто и холодно. – В чём дело? – спрашиваю я. Он обхватывает меня обеими руками и вместе со мной поднимается в воздух. – О господи! Пэн! – Я цепляюсь за его шею как можно крепче, и мы летим обратно в дом и на кухню. Мы кометой врываемся в комнату сквозь дверной проём. Пэн впечатывает меня в ближайшую стену и приподнимает, закидывая мои ноги себе на бёдра. Он трахает меня у стены, сопровождая хриплым рыком каждый толчок. Затем вновь поднимает нас обоих, поворачивает в соседнее помещение, натыкается на стол и опрокидывает вазу. С края столешницы льётся вода. Рот Пэна снова находит мой, и наши языки скользят друг по другу – жар, голод и разрушение в одном бесконечно долгом выдохе. Потом он врезается в низкий столик, и в последнюю секунду мы разворачиваемся так, что, приземлившись на пол, он оказывается на спине, а я – насаженной на его член. А потом мы одновременно поднимаем глаза и видим в кожаном кресле Вейна с раскрытой книгой на коленях и стаканом какого-то тёмного алкоголя в руке. Я шевелю бёдрами, пытаясь приподняться с Пэна, но он хватает меня за талию и удерживает на своём члене. – Не-а, – предупреждает он. Глаза Вейна внезапно чернеют. – Получаешь удовольствие от жизни, Дарлинг? – спрашивает он саркастически. – Я бы получила больше удовольствия, если бы ты присоединился. Пэн приподнимает меня буквально на несколько дюймов, затем грубо насаживает обратно, отчего из моего горла непроизвольно вырывается писк. Вейн выпрямляется. – Почему ты не пошла в гробницу?