Вспышка «люстры» на мгновение ослепляет и меня, и фрицев, но я успеваю увидеть, как в страхе исказились их лица и как практически мгновенно на смену испугу приходит бойцовская ярость. Всего через секунду они поднимут тревогу. Тук… Тук… Тук… Тук! Трофейный Р-38 делает четыре выстрела. Первый – совсем негромкий хлопок, и пуля достается дозорному-перестраховщику. Второй, практически столь же тихий – и свинцовый подарок врезается в грудь еще не успевшего что-либо предпринять пулеметчика. Третий только ранит успевшего было дернуться и коротко вскрикнуть второго номера. А четвертый его добивает. Все происходит в интервале двух-трех секунд. Меня спасает то, что я уже был готов к бою, нацелив пистолет в сторону скучковавшихся в окопе врагов, а их же губит неготовность немедленно открыть огонь. Причем на момент столкновения только у дозорного в руке была винтовка – в одной руке. Он успел лишь схватиться за нее второй, но даже не сумел вскинуть к плечу для точного выстрела! Оставшиеся двое были и вовсе безоружны, только последний фриц перед смертью схватился за кобуру, да и вскрик его был не слишком громким. Зато довольно громким был мой четвертый выстрел. Осознав это, я как можно сильнее вжимаюсь в землю, внутренне приготовившись к тому, что вскоре услышу раскатистые очереди МГ. Очень красочно представив, как при свете еще не потухшей «люстры» на мне скрестятся пулеметные очереди немецких дозоров… Глава девятая 24 июня 1941 года. Декретное время: 3 часа 13 минут. 8-й опорный узел обороны 62-го Брестского укрепрайона Тишина. Ни звука, ни выстрела. Осветительная ракета тухнет, и я одним рывком оказываюсь в окопе. Тут же зажигаю огонек на выданной Перминовым зажигалке и, закрыв его ладонью сзади и по бокам, аккуратно вожу по кругу три раза, повернувшись лицом к доту. Это и есть наш условный сигнал. В ответ на короткое мгновение в амбразуре вспыхивает одинокий огонек и тут же пропадает. Приняли… Обеспокоенно смотрю на немцев. Вдруг кто-то из них ранен и теперь притаился, выжидая удобный момент? Может, добить? Угум. Чем? Глушитель все, тю-тю. Если только прислонять ствол к телам, так ведь патронов жалко… А с другой стороны, у двух пулеметчиков кобуры с пистолетами… Ножом точно не смогу. Один раз смог, больше, наверное, никогда. Разве что в бою – а это уже не бой, это хрен пойми что. Гребаное издевательство над трупами! Все же проблему нужно как-то решать, и, аккуратно склонившись над убитыми, держа наготове пистолет, я вглядываюсь в нанесенные раны. Да вроде готовы – получилось так, что все три главных попадания пришлись на грудь фрицев. Даже удивительно за свою точность! Но, похоже, какие-то природные данные или склонность к стрельбе у меня есть. Что в общем и целом очень даже неплохо в свете последних событий. Напряжение последних минут начинает понемногу отпускать. Посмотрев на часы и отметив про себя, что до очередного запуска «люстры» остается где-то минут семь, начинаю осматриваться на предмет трофеев, которые можно будет тут же передать своим. Ну, винтовка одна, это понятно… Гранаты – их в сумку… Стоп, а что в сумке?! С радостно бухающим сердцем понимаю, что в моих руках сейчас находится увесистая такая сухарная сумка фрицев – и в желудке тут же начинает требовательно урчать. Последний прием пищи, считай, сутки назад, есть с чего проголодаться. Всего пару секунд я размышляю, уместно ли сейчас есть еду погибших немцев, а потом понимаю, что жмурики, в общем-то, мне ничем не помешают. Забыв о желании подготовить трофеи, по-хозяйски запускаю руку в мешок. Не понял?! Это что такое?! Газировка?! Достаю находку и пытаюсь вчитаться в название напитка на ребристой стеклянной бутылке: Fanta. Отставив изумление на потом, тут же вскрываю крышку и делаю мощный глоток. Потом еще и еще – и с удивлением смотрю на бутылку. М-да, неожиданно… На вкус что-то сладковато-яблочное, нисколько не похожее на привычный с детства напиток. Но в то же время довольно приятное, и я вновь присасываюсь к горлышку. Утолив жажду, я вновь начинаю шариться в сумке… И – да. Это определенно она. Колбаса. Извлекаю небольшую сдвоенную палку и рву прямо зубами. М-м-м, как же вкусно… Нашариваю в сухарке пачку галет и, отправив в рот пару следом за копченым мясом, смакую этот неповторимый домашний букет вкуса… Потом вновь смотрю на часы и, поняв, что до следующего пуска осталось всего четыре минуты, начинаю шуршать, как заведенный. Вытряхнув харчи под ноги – упали еще какие-то банки и упаковки – я принялся поспешно забивать в нее гранаты. У немцев находится всего двенадцать штук. Поднимаю на бруствер. Туда же отправляется винтарь, а спустя минуту – и пулемет с цинками, набитыми лентами и патронами. Вновь смотрю на часы и вглядываюсь в черноту перед окопом – до выстрела еще одна минута, а пробираются, видать, ползком… Ладно, все это было обговорено. Еще раз куснув колбасы и запив ее фантой, беру в руки тубус с сигнальной ракетой – и, выждав положенные шестьдесят секунд, отправляю «люстру» в небо чуть в правую сторону. На границах видимости отчетливо различаю притаившиеся фигурки погранцов и красноармейцев, уже совсем близко к окопу. Хорошо хоть, у каждого из немецких дозоров свой участок ответственности, и пулеметчики врага следят за собственными. Все, первая фаза проходит успешно – никаких признаков нервозности или подозрительной активности у соседей не замечаю. А буквально через минуту к окопу подобрался Перминов: – Самсонов, герой, справился! Да я тебя к награде представлю… Тут он прервался, шумно втянув воздух носом, и констатировал уже совсем другим тоном: – Жрешь, значит. Неплохо… Трофей есть трофей, Ромка, но будем считать, что свою награду ты получил. Отвечаю не по-уставному, с легкой бравадой: – Да с такими харчами и помирать не страшно, товарищ лейтенант! Но вы возьмите, у меня еще есть! Командир сухо замечает: – Оружие с боеприпасами возьмем, а едой с товарищем поделишься. И это, Ромка… Не пропадай. Мы тебя дождемся. Последние слова произнесены неожиданно сердечно, тепло. У меня после них аж ком в горле встал, поэтому ответил я севшим голосом, постаравшись вложить в него как можно больше признательности: – Спасибо, товарищ лейтенант. Мы не пропадем, только дождитесь! Передав пулемет подоспевшим погранцам, Перминов лишь сосредоточенно кивнул, после чего двинулся вперед, а вместо в него в окоп спрыгнул Женька Томилин: – Это чем таким вкусно пахнет?! Я улыбнулся товарищу во все тридцать два зуба: – Харч наш трофейный! Делюсь с пулеметчиком половиной палки колбасы и галетами, после чего тот начинает возбужденно активно чавкать. От звуков его трапезы на пожрать пробивает и меня, и остатки моей доли колбасы и сухарей заканчиваются всего за пару минут. Как раз этого времени хватило, чтобы сводный отряд прошел мимо, следуя к реке. Дышать стало вроде бы легче – с задачей практически справился, но с уходом наших пропало и чувство защищенности, при котором было так легко получать удовольствие от еды… – Давай посмотрим, что еще есть? Невольно задумавшись, я не сразу понял просьбу Евгена, после чего суетливо подал ему выброшенные из сухарного мешка консервные банки. – Посмотри, что там. И вот, попей, газировка сладкая. С этими словами я протянул Томилину бутылку с фантой. Поблагодарив, парень сноровисто вскрыл бутылку и с удовольствием приложился к горлышку. Вылакав половину ее содержимого и, не удержавшись, шумно рыгнув, парень извиняющимся тоном спросил: – Ты это, Ром… Следишь за часами? – Еще четыре минуты до пуска «люстры». – О, хорошо! Тогда как запустишь ее, посмотрим получше, что на банках написано – я так чуток понимаю по-немецки. – Не вопрос, давай. Разговор затухает сам собой. Эйфория от успеха с уничтожением дозора, обнаружения еды, пропуска наших – она медленно, но верно затухает, сменяясь грустью, все более отчетливо проступающей с уходом погранцов. Между тем Женька, похоже, только-только разглядел мертвых фрицев: – Самсон, ты это… Ты ел, пока здесь мертвые лежат?! Я тихонько фыркнул в ответ: – Им с нами еще минут сорок лежать. А жрать-то хочется – ты, кстати, тоже в их компании откушал. После минутного молчания товарищ только легонько присвистнул: – Силен… Слушай, а может, нам каски фрицевские снять? Если вдруг кто посмотрит, по каскам своих узнает. Да и защита какая-никакая. У нас утром, когда обстрел поднялся, мало кто на головы их надеть успел. – Идея хорошая, товарищ Томилин. Мне нравится! Вот только вам с телами их и возиться. Не возражаете? Жека никак не реагирует на откровенно ернический тон, хотя по его тяжелому сопению я и понимаю, что желания возиться со жмурами у него нет никакого. Но – инициатива наказуема! Да и потом, озвученная идея точно не лишена смысла – и мы, кстати, также без касок приняли первый бой. От пули такая защита не убережет, но вот осколок небольшой остановить в состоянии. Пока товарищ возится с касками, подходит время запуска «люстры». Поспешно приняв от него «головной убор» и накинув его на макушку, пускаю осветительную ракету. Прибарахлившийся же товарищ принялся быстро читать этикетки на банках консервов при белесом свете «светлячка»: – Консервированная тушеная капуста… – Надо же, какую гадость едят! Выбрасывай на хрен! – Хорошо. Банка летит на пол. – Так… А это концентрат из гороха для супа. «Гороховая колбаса». – Туда же! Что это за еда такая вообще? Томилин заупрямился: – Подожди, подожди! У нас тоже суповые концентраты из того же гороха ведь бывают, очень вкусные, когда сваришь! – Ну, тогда отложи с собой. Сейчас не сварим, а выберемся отсюда, глядишь, и супчика поедим. – Согласен. Тут их две банки. Берем с собой… Так, а это свинина, все просто. Тушенка. Немного подумав, я предложил: