Со страхом озираюсь вокруг – тьма. Сегодня новолуние, и только при запуске немецких осветительных ракет внутрь сквозь амбразуры попадает немного белесого, мертвого света. Нежельского и Михайлова рядом нет. Касаюсь по-прежнему болящего лица – и чувствую под пальцами кровь, ровно в том месте, куда она падала из прострелянного виска парторга. Холодею от мистического ужаса, но секунду спустя понимаю, что это моя собственная кровь из полученной утром раны – привет от пулеметчика-снайпера. За день я о ней просто забыл, а вот сейчас она сама напомнила о себе, разболевшись… Зараза. Однако еще взглянув на амбразуру, понимаю, что все увиденное, может, и было обычным сном, однако сном явно провидческим. Третий день боя закончится гибелью всех уцелевших сегодня. Гибелью страшной и жуткой. От этой мысли болезненно заныло сердце – вон и прощание с матерью в руку… Однако пока душа скорбит, освежившийся ото сна мозг работает как никогда четко. Нужно выжить. Выжить любой ценой. Плен? Не возьмут. После всех потерь, понесенных у упрямых, несдающихся дотов, фрицы будут до последнего издеваться над пленными, но жизни не сохранят никому. Ночной прорыв? Вряд ли удастся, после нашей вчерашней атаки немчура наверняка ухо востро держит. Да и в прошлый раз они были готовы отразить атаку пробивающихся из окружения, а значит, тем более будут готовы этой ночью! Попробовать выбраться одному? Зараза, одного ведь и правда могут не заметить… А могут и заметить. Да и не хочется получить пулю в спину от своих же часовых, наверняка имеющих четкие инструкции насчет дезертиров. Думай, голова, думай… Эврика! Есть решение – и какое же оно, блин, простое! Почему раньше-то не додумался?! Так, нужно срочно поднимать Перминова, если у нас и есть шанс вырваться из западни, то только сейчас, ночью. Главное, чтобы лейтенант меня услышал и понял… – Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант, проснитесь! Перминов, которого я просто беспощадно трясу за плечо, нехотя открывает глаза – но тут же взгляд их становится осмысленным, и он тревожно спрашивает: – Немцы?! – Немцы, немцы. Только не сейчас, а завтра днем нас здесь всех и поджарят из огнеметов. Нужно уходить! Что-то такое сквозит во взгляде командира… Что-то очень близкое к тому, чтобы послать меня в далекое эротическое путешествие и обязательно пешком, да с емким целеуказателем в три буквы. А еще явственное желание хоть как-то наказать меня за дерзость – в целом, у армейского начальника наверняка ведь должны быть свои рычаги воздействия? «Губа» там, наряды, хозяйственные работы – ну, это первое, что приходит в голову. Однако мгновение спустя готовый уже разразиться гневной отповедью Перминов вдруг шумно выдыхает и вполне себе спокойно спрашивает: – И как ты себе это представляешь, боец? Немцы доты окопами окружили, осветительные ракеты пускают каждые десять минут, пулеметчики у них дежурят – покрошат нас на хрен на прорыве, и все дела. – Товарищ лейтенант, это если мы в сторону Беловежской пущи будем прорываться. А если к реке? Секунд десять командир молчит, словно бы удивленный моим предложением. Потом неверяще качает головой: – Ну, спустимся мы к Бугу, а дальше-то что? Все лодки и плоты немцы наверняка отогнали на ту сторону, но даже если и не отогнали – заметят нас при сплаве по реке. Да даже раньше заметят: вон, в поле у них дежурные пулеметные расчеты также регулярно в нашу сторону постреливают да ракеты осветительные запускают. Попытаемся с боем прорваться – так уже с той стороны «люстры» в воздух пустят, десятка два, и при их свете минометами да пулеметами на станках покрошат! Подивившись необычному и такому гражданскому названию «люстры», от которого тут же повеяло семейным празднованием и домашним застольем, после короткой паузы спрашиваю: – А если по-тихому один из расчетов снять? Они ведь сами свое расположение выдали. Все же за спиной их хотя бы окопов нет, только пулеметные гнезда. Если получится уделать фрицев без шума, отряд сумеет спуститься к берегу и незаметно обойти вдоль реки дозоры фрицев. А там уже и на рывок можно! Лейтенант тихонько присвистнул: – Экий ты, Самсонов! По-тихому снять! Кто снимать-то будет, где ты у нас видишь матерых зубров ОСНАЗА? ОСНАЗ – это, видать, местный спецназ, оно и по смыслу, и по звучанию подходит. Однако же Перминов прав – показавшаяся гениальной идея прорываться там, где прорыва ждут меньше всего, начинает трещать по швам при столкновении с убийственной логикой лейтенанта. И все же я не сдаюсь: – Так если погибнем, то хотя бы на рывке, в атаке! Тошно же умирать в выжженном каземате! Наш разговор будит двух младших лейтенантов из гарнизона, спящих здесь же, рядом с начальником заставы. И один из них, протерев глаза, неожиданно горячо меня поддерживает: – Товарищ лейтенант, боец ведь дело говорит, тошно умирать от огня, запертым в доте! Но я предлагаю ударить по окопам – все одно помирать, но так хоть сколько-то гансов успеем шлепнуть! Впервые слышу именование «ганс». Но подходит не хуже, чем «фриц». Между тем в обсуждение включается третий командир: – Можно сформировать две группы по два человека, дать им последние гранаты. Пусть подползут к дежурным расчетам и закидают их гранатами, а там всем остальным – на рывок и в окопы! Гульнем напоследок, посмотрим, чьи зубы крепче! Н-да, не туда потянуло офицеров, не на прорыв и спасение, а на верную смерть. И ведь я сам же и подал им идею… Неожиданно голову осеняет очередная догадка: – А что, если все же удастся снять пулеметчиков бесшумно? Не лучше ли тогда попытаться уйти вдоль берега Буга? Перминов прерывает обсуждение одним лишь словом, жестко выделив его интонацией: – Как? Быстро все обмозговав, отвечаю: – Мне нужно две небольшие, но крепкие палки. И, если есть, лишняя гимнастерка, точнее, рукав от нее. Без лишних вопросов все требуемое находится в течение пяти минут. А люди в доте уже просыпаются, протирают глаза – и тут же, заслышав о возможном прорыве, начинают возбужденно его обсуждать. Между тем под внимательными взглядами командиров, я приладил обе палки к тонкому стволу Р-38, уперев их в ствольную коробку, после чего принялся туго, жестко обматывать их рукавом гимнастерки. Поверху для надежности зафиксировал телефонным кабелем. Там же, где палки выступали за ствол – примерно так сантиметров на пятнадцать, я перемотал их восьмеркой, а поверху еще в два витка и также зафиксировал телефонным кабелем. – Сейчас пробовать не будем. Но ткань должна заглушить первый выстрел и второй, а возможно, и третий, заодно погасив вспышки. Если подползти ближе, можно просто перестрелять расчет. Оба младших лейтенанта с восхищением взирают на меня, а вот Перминов смотрит задумчиво… – А хрен его знает… Может, и получится. Только ведь фрицы, заприметив, что расчет осветительные ракеты не пускает, тут же забеспокоятся, пустят сразу несколько «люстр» и все равно нас увидят. Тут меня неожиданно поддержал один из младших лейтенантов: – Снимать расчет нужно сразу после запуска, пока осветительная ракета висит в воздухе. Ведь внимание соседей в этом случае будет приковано к пространству между дотами и рекой, а не к самому караулу. Сняв расчет, товарищ подаст нам условный сигнал, и отряд придет в движение. Отсчитав десять минут, он снова пустит «люстру», но мы за это время уже должны пройти. В крайнем случае пустит в сторону. Спуститься к реке да убраться подобру-поздорову, прежде чем немчура нас заметит… Полчаса быстрого шага – и мы обойдем кольцо окружения. – Давай так, боец, – летеха обращается ко мне, – если снимешь часовых без шума, мы идем вперед. Пока обойдем окоп, пускаешь первый «светлячок», строго соблюдая интервал времени, но у тебя же вон и часы есть! Пока спускаемся к берегу, еще одну «люстру» зажжешь… И четыре для верности, чтобы мы успели уйти. После четвертой снимаешься сам и уходишь от реки вправо – там роща есть, в ней и будем укрываться. В помощь тебе дадим еще одного бойца и будем ждать твоего прихода в роще – ее хорошо видно с берега, идти как раз полчаса. Ждем ровно час. Если не появитесь за это время или поднимется стрельба, мы тут же снимаемся и уходим. А на твое имя наградной лист с перечислением всех заслуг. Идет? Поспешил я определением «поддержал», сильно поспешил… Скорее, подтолкнул на смертельно опасный риск. Несколько секунд я колеблюсь, уже намереваясь послать младшего лейтенанта с его предложениями далеко и надолго, но в голове одновременно с негодующими мыслями билась и другая, яркая, красочная: «Я справлюсь! Только я и справлюсь!» – Хорошо, я готов. – Вот и отлично! А вторым номером тебе будет красноармеец Томилин, вы с ним сегодня уже воевали вместе. Согласен? – Так точно! Н-да, втравили тебя, Евген, по моей вине, втравили… Мне-то проще, инициатива в армии имеет инициатора (вот оно, очередное подтверждение расхожей истины!), тут все по справедливости. Женек же попал в переплет, потому что рядом со мной оказался. Хотя какая, в сущности, разница? Так и так ведь пропадать, но с прорывом есть небольшой шанс, что все удастся. Главное теперь – за исполнителем, то бишь мной. …Как я и думал, страх перед врагом ко мне вернулся. Хотя сейчас это прежде всего страх быть обнаруженным, щедро сдобренный возбуждением перед нападением на расчет. Лишь бы не услышали, лишь бы не почувствовали… Перед выходом Перминов инструктировал меня довольно жестко: – Самсонов, задумка твоя, и исполнять тебе, придумал ты с пистолетом грамотно, и шанс у твоей авантюры есть. Однако учти: на сонливость фрицев уповать нечего, они если увидят какое движение в свете «люстр», пиши пропало. Но даже если не увидят, а им почудится какое-либо шевеление или услышат звук, то тут же откроют огонь. Если первой очередью не попадут, значит, бьют не прицельно, навскидку. В этом случае даже не помышляй дергаться, только тогда есть шанс, что не пустят контрольного «светлячка» и не обстреляют уже точно. Понял? – Так точно! – Молодец, раз понял… Тебе нужно обползти их и забраться с тыла; ближе семи метров не приближайся, и так попадешь. Постарайся только подгадать момент, когда вновь «люстру» запустят, – при ее свете различишь весь расчет. Ну а дальше действуй своим изобретением. Заставив меня попрыгать на месте, чтобы проверить, не звенит ли и не звякает ли что, командир добавил: – Вот еще что – хотя сам ведь знаешь, в погранцах уж как несколько месяцев, но все же напомню: есть чувствительные бойцы, которые способны чуйкой своей уловить даже враждебный взгляд из кустов. Потому старайся голову держать пустой, атаковать спокойно, без лишних эмоций. Если вдруг обратят на тебя внимание издалека, ты замри – и старайся вообще ни о чем не думать. Ни о чем! Представь, что ты камень там или что засыпаешь на пуховой перине. Весь счастливый и расслабленный, а рядом девка голая лежит… И не хрен скалиться, я таким макаром на учениях даже к матерым пограничникам подбирался! …Я и не думал тогда скалиться, это уже лейтенант сам себя накрутил. А вот сейчас, лежа на нейтралке (в смысле, на нейтральной полосе) и ожидая, когда в небе надо мной погаснут сразу две «люстры», я отчетливо вспоминаю его слова, даже интонации. Кстати, пущенные в воздух и спускающиеся на мини-парашютах немецкие осветительные ракеты действительно похожи на люстры, и фрицы действительно не жалеют патронов, регулярно пуская очереди в поле. Одна вспорола землю всего в полуметре от меня, но каким-то дичайшим усилием воли я сумел удержаться от того, чтобы не вскочить и не попытаться убежать от пуль МГ. Правда в том, что никуда от них не убежишь… Но сердце тогда билось в груди так, что я слышал его удары в ушах! А тело после первого порыва к бегству словно бы каменной тяжестью налилось и стало непослушным. Потом еле смог сдвинуться с места… Но вот, «светлячки» тухнут. И я вновь начинаю ползти вперед, стараясь держаться посередине между двумя вражескими расчетами, вспоминая слова покойного Михайлова – насчет «прижимать к земле пятую точку». Геройский был мужик, и нужно сделать все, чтобы выжить. Иначе жертва его будет напрасна… Ладно, это все лирика. Важно другое: когда запускали «люстру», успел разглядеть на циферблате – 2:49. Нужно спешить, ведь часа через полтора начнет светать. Хорошо хоть, еще днем часы перевел, а то ведь у немцев время на час раньше, чем в СССР. По ихнему-то в три уже рассвет! Но все равно нужно поднажать! …3:04. Я позади окопа фрицевского расчета и в свете «люстры» вижу трех человек. Вот только между нами никак не семь, а где-то еще семнадцать метров. Зараза… Наконец, «люстра» меркнет, и я вновь очень аккуратно, с бешено колотящимся сердцем ползу вперед, плотно сжимая пальцами правой руки пистолет с глушителем. Вот до меня уже доносится отголосок тихого немецкого разговора… Неожиданно подо мной хрустит то ли какая-то веточка, то ли кустик. Разговоры замолкают, и один из часовых – это заметно даже при тусклом свете звезд – оборачивается в мою сторону. Замираю. В ушах уже словно молоты стучат – так часто и гулко бухает сердце! Мне становится реально плохо, вдобавок глаза заливает едкий пот. Он же буквально пропитал ткань гимнастерки и галифе, которые жестко натирают в паху. Я пытаюсь прикинуться камнем, освободившись от всех посторонних мыслей, но тут же в голове промелькнула страшная догадка: фрицы ведь могут почуять мой запах! Я же буквально воняю от пота!!! Страшная догадка, от которой немеют конечности. Но, поборов себя усилием воли, направляю ствол Р-38 в сторону окопа и очень аккуратно поднимаю предохранитель. Сам же при этом буквально трясусь от ужаса… Господи, никогда мне не было так страшно… Господи, помоги! Легкий порыв прохладного ветра бьет мне в лицо, снося смрад грязного тела в сторону реки. Раздается спокойный, расслабляющий голос одного из пулеметчиков, и его товарищ оборачивается к пулемету… У меня аж отлегло от сердца… Как вдруг противник пускает осветительную ракету в мою сторону!