Мама ожидала, что ее встретит кто-то из руководства, тем временем ее принял какой-то случайный служака с усиками под молодого человека и с перстнем на пальце. Он прыгал вокруг матери, предлагал виски и сигареты, и был весь такой самоуверенный и неграмотный. Молодой человек говорил то же самое, как Блейк перед тем. Извинился за неудобства, заверил, что все будет прекрасно и постоянно косился на ряд циферблатов, показывающих время в различных странах. Мать прервала его пиздеж, и спросила прямо: - Где мой муж? Тот ответил, что отца все время ищут и остаются в контакте с русскими. Догадливая мама посоветовала чиновнику перестать пороть чушь, ибо, раз они ведут переговоры с Москвой, это означает, что отец именно там, и нет смысла его разыскивать. А если же его до сих пор ищут, то чему служат данные переговоры? - Где мой муж? – нажимала она. – А если этого не знаешь, тогда скажи, где сейчас Едунов? Тип был похож на вытащенного из проруби. Он затушил сигарету, собрал пепел с мокрых пальцев. Он напомнил, что в Вену отец с мамой оправился, в принципе, в приватном порядке. Так они получили охрану, которую отец сбил с толку, игнорируя принципы безопасности, так что известно, кто во всем виноват. После этих слов мать так хлопнула дверью, что свалились жалюзи с окон. В коридоре она потребовала встречи с настоящим ответственным лицом и даже стала заглядывать в остальные комнаты. Блейк, присутствовавший при этом фарсе, предложил показать ей рабочее место отца. Так они попали в подвальное помещение, где до недавнего времени располагался папочка. Там имелись массивные деревянные подоконники и два убранных письменных стола. Лейк указал на нужный. Мама уселась за ним. Здесь отец скучал и проклинал судьбу. Когда-то у него был корабль, а теперь он очутился в подвале. В помещении пахло кофе и штукатуркой. Бросит ли меня Клара? Я забыл о ней, но завтра буду помнить, а вобью в голову свою любимую жену, закреплю, как имплант, потому что не представляю себе жизни без нее, пойду к врачу, а тот наверняка скажет, что мне нужно. Мы преодолели столько трудностей, и с этой правимся, пускай только пройдет этот проклятый день, операция. Я желаю здоровья матери, и сразу потом – сна. У меня конверт от мамы. В нем документы и фотографии. На снимке представлена мать на океанском берегу. На ней закрытый купальный костюм, темные очки, полотенце она перебросила через плечо и смеется, словно бы только что сошла с карусели. Наверняка снимок сделал отец, это Чесапикский залив, их волшебное место. Я пытаюсь протянуть нити между этой девушкой и старушкой с больничной койки. Не стареют только лишь глаза и улыбка. Именно эта фотография нашлась в ящике отцовского письменного стола; наверное, она стояла на нем, оправленная в деревянную рамочку. Дома мать раскрутила рамку, потому что фотография была выпуклой. Из-под снимка выпал сложенный вчетверо листок. На одной стороне содержалось сообщение об американце, включая встречу на пляже и смерть в госпитале. На другой стороне папа в элегантных колонках записал даты и места: выезд поездов и вылеты самолетов из Вены в различные города по всей Европе, адреса банковских сейфов и длинные ряды цифр, смысл которых оставался неизвестным. На полях мать обнаружила свое имя, нанесенное поспешно и замкнутое вопросительным знаком. Точка в нем пробила бумагу. "Елена?". О том, как прикидываться идиоткой Мне нравится почерк отца, эти тесные отступы между словами буквы, выставленные словно взвод, и ровненькие поля. Отец заботился о порядке, даже если и спешил, делая эту заметку. Покупаю в "Инмедио" шариковую ручку, прошу дать мне листок и пишу пару предложений на пробу, выглядит даже элегантно, хотя и по-школьному; у букв имеются кругленькие животики, соединительные кривые и черточки, они собираются на безопасном расстоянии, как будто стерегут друг друга. Я пишу о взрывах в голове и трупах, сравниваю этот листок с ксерокопией папиной заметки, ну что же, у него получилось лучше. Помимо этой старинной ксерокопии и фотографии, в конверте находятся ксерокопии листков, написанных мамой по-английски. Снова мы имеем пришельца на пляже, смерть в госпитале, но акцент перенесен на Едунова, на его роль в этом цирке и на вертолет, на котором космический труп полетел в СССР. Мама приготовила этот текст перед планируемым визитом в советском посольстве. При этом она прикидывалась идиоткой, наврала, будто бы родилась в Сиэтле, а наводя порядок в доме, нашла записки дяди времен Великой отечественной войны. Их она передаст лично в руки такому-то атташе и указала фамилию, которой тогда пользовался Едунов. Ей обещали отозваться, так и сделали. Я спрашиваю у мамы, что, собственно, она планировала сделать, когда уже встанет перед Едуновым. Закричать его до смерти? Она сфотографировала заметку папы, составила собственную и отправилась в Аннаполис, где печатник с мимеографом копировал церковные брошюрки. Так она попросила размножить эти листики, и сама проверяла, что ни один из них не застрял в барабане машины. Возвращаясь, она делала крюки, чтобы проверить, не ехал ли кто за ней слишком долго. Ночью, уже в Крофтоне, она прислушивалась, не скрывает ли шум дождя шаги убийц. Каждый, кто столкнулся с американцем, исчез или умер: отец, врач из военного госпиталя, Кирилл и Платон. Мне странно, что мама так свободно упоминает последнего. Она приготовила три набора с собственным признанием и фотографическим негативом. Один из них попал в тайник в доме, о котором еще будет речь, второй к какому-то юристу в Балтиморе, а третий забрала с собой к Едунову. Она планировала шантаж: если старик не вернется, она сама обратится в газеты. Кабинет в советском посольстве истекал золотом и сиянием люстр, в углу стояло фортепиано, точнехонько как в "Бристоле" , словом, было чудно, и только Едунов не пришел. Вместо него появился вежливый старец с громадным носом и остатками волос, приклеенными ко лбу. Он ужасно увлекался Великой Отечественной войной. Он же сообщил, что Едунов здесь уже не работает. Мать начала допытываться – почему, и этот тип неожиданно утратил всю свою вежливость: ему хотелось знать, что же там с обещанными воспоминаниями, и вообще, зачем она пришла. Мама вспомнила, что Едунов весьма любил молоденьких девушек, и разрыдалась так, что старый дурак подал ей платочек. Среди безумных слез и фантастических спазмов она рассказывала, как Едунов встречался с ней, как поил ее шампанским, предложил ей руку и сердце, а потом исчез. Дед с платочком кивал багровой башкой. В конце концов, он сообщил, что Едунов не работает в посольстве с Рождества. Мама все поняла. Он смылся после аферы в Вене. О секретах Через месяц после возвращения в Штаты мама сориентировалась, что она беременна. Она неплохо удивилась. Я был настоящей неожиданностью. Старик временами фантазировал о ребенке, так что мать в тайне от него принимала таблетки для контрацепции, и если бы взяла с собой в Вену, меня на свете не было бы. Только вещи она собирала в потрясении после сна об отце и Платоне. Никогда до сих пор она не была сама. Сначала жила со своими родителями, потом с отцом Дом в Крофтоне сделался огромным и глухим. У нее в кабинете появился пациент, который верил, будто у него в деснах размножаются змеи. Так вот она желала рассказать ему об отце. Даже ему. Печали мы сохраняем для себя самих, слышу я от нее. Она разговаривала бы с Бурбоном, если бы тот был жив, только Бурбона давно уже не было. Тем не менее, на кухонном столе она все равно выставляла две тарелки. Чтобы убить время, она просматривала каталоги моды, и поймала себя на том, что до сих пор выбирает одежду для отца: светлые брюки-клеш, кожаные полуботинки, прошитые широким швом, и замшевую куртку, в которой он выглядел бы как Уоррен Битти. Она выгладила все сорочки отца. Когда она мастерила ловушку для енота, хотела поругать старика, почему он этим не занялся. Она убирала. Разложила бумаги отца по папкам. Старик записывал извлечения из законодательства штатов Мериленд Пенсильвании и обеих Виргиний, особенно в плане владения оружия и езды в пьяном виде. Он же выписывал случаи похищений, перестрелок и пусков ракет во Флориде. Из подвала мать вынесла огромную кучу окурков, где-то около сотни пустых бутылок и книгу Тургенева, оправленную в кожу. Страницы были вырезаны, оставляя место для пистолета. Уборка превратилась в поиски. В гараже мать нашла радиопередатчик с ручкой и с микрофоном на скрученном кабеле. Старик хранил его в тайнике за ящиком с инструментами. Большинство секретов он собрал за фальшивой стенкой шкафа с охотничьим снаряжением. Там было лезвие для открывания конвертов таким образом, чтобы их можно было снова заклеить, фотоаппарат величиной с сигаретную пачку; пенковкую трубку с антенной в чубуке, бутафорскую монетку с тайником внутри и оборудование для поисков подслушек. Мать сразу же им воспользовалась: нашла четыре штуки. В Фирме ей прицепили хвост. Под домом стоял пикап с двумя типами; мать выдержала неделю и пошла к ним. Те хотели отъехать, но мать встала перед капотом и пригласила их в кабинет, предложив двойное обезболивающее. Рожи у них были такие, как будто хотели про запас надышаться кислородом; больше мать их не видела. Ранней весной до нее дошло, что никому нет дела ни до старика, ни до ее собственного несчастья. Тогда она надумала встретиться с президентом Никсоном. Рожа у того была словно картофелина и злые глаза, но ему пришлось ее выслушать, что ни говори, она танцевала с Кеннеди. Так родилось очередное письмо о жизни моих родителей, о бегстве и венской трагедии; в нем было полно о заслугах отца для правительства Соединенных Штатов. Про американца на сей раз она умолчала. Никсон на письмо не ответил. Не ответил ни его заместитель, ни охранник, ни парикмахер. Чем глубже засовывала мать руку в почтовый ящик, тем больше ничего в нем не было. Тогда она начала звонить. Секретарши обещали помочь в деле. И дело шло и шло, пока у матери не вырос живот. В конце концов, ее принял секретарь по обороне. Из своего рабочего времени он с трудом выделил десять минут и притворялся, что присланные документы ему знакомы. Под конец он обещал помочь и сообщал маме, какая она храбрая. Разозленная мама позвонила тому журналисту, который несколько лет назад сделал интервью с отцом. За то время, что они не виделись, мужик окончательно поседел и надел рубашку, снятую, похоже, со своего прадеда. Его интересовала исключительно правда. Мать произнесла в камеру: мой муж пропал, а правительству до этого нет дела. О старом Клаусе Я просматривал вырезки из "Вашингтон Таймс", "Вашингтон Мансли", "Зе Хилл", найденные в конверте от матери. Об отце написали и даже вставили снимок с какого-то банкета. Черный галстук-бабочка вгрызается в горло, лампа светит у него из-за спины, образуя подобие ореола, рюмка в руке блистает, будто драгоценный камень. Все сообщения из текста идут от матери, жаль, что у меня нет целых газет, только эти обрезки. А вдруг там печатали что-то про людей-ящеров или Большеногого[74]? Смеюсь над собственной растерянностью, и еще сильнее, чем до сих пор, но понятия не имею, что же есть правда. Короче, статьи были запущены, вышла даже телепередача, а к матери прилетел Блейк с вопросом, что она курила и как собирается прикрывать совершенную дурость. В ответ мать показала ему блокнот, заполненный запланированными встречами с журналистами. Она не отказала никому. У не даже была договоренность с сельскохозяйственным ежедневником из Кентукки. Блейк умолял, чтобы она со всем этим успокоилась. - Я прекращу, когда вернется мой муж. Или ты покажешь мне его могилу, - тут же прибавила мама. – И вообще, Арнольд, подумай, на чьей ты стороне. Мне фальшивые друзья не нужны. Вообще-то, в чем-то он был прав, потому что мать навлекла на себя неприятности. Телефон звонил непрестанно, в кабинет стягивались какие-то странные люди. Мужик, который выглядел словно родной брат Фреда Флинстоуна[75] заявил, что старик сбежал с его женой. Они вместе похитили самолет и проживают в Индии, где работают над новыми разновидностями ядовитого сахара. А судьба хотела, чтобы супруга этого типа была родом из Дели. Какой-то тип из-под Ричмонда, якобы, знал старика по совместным охотничьим вылазкам и заявлял, что до сих пор встречаются: папочка проживает где-то в лесах Западной Вирджинии, носит шляпу из коры и запихивается всяким мусором. Еще кто-то встретил отца на концерте Эрика Клептона, кто-то еще проиграл ему в карты, а какая-то пожилая, сонная женщина заметила, как он учит красных кхмеров; для этого она воспользовалась телепатией. Мама спрашивала у всех этих людей об одном: какого роста был отец? Такую каланчу трудно забыть. И никто не знал. С одним исключением.