Черёз год после первой встречи я присутствовал на прощании с Мияко. Когда я приехал, в похоронном бюро уже собралось немало посетителей. Первой из знакомых я увидел Сачико. Она всхлипывала, стиснув белый платочек. Чи подошла к ней и обняла. Глаза у обеих девушек покраснели и опухли от слез. Неподалеку стояли Тоши и Дзин в неудобных черных костюмах. Заметив нас с сестрой, они неловко поклонились, и мы ответили тем же. Странно было видеть их такими серьезными. — Давай зайдем в зал, — сказал я сестре. В зале было тесно от посетителей. Одетые в черное, они смотрели на гроб, украшенный гвоздиками и хризантемами. На алтаре стоял обрамленная фотография Мияко. Казалось, снимок взяли со студенческого билета — Мияко на нем не улыбалась. Вглядываясь в фото, я наконец понял: гибель Мияко я не осознаю, даром что пришел проститься. Для меня она временно отсутствовала, как было последние несколько месяцев. Девушка на фотографии совершенно не напоминала знакомую мне Мияко. Закрыв глаза, я услышал ее резкий, упрямый голос, ее несдержанный смех. Я вспомнил, как прошлым летом во второй раз позвал ее на свидание. Мы читали в университетском парке, и Мияко проговорила: — Те девчонки решили, что у нас свидание. Почему ты ничего им не сказал? Я оторвался от книги. Мимо шла стайка девушек. Они косились на нас, хихикали, присвистывали. Я узнал в них старшеклассниц из своей школы. Тем летом на улице было хорошо — свежо и ветрено. Мы решили читать не в библиотеке, как обычно, а в парке. Мияко собрала волосы в пучок простой черной резинкой, но ветер его растрепал. — Они сплетничать начнут, — посетовала Мияко. — Угу, — промычал я и поднял голову. — Это же классно! Сплошные плюсы, да? Мияко зацокала языком: — Потому что меньше девчонок станут тебя доставать? Я продолжал читать, вернее, делать вид, что читаю, не усваивая ни одного слова на странице. Подавшись к Мияко, я уловил клубничный аромат: она всегда пользовалась одним и тем же шампунем. — Ну, что думаешь? — прошептал я. — Эти сплетни следует пресечь? Мияко отстранилась и пожала плечами: — Каким образом? Мы побеседуем с каждой из девчонок? — Нет, я… Я не об этом, — проблеял я. Мияко заглянула мне в глаза, и у меня снова подскочил пульс. Глубоко вдохнув, я вспомнил признание, которое столько раз проговаривал бессонными ночами. Слова вырвались сами собой… — Ты мне нравишься, — выпалил я. Мияко нахмурилась. — Я хочу встречаться с тобой. Стань моей девушкой! — частил я. Мияко молча заливалась краской. Ну, это, по крайней мере, лучше, чем безразличие. — Не смешно, — наконец произнесла Мияко. — Я и не пытался тебя рассмешить. Я нервно сглотнул. Мияко поднялась: — Довольно, Рюсэй, ты перегнул палку. — Мияко, настроен я серьезно, и ты это понимаешь. «Прекрати!» — товорила ее напряженная поза, а я не мог. — Пожалуйста, давай хоть попробуем! — не унимался я. — Нет! — отрезала она. — Я же говорила, что ничего у нас не получится. Мияко развернулась, и ушла без оглядки. Потрясенный до глубины души, я попроовал сосредоточиться на книге. Нужно же как то успокоиться.. Нет, бесполезно. Погожим июльским днем я во второй раз признался в своих чувствах любимой девушке, а она отвергла меня, и глазом не моргнув. * * * Обратная поездка в Уэно казалась нескончаемой. Целую вечность пассажиры садились на автобус, целую вечность водитель кружил по улицам. От скрипа дверей на каждой остановке меня замутило, от шумных подростков в хвосте салона заболела голова. Кондиционер работал на полную мощность, морозя пассажиров, но я прислонялся к окну и грелся на полуденном солнышке. На очередной остановке в автобус сел мужчина средних лет в костюме с потрепанным кожаным портфелем в руках. Оглядев салон, он выбрал свободное сиденье передо мной. Едва поездка продолжилась, новый пассажир достал из портфеля газету. На первой странице стояла дата. — 21 апреля 1990 года. Мияко Сумида погибла три дня назад, а жизнь шла своим чередом. Отцветала сакура, окаймляя улицы нежным оттенком сладкой ваты. Школьники в форме ели ванильное мороженое у дороги. Птицы клевали что–то в парке. К моему окну пристал лепесток. Я обвел его указательным пальцем, но вот автобус тронулся, и лепесток с резным краем упал на землю. — Рю, ты как, ничего? — спросила сестра. — В порядке, — после секундной заминки ответил я, упорно глядя в окно. — Разумеется, я в порядке. Фуми–нэ вздохнула, и я покосился на нее. Она нервно теребила пальцы. На одном ногте у нее облупился лак. На ноготь я не смотред сознательно: сестра расстроится, поняв, что я заметил скол. Она очень старалась поддерживать безупречную внешность. «Внешняя красота — первый шаг к внутренней красоте и душевной гармонии», — любила повторять она. На очередной остановке вошла целая ватага парней, судя по форме, из футбольной команды местной школы. Они стояли у двери и громко болтали, двое посматривали на Фуми, но та их не замечала. — У тебя новые поклонники, — шепнул я. — Угу, — буркнула Фуми, не удосуживаясь поднять на них глаза. Пристальные взгляды сестры, устремленные в никуда, я всегда считал причудой, но сегодня Фуми–нэ меня встревожила. Я взял ее за руку: — Фуми–нэ, а ты сама в порядке? — Не знаю. — Она повернулась ко мне: — Неожиданно получилось, да? Мне вот кажется, я еду в студию и буду ждать Мияко. Кажется, она вот–вот там появится. — Давай так и поступим, — проговорил # глядя перед собой. — Поехали в студию! Сестра кивнула, и я сжал ей ладонь. Автобус развернулся и проехал мимо озаренной солнцем лужайки. Малыши играли в салки — носились друг за другом с хохотом и криком. На руку мне упала теплая слеза — сестра беззвучно плакала, пока я считал малышей. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Не успел я досчитать, автобус медленно повернул еще раз. Фуми–нэ потянула меня за рукав: — Я неважно себя чувствую. Едва мы сошли с автобуса, Фуми–нэ оперлась на мою свободную руку. В другой я держал наши коден гаэси[5]. — Потерпи еще немного! Студия совсем рядом. Сестра кивнула. Черное платье не гармонировало с цветом ее лица. Оно ее бледнило. Траурную одежду мы купили, когда скончался предыдущий пастор нашего приюта. Умер он мирно, прожив долгую, плодотворную жизнь. На похоронах нас просили не плакать, но слез не сдержал никто. Тогда я не представлял, что надену траурный костюм в обозримом будущем. Кроме сестры, живых родственников у меня не было. Дружил я со сверстниками, вместе с которыми приближался к расцвету жизни — окончанию учебы, поискам работы, женитьбе, появлению детей. А вот Мияко Сумиде уже не расцвести. Мы с сестрой свернули в проулок, где находилась студия. Там, как всегда, царила тишина. — Рю! — Фуми–нэ легонько ткнула меня локтем. — Что за женщина общалась с тобой в похоронном бюро? — Мать Мияко. Она хотела что–то со мной обсудить, но чуть позже. — Как думаешь, в чем дело? — Даже не знаю. — Я перемахнул через деревянный забор и открыл дверь. — Может, вставим новый замок? — Нельзя, — покачала головой Фуми. — Склад принадлежит Кендзи. — С таким же успехом можно сказать, что он принадлежит тебе. Кендзи не появляется уже несколько лет. Он не вернется.