Трещина в моем сердце раскалывает его напополам. Он кивает и делает глубокий выдох. Сейчас Алек кажется одновременно таким величественным и в то же время мягким в пижаме и свитере, что мне хочется всегда быть рядом. – Она ведет себя… неуравновешенно. Это опасно, – продолжаю я. Добавляю в голос дрожи, выдавливаю слезу. Я ведь даже не вру – про то, что боюсь Джиджи. Я действительно ее боюсь. И вдруг начинаю плакать и тянусь к Алеку. Обхватываю его руками. Его тело так знакомо и так… волнует. – Мне страшно, – шепчу я. А потом повторяю это еще раз, и еще, и Алек гладит меня по спине, совсем как раньше. Он знает, в каких местах мои мышцы больше всего напрягаются. Плачу в его свитер и сама верю в свою ложь, я ведь даже не преувеличиваю или что-то там перевираю. Мне страшно и хорошо. Но наконец-то тепло. Снежная королева во мне тает. – Все в порядке. – Рука Алека замирает на моей макушке. – Дыши глубоко. Вдох – выдох. Я прижимаюсь к нему сильнее. Жду, когда Уилл или Анри нас разнимут. – Рядом с ней небезопасно. Я уже давно боюсь за себя. И это правда. Я не чувствовала себя в безопасности с тех пор, как Джиджи приехала в Нью-Йорк. Алек берет меня за плечи и сам делает глубокий вдох. Вот оно. Ему не все равно. Он вернется ко мне. Забудет ее. Джиджи – просто интрижка. Ничего серьезного. Слезы начинают высыхать. Я наклоняю голову и слегка улыбаюсь – никто этого не видит, ни Уилл, ни Анри, ни прочие любопытные, что высыпали в коридор. – Ты серьезно, Бетт? – кричит Уилл. Он выбирал момент. Конечно. Алек отодвигается от меня. Он напоследок сжимает меня в благодарных объятиях, а я чувствую себя так, словно меня ударили. Боль сильнее, чем от сведенных мышц или от сорванного ногтя. Я знакома с болью, мое тело к ней привычно, но эта – эта особенная. Похожа на ту, что накрыла меня после объявления списка ролей в «Щелкунчике». Но на этот раз удар по зеркалу не поможет. И таблетки тоже. И разговоры с Элеанор. Ничего уже не поможет. Алек поворачивается к Уиллу: – Да что с тобой такое? И с Бетт? – У нее спроси. – Бетт плохо себя вела, – вклинивается Анри. – А ты-то что тут забыл? – рявкает Алек на него, но Анри только улыбается в ответ. – Глупости какие. Пойдем. Алек берет меня за руку – совсем как свою сестру. И это так странно – чувствовать разницу. В температуре тела, в силе его хватки. Наши пальцы не переплетены, нас не бросает в жар. Он тащит меня к лифтам. – Ну уж нет, тебе это больше с рук не сойдет! Я не позволю! Оборачиваюсь и вижу Уилла, который трясет головой и идет следом. Словно он знает что-то важное и сейчас… – Пусть Алек узнает. – О чем? – спрашивает Алек, нажимая кнопку лифта, и в тот момент я вдруг осознаю, что мастерски скрывала от него свою темную сторону. А Уилл ее хорошо разглядел. У меня отвисает челюсть. – Если у тебя с головой не все в порядке, это не значит, что у всех то же самое. Джиджи – хорошая девушка. Я был хорошим парнем. А ты просто хочешь все уничтожить! Я задыхаюсь – с какой уверенностью он все это выпалил! Иду быстрее. Хочу поскорее убраться подальше от Уилла и от всего, что ему известно. – Она заставила меня уронить Кэсси, Алек. Прямо перед весенней прошлогодней премьерой. Бетт заставила меня. – Он снова плачет. – Кэсси сломала бедро из-за нас. Алек отпускает мою руку и останавливается. Делает шаг назад. – Он ведь врет? – Он повторяет это несколько раз. Я не могу пошевелить ни ногой, ни рукой, ни единым мускулом. Алек смотрит на меня с отвращением. – Так это ты… И всегда была ты! В ответе за все. А я ведь защищал тебя, думал, что знаю Бетт Эбни лучше всех. Она ведь была моей девушкой. Лучшей балериной школы. И так старалась. Мы все старались. Но кто ты теперь? Что с тобой случилось? – В глазах его появляется сталь. – Как я вообще мог встречаться с тобой? И вся моя жизнь стремительно летит в преисподнюю. 39. Джун Прошла уже неделя, но Джиджи так и не сняла бабочек со стены. Они все еще там, темнеющие призраки, и распадаются прямо на наших глазах. Миниатюрное шоу ужасов. – Я больше так не могу, – заявляю как-то раз перед сном. Джиджи еще не спит, и стена частично освещена маленьким фонариком, который она использует для чтения. В этой странной игре теней трупики бабочек выглядят еще страшнее. Она не отвечает. Но через мгновение я слышу приглушенные рыдания и понимаю, что если попробую снять бабочек, то и сама рассыплюсь. В ту ночь я не сплю. Джиджи уже давно выключила свет, а я все еще пялюсь на стену. Дюжина маленьких убийств. Это угроза, которая должна была вытолкнуть Джиджи за край. Но, кажется, она больше воздействует на меня. Джиджи танцует как прежде. Ее техника на высоте, будто подстегнутая ее неуверенностью. На следующий день на репетиции она плачет. Морки аплодирует ее эмоциональной связи с балетом. Но вечером Джиджи рыдает в открытую. Иногда снаружи, на лестнице, под дождем, а иногда просто шатаясь по коридорам и глядя в пустоту. Почти как привидение. Сегодня она пялится на пустой инсектарий, а я пытаюсь сосредоточиться на работе. Я на грани, жду, когда с ней уже случится хоть что-нибудь. Сломается ли она? Или так и будет балансировать на грани? – Что нам делать с Бетт? – нарушает она тишину ломким, дрожащим голосом. – В каком смысле? Впервые за все время в балетной школе я надеюсь, что скоро к нам заглянет Алек. Он умеет обращаться с Джиджи куда лучше меня. И любит ее так, как я никогда не смогу. Он хочет быть рядом, утешать ее и придавать ей сил. Я к такому не стремлюсь. Я хочу, чтобы она уехала. Такова горькая правда. Не хочу видеть, как она медленно развалится на куски, хочу уже, чтобы она не выдержала и уехала в свою Калифорнию. Кэсси так и исчезла. Пуф! – и нету. Я борюсь с виной за все те мелочи, которыми ей навредила. – Мне нужны доказательства того, что она сделала. У тебя ничего нет? – Джиджи отрывает взгляд от инсектария и смотрит прямо на меня впервые за много дней. – Она тебе доверяет. Может, ты выпытаешь у нее что-нибудь? Запишешь ваш разговор. Заставишь во всем признаться. И потом ее отсюда выгонят. Она ведь и тебя мучила, правда? Всем станет лучше, если она уедет. И тогда все будет хорошо. Здесь будет безопасно. И я буду в безопасности. Меня пугает, с какой скоростью и пылом она все это говорит – словно размышляла об этом долгое время. И все продумала. – Мы с ней не друзья. – Опускаю голову, чтобы не видеть ее сосредоточенного лица. – С ней никто не дружит, кроме Элеанор. В комнату входит Алек – до того, как Джиджи успевает сказать что-то еще. Она влетает в его объятия так, словно они не виделись недавно на репетиции и не сплетались в своих па. – Как дела у моей девочки? – шепчет он куда-то ей в шею. Алек машет мне рукой, но Джиджи прижимается к нему сильнее, и его рука гладит ей спину. – Может, ты мне поможешь, – обращается она к нему, когда они устраиваются на ее кровати. Алек приподнимает брови и улыбается, готовый на все. – Конечно. Что тебе нужно? – Чтобы Бетт во всем призналась. Чтобы мы могли на нее доложить. И она ушла, а я была в безопасности. Алек содрогается всем телом – держу пари, контролировать это он не способен. Может, он и любит Джиджи, но и к Бетт все еще испытывает какие-то теплые чувства. Думаю, они никогда насовсем не пропадут. А Джиджи этого даже не заметила. – Мы с Бетт больше не разговариваем. Даже как друзья. С ней покончено. Он поднимает на меня взгляд, ища поддержки. Я не хочу, чтобы кто-то что-то вынюхивал, и киваю. – Плохая идея, – бормочу, но Джиджи меня даже не слышит. – Ты ведь можешь снова начать с ней говорить, – продолжает Джиджи. – Зависать с ней почаще, чтобы она снова начала тебе доверять. Я не против. Да, раньше я говорила, что и видеть тебя с ней рядом не хочу, но это ведь не то. Это ради дела. Ради меня. И это… мне это нужно. Чтобы кто-то… Никто ведь ничего не делает. Никто ничего не расследует, чтобы наказать ее. Так что нам придется… – Джиджи, ты бредишь. Это же… – Ты тоже говорил, что это бредни, а потом… мои бабочки… – Ее голос ломается.