Алек обнимает ее покрепче. Меня передергивает. – Тогда поговори с отцом. Он ведь сделает все, о чем ты попросишь, нет? Ты можешь перестать с ним разговаривать, если он ее отсюда не вышибет. Он ведь тут главный. Доминик Лукас важная шишка. Он может все разузнать. Или… У него ведь были интрижки? Можно пригрозить ему… Алек практически отбрасывает от себя Джиджи и вскакивает с кровати. – Зачем ты так? – Он еле сдерживается. – Я ведь рассказал только тебе! Я пытаюсь тебя поддержать! Быть рядом, ведь ты столько всего пережила. А ты предлагаешь… Да что с тобой происходит? Он трясет головой, словно пытается избавиться от сказанных ею слов. Это, конечно, не работает, и Алек делает шаг в сторону двери. – Джун, да расскажи же ему, как она опасна! – визжит Джиджи. Я качаю головой. Не знаю, как стоит реагировать. Я хочу, чтобы Бетт подозревали, но не хочу, чтобы рыли слишком глубоко. – Ты ведь Алек Лукас. Сын Доминика Лукаса. Ты можешь многое здесь изменить. – Подожди-ка, – медленно произношу я. – Твоего папу зовут Доминик? Повторяю это еще дважды, пока Алек пытается успокоить Джиджи. – Да, а что? Это его второе имя, но он обычно использует именно его. И внезапно все встает на свои места. Доминик. Дом. Он ведь танцевал в труппе. И моя мама тоже. Сколько там еще могло быть Домиников? Это он. Должен быть он. Но тогда… это значит, что Алек мой… Поднимаю взгляд, пытаюсь найти ответы в его вытянутом лице и широком лбу. Может ли он и вправду быть моим братом? И был им всегда. Прямо у меня под носом. Так, Джун, дыши. Не показывай свою панику. – Наверняка она виновата и в том, что случилось с Кэсси! – выкрикивает Джиджи. Алек хватает ее за руки и держит. Заглядывает прямо в глаза, чтобы она успокоилась. – Я не хочу говорить о Кэсси, хорошо? Вообще не хочу об этом. Джиджи громко вздыхает, но Алек поставил в этом разговоре точку. Она легонько краснеет. – Прости. – Джиджи поворачивается сначала ко мне, а потом к Алеку. – Прости. Я расстроена. Я просто… боюсь. Мне здесь не нравится. Но ты прав. Конечно, Джиджи выглядит чудесно, даже когда плачет. Слезы катятся по ее щекам изящными ручьями, глаза красиво туманятся, а ресницы кажутся еще длиннее. Она почти нереальна. Как фея. Проводит языком по своим пухлым губам, и Алек берет ее лицо в свои ладони и стирает слезы большими пальцами. Я вспоминаю Джейхи. И его поцелуи. Мне так хочется позвонить ему, рассказать о том, что мой отец все время был здесь, рядом. – Хорошо. Я понимаю. С тобой произошли ужасные вещи. И в прошлом бывало совсем плохо. – Алек смотрит на меня так, словно мы теперь в одной команде. – Тебе ничего больше не угрожает, обещаю. Мы присмотрим за тобой, Джун и я. И я помогу тебе во всем разобраться. Но после премьеры. – Ты прав, – повторяет Джиджи, дрожа всем телом. – Пора перестать об этом думать. Нужно начать все заново. Сосредоточиться на другом. Она приникает к Алеку всем телом и перестает дрожать, пусть и всего на секунду. Это больше похоже на старую Джиджи, оптимистичную, счастливую и легкую на подъем. Мне немного завидно, что мой собственный голос никогда не станет таким же ярким. В конце концов, она всегда будет выигрывать. У Джиджи есть все, чего только можно пожелать, – роль примы, классный парень и счастье, и это наполняет ее светом. Получается, она ничего не потеряла. Может, именно этого мне не хватает – яркости. Света, который вывел бы меня из тьмы. Может, это я сбилась с пути и не стерпела давления. Как я вообще могла делать то, что делала? Как не понимала? Стыд и сожаление подступают к горлу, и я говорю, что мне нужно подготовиться к предпремьерной вечеринке. – Давайте сегодня повеселимся! – радостно возвещаю Алеку и Джиджи, словно мы теперь команда, трое против всего мира. Словно мы друзья. Но я собираю вещи. Меня трясет. Никто даже не взглянул в мою сторону. Они окружены этим своим пузырем, сидят в своем маленьком уютном мирке для двоих. И в глубине души я знаю – у меня нет друзей. Но, может, совсем скоро у меня появится кое-что получше. Семья. Театр Коха сияет огнями. Каждый год в начале мая труппа устраивает здесь весеннюю гала-вечеринку. Но сегодня – очередь балетной школы. Официанты в смокингах разносят шампанское, сидр и закуски – крошечные порции на золотых подносах, как неразвернутые подарки. Гости разодеты во фраки и вечерние платья, балерины наконец-то распустили волосы, которые месяцами носили в пучках. Это большое событие для всех нас – выход в свет перед премьерой «Жизели». Мы говорим о постановщиках, которые придут завтра на премьеру, и о том, что очень постараемся их впечатлить. Ищу в толпе черные волосы своей матери – или хотя бы одну из тех длинных юбок-карандашей, которую она наверняка наденет. Я оставила ей сообщение о вечеринке, и она получила официальное приглашение на «Жизель». Но мать никогда сюда не приходит. Не уверена, что совсем не хочу ее здесь видеть. Мне не с кем поговорить, кроме официанта, который все равно не поймет, что на самом деле мне плевать на вкус лососевых крокетов. Толпа огибает меня, словно всего лишь столик с закусками. Замечаю женщину с темными волосами, извиняюще улыбаюсь официанту и сбегаю. Это моя мать. И я даже рада, что она пришла. Может, она передумала и не станет забирать меня из балета. – Мам. Хватаюсь за ее руку. Женщина отдергивает ее и оборачивается. И я понимаю, что ошиблась, – это мама Хе Джи, не моя, и она пялится на меня с осуждением. Называет меня «бедой» по-корейски. Это слово мне известно – так меня и мать постоянно называет. Теперь все они, все корейские мамы пялятся на меня – даже мать Сей Джин. Они – словно большая стая. – Простите, – роняю. Отступаю, кого-то толкаю. Исчезаю в толпе. Бегу в самый дальний угол, где никто меня не отыщет. Я одна. Вечная дублерша. Танцор на крошечных ролях. Достаю телефон, чтобы написать Джейхи. Он не отвечал целый день – что неудивительно, но все равно больно. Я думала, что в тот день, который мы провели с его отцом, что-то изменилось. Но мы все так же разговариваем по ночам и перебрасываемся редкими сообщениями. Должно быть, Сей Джин до него добралась. Рассказала про Джиджи. Наплела, что я нестабильна и толкнула ее с лестницы. Он теперь считает меня опасной. Может, я и в самом деле опасна. Когда я с Джейхи, я чувствую себя сексуальной, особенной, опасной. Но сейчас я хочу только рыдать. Дотягиваюсь до бокала с чем-то газированным – шампанским или сидром, не могу толком понять – и выпиваю залпом. Пузырьки ударяют в голову, тело расслабляется мгновенно. Хватаю еще один бокал, хотя официант предупреждающе поднимает брови. Выпиваю его, отойдя в сторонку, наблюдая за мельтешащими гостями. Допиваю шампанское и беру еще бокал. Мистер Лукас стоит в углу, разговаривает со спонсорами. Его хорошенькая блондинистая жена обхватила рукой его локоть – само воплощение учтивости. Думаю о том, что говорил Алек. Правда ли это? Рассматриваю лицо мистера Лукаса: острый нос, большой лоб… Смогу ли я найти там ответы? Правда ли он мой отец? Но если правда, то почему не обращает на меня внимания, ведь он так близко? Как он может не чувствовать моей боли? Почему смотрел на меня молча все эти годы? Отпиваю еще глоток и устремляюсь к нему. Когда подхожу поближе, его жена окидывает меня взглядом. – Никаких разговоров сегодня, милая. Мистеру Лукасу нужно поймать рыбку покрупнее. Я хочу ослушаться и все-таки добраться до него, но она уводит его в сторону, к другому спонсору. А потом я слышу знакомое хихиканье. Алек и Джиджи дурачатся, кружась неподалеку. Она кажется почти невесомой, словно приняла его последние слова слишком буквально. Словно все плохое забылось. Жаль, у меня так легко не получается. Вот бы мне все забыть. Отпустить. И наконец смело принять другой вариант. Тот, о котором я стараюсь не думать, но и избавиться от которого не могу: убрать с пути Джиджи. Пузырьки раздражают желудок, и я вдруг понимаю, что жутко проголодалась. Хватаю канапе с ближайшего подноса, потом второе. Желудок продолжает урчать, словно подземка в час пик, так что я иду к буфету. Тут куча салатов, горки мяса и сыра, брускетты и маленькие цзяоцзы[15]. Набираю полную тарелку еды – на нее даже смотреть больно. Но это ведь и хорошо? Готова сделать первый укус, но потом слышу шепот. – Опять началось. – Голос Сей Джин проникает в самую душу. – Топишь свои печали в пампушках, И Джун? Ближайшая уборная вон там. – Она указывает вниз по коридору. – Не забудь заглянуть туда, когда закончишь. – Сей Джин! – прерывает ее Джейхи, но защищать меня не торопится. Мне стоило догадаться, что он придет сюда с ней. Я ухожу прочь в бешенстве, слишком уставшая, чтобы разбираться еще и с ними. Сей Джин выиграла. Пусть забирает его. Джейхи идет за мной, задевает меня рукой, словно хочет остановить, но я слишком зла, чтобы потворствовать ему, слишком унижена, чтобы пойти у него на поводу. Выхожу на террасу и сажусь за пустой стол, ковыряюсь в тарелке. Джейхи плюхается рядом. – Я по тебе скучал, – шепчет мне на ухо. Поднимаю на него взгляд: – Правда? Потому и на сообщения не отвечал? Жар заливает щеки. – Она все узнала, – объясняет он. – Мне не стоит быть здесь. Я поднимаюсь с места, кипя от гнева. – Тогда забудь обо мне. Оставь меня в покое. Вали к своей Сей Джин, – выплевываю я и готовлюсь уйти. Но он удерживает меня за руку, и кожа под его прикосновением пылает. – Ах да. – Ненависть превратила мой голос в нечто ужасное. – От меня ты ведь можешь получить то, чего никогда не получишь от нее. Жаль, что тебе не удастся удержать нас обеих. На этот раз Джейхи даже не пытается меня остановить. Но у двери на террасу стоит Сей Джин и смотрит на нас с ужасом. – Не волнуйся. – Мой голос снова похож на человеческий. – Я не рассказала ему твоей маленький секрет. Пока. Возвращаюсь на вечеринку и по пути выхватываю бокал шампанского, чтобы утопить в нем свои печали. Хотя бы на этот вечер. Мне надоело всегда быть на втором месте, всегда оставаться дублершей. Я должна уже что-то сделать, чтобы изменить это. Раз и навсегда. 40. Джиджи