– Не понимаю, о чем ты. Но кое-что я знаю. Со мной ведь говорил мистер К. Он спрашивал, известно ли нам что-то о происшествии с Джиджи. Нужно было сказать ему еще тогда. Но я не буду молчать. Расскажу завтра же утром: И Джун Ким виновата во всем. Она та еще сволочь. Творить подобное со своей соседкой! Твоя мать будет так горда. Ах, нет, погоди, она взбесится, как и все мы! Бедная Джун, у нее нет отца! А потом не станет и матери. – ЗАТКНИСЬ! Я не сразу понимаю, что кричу. Перед глазами все плывет – я даже не различаю лица Сей Джин. Вижу только, как она входит в офис мистера К. И рассказывает ему о моей жестокости. Он предложит ей сесть и внимательно выслушает всю ее ложь, а потом позвонит мистеру Лукасу, и Сей Джин перескажет все и ему. Мистер Лукас содрогнется от разочарования и презрения. Позор. Они исключат меня. По балетным сайтам будет ходить история о балерине из Американской балетной школы, которую вышибли за то, что она напала на подругу. Что тогда обо мне подумает Джейхи? Одергиваю себя. Какая разница, что он подумает. – Все же очевидно, – припечатывает Сей Джин. Кровь приливает к лицу. Сердце грохочет, как военные барабаны. Я хочу сделать кому-нибудь больно. Ничего по-настоящему ужасного – просто чтобы со мной считались. Чтобы вспомнили, насколько я сильна. Мои руки вдруг оказываются на плечах Сей Джин, и я сильно пихаю ее. Она открывает и закрывает рот, как рыбка, но я не слышу ее. Она заваливается назад и со стуком летит вниз через пять ступеней. Голова ее ударяется о стену. Внизу появляется Бетт. Она подхватывает Сей Джин, останавливает падение. – Джун! – окликает меня Бетт, и я вдруг очухиваюсь, снова понимаю, кто я и что творю. Подлетаю к Бетт и Сей Джин. Обхватываю руками голову. Что делать? Слова застревают в горле. Что видела Бетт? Я правда толкнула Сей Джин? Нет, нет. Она наверняка упала сама. У нее истерика. Она орет и воет, черная тушь осыпается с ресниц, оседает на белой коже. Тяну к ней руку. – Не трогай меня! Она толкнула меня. И Джун толкнула меня! Бетт ведет ее вниз по ступенькам, поддерживает за локоть. Они направляются в офис коменданта на четвертом этаже. Опускаюсь на ступени. – Пойдем со мной. – Бетт оглядывается и кивает. – Ты ведь не хочешь выглядеть виноватой? Спустя пару минут мы сидим в офисе. Сей Джин плачет в трубку. Я слышу проклятия на корейском – ее мама ругается. На меня. Слышу, как они произносят имя моей матери, Кан Джи, и знаю, что мать Сей Джин позвонит ей прямо сейчас, хотя уже почти полночь. Сердце мое так и не успокоилось. Бетт сидит рядом со мной на плюшевом диване и крутит в пальцах свой медальон. Комендант разговаривает сначала с мистером К., а потом с мистером Лукасом. Мой крошечный желудок сжимается в точку. – Что там у вас случилось? – шепчет Бетт. И так ясно, что она уже знает ответ, но все равно ждет подтверждения. Пожимаю плечами. Произошедшее пролетает перед глазами со скоростью пули. Каждое ее движение и каждое мое. Ее слова, застрявшие на повторе. Я не знаю, что ответить Бетт. Не знаю, на чьей она стороне. – Я… Я не знаю. Комендант вешает трубку и подходит к нам. Сей Джин уходит за дверь, все еще плача в трубку. – Что случилось? Коменданту не соврешь. Почему они не перестанут задавать одинаковые вопросы? Меня от этого мутит. Рот словно заклеили суперклеем. Сижу, прижимая ладони к дивану, – мне срочно нужно что-нибудь повертеть в руках. Хотя бы пудреницу. Мне нужен якорь. Комендантша переводит взгляд на Бетт, и та поворачивается ко мне. – Я задержалась в студии «Б». И пришлось пойти по лестнице, потому что лифты не работали. Услышала крики. Увидела, как падает Сей Джин. Я уже жаловалась уборщицам на то, что пол слишком скользкий. Бетт ведь знает, что это я толкнула Сей Джин. И так легко врет… Да я сама ей чуть не поверила! Комендантша поворачивается ко мне: – Джун? Сей Джин говорит, что ты толкнула ее. – Я не толкала, – шепчу. – Она… упала. – Зачем ей врать? – Не знаю. – Бетт отвечает за меня. – У нас всегда были… проблемы, – поддакиваю я. На столе звонит телефон. – Что ж, отправляйтесь спать. Разберемся утром. – Комендантша поднимает трубку и прикрывает ее рукой. – А ты, Джун, держись от Сей Джин подальше. Она подозревает меня. Но и Бетт она привыкла верить. Никто не хочет обвинять золотую девочку во лжи, чтобы потом разбираться с ее психованной мамашей. Сей Джин возвращается в комнату в тот момент, когда мы уходим. Она обзывает меня по-корейски – я слышала такое в мыльных операх, которые смотрит мама. Сей Джин ложится на диван с ледяным компрессом, лицо у нее красное от пролитых слез. Мы с Бетт поднимаемся на одиннадцатый этаж. Я чувствую на себе ее взгляд, но она молчит. Может, ждет, когда я сама что-нибудь скажу. Она уже поворачивается в сторону своей комнаты, но тут я хватаю ее руку: – Спасибо. Сначала она не отвечает, и я думаю, что это молчаливое согласие. – Это правда? – вдруг спрашивает она. – Что? – Я слышала все, что сказала Сей Джин. – Она смотрит прямо в глаза. – Это ты сделала все это? С Джиджи? – Нет. – Я хмурюсь. – А разве не ты? Бетт строит гримасу: – Нет! – Что ж, ты никогда не была примерной ученицей, – напоминаю. – И всем это известно. – Ты тоже. Я хочу, чтобы ее раскрыли, раз я теперь попала под следствие. Хочу, чтобы все ее секреты выплыли наружу. Не только мои. Потому что чем больше ужасного о ней узнают, тем скорее поверят, что виновата Бетт. А не я. По крайней мере, этим я себя успокаиваю. 31. Джиджи Я просыпаюсь от боли в ноге. В окно бьет апрельский дождь, и свет сквозь него едва пробивается. Наблюдаю за бабочками, бьющимися в инсектарии. Им не хватает солнечного света. И мне тоже. Я назвала моих оранжево-черных питомцев в честь великих балетных мастеров: Марта, Джелси, Михаил, Светлана и Рудольф. Мои бабочки – балерины от мира животных. От природы двигаются легко и спокойно. Смаргиваю слезы. Они всегда тут как тут, стоит мне остаться одной. Из-за таблеток я соображаю медленно, но иногда я просыпаюсь и ясно понимаю, что произошло. В такие моменты меня словно накрывает огромной волной. Кто-то действительно специально подложил стекло в мою туфлю? Горькая правда: это так. Почему именно мне? Самый вероятный ответ: потому что я получила роль Жизели. Другой: потому что я новенькая. Потому что я черная. Потому что я встречаюсь с Алеком. Вспоминаю лицо тети Лиа в больнице, когда она увидела мою ногу. Родители уже грозились прилететь и забрать меня домой. У меня не было ответов на их вопросы. А теперь я задаюсь такими же. Меня от них тошнит. Желудок сводит, но мозг не перестает размышлять о произошедшем, сопоставлять и надумывать. А там есть над чем подумать. Бетт оставила надпись на зеркале – в этом я уверена. Она сама призналась – в том числе в том, что повесила нашу с Анри фотографию в Свет. Но не в том, что оставила в подвале другие фотографии – ее и Алека. А ведь они были только у нее. Неужели она всерьез думает, будто я поверю, что это сделал Алек? Или Элеанор? Она не признавалась в том, что написала предупреждение в Свете, но это на нее похоже. Не знаю, кто послал мне то отвратное печенье и кто подложил мне осколки зеркала – а ведь это самое важное. Должно было быть. Если б не медицинская справка. Это случилось еще в октябре: кто-то увидел мою ЭКГ и подумал, что я слишком слабая. Я целый день провалялась в постели. В голове туман от лекарств. Хромаю по комнате. Большинство учеников проводят четверг в студиях или за домашкой или бегают по магазинам. Даже Джун куда-то ушла. Вот бы с ней поговорить. Она такая логичная – сразу бы вызнала, кто виноват. Наверняка это целая шайка. Бетт не смогла бы провернуть такое в одиночку. Пишу Алеку – вдруг он сможет зайти после репетиции и мы сходим в комнату пилатеса на растяжку, просто чтобы я не теряла форму. Я не вернусь в класс еще как минимум неделю, а премьера уже через пять. Я не смогу поучаствовать в последних приготовлениях. Смогу только смотреть.