– Батман тандю из второй, – приказывает. Я выставляю ногу и поднимаю на сорок пять градусов. Она ловит ее и поворачивает. Чувствую тянущую боль в бедре, но никак это не показываю. – Тянись! Подчиняюсь. – Прекрасный изгиб. – Морки поглаживает мою стопу. – Девочки, у Джиджи лучшие балетные ноги. Почти идеально изогнуты. У меня вспыхивают щеки – на меня пялятся. Чувствую ледяной взгляд Бетт. Морки щиплет кожу на внутренней стороне бедра и приподнимает брови, косится на мой зад, а потом отпускает ногу. – Ешь больше белка. У тебя скоро выступление. Она подает знак Виктору, и занятие начинается. Из пианино льется нежная мелодия, чтобы нам легче было расслабить мышцы. В зеркале отражаются шестнадцать балерин, двигающихся в унисон. Комната наполнена нашей энергией. Мне лучше. Танец стирает все – нервозность, страх, паранойю. Теперь все хорошо. Мы занимается в течение часа. После пьем и переобуваемся в пуанты. Я оборачиваю каждый палец ноги белой лентой, а потом тканью. Надеваю туфлю на автомате, завязываю ленты. Лезу в сумку за второй, но никак не могу ее найти. Остальные уже переобулись, а я все еще копаюсь. Выуживаю из сумки все и только потом нахожу туфлю – на самом дне. Все собираются в центре. Я всех задерживаю. Бетт нетерпеливо стучит ногой, словно ждет целый день, а не пару секунд. У Морки на лице проступает разочарование. Надеваю правую туфлю и затягиваю ленты. Обувь кажется слишком тесной, но у меня нет времени ее проверить. Бегу в центр. С туфлей что-то не так, но я решаю это проигнорировать. Морки показывает вариацию, Виктор начинает играть. Я поднимаюсь на цыпочки. Что-то происходит внутри туфли, и я чувствую острую боль. Падаю на пол. Хватаюсь за ногу, закрыв глаза. Кажется, я сейчас отключусь. Туфлю заполняет теплая кровь: красное просачивается сквозь розовое, как разгорающийся закат. Девочки останавливаются. – У тебя кровь! – кричит кто-то. Вокруг меня собирается толпа, Морки приходится сквозь нее проталкиваться. Я стаскиваю туфлю, Морки – белые повязки. Что-то впилось в мою кожу. Я не могу разглядеть, что это, из-за слез. Кровь продолжает литься. Все открывают рты в изумлении. Все, кроме Бетт, которая прикрывает рот рукой и почти выбегает из студии, словно не может вынести вида крови. Если бы мне не было так больно, я бы тут же возненавидела ее за это. – Что там? – кричу. На большинстве лиц – шок, но на некоторых – неприкрытая радость. Морки поворачивается к Виктору и кричит что-то на русском. Он выбегает из комнаты. Секунду спустя появляются мальчишки. Анри подбегает ко мне первым, но его перехватывает Алек и приседает рядом. – Отнеси ее к медсестре, Алек, – просит Морки. – Джун, сбегай за месье Козловым! Как такое могло случиться? – Она прикладывает ладонь ко лбу. Вижу застрявший в моей ноге кусок стекла. Потом замечаю еще три или четыре. Кровь не останавливается. Морки отводит мою руку в сторону. – Не трогай. Я плачу. Меня мутит. Алек поднимает меня с пола, словно куклу. – Я могу сама. – Нет. Пытаюсь вырваться. Но я слишком слаба. – Я тебя донесу. Ты же ранена. – Опусти меня! – выдыхаю резко, и он слушается. Хромаю вперед. Кричу от боли и гнева – на того, кто это сделал, и на свою кровоточащую ногу. Передо мной расступаются. Они боятся меня. Никто не опускает взгляд на мою ногу. Все уставились на свои. Бетт ходит кругами в стороне от всех, схватившись руками за голову. – Боже, боже мой, – причитает она. Или мне только кажется. Боль такая сильная, что я ни в чем не уверена. Звуки доносятся словно через плотное одеяло. Люди что-то говорят. Я вижу, как открываются и закрываются рты, как меняются выражения лиц, но голоса приглушены и далеки, совсем неразличимы. У меня кружится голова. Я не чувствую ног. Люди отплывают все дальше, как в море буи. Даже Джун куда-то делась. Жар пожирает кожу алым пламенем. Алек ловит меня, прежде чем я успеваю упасть. Чувствую запах его одеколона и пота. В его руках я словно плыву. – Все будет хорошо, – шепчет он мне в ухо, и я почти верю ему, но боль чересчур реально пульсирует у меня в ноге. Морки идет за мной. Она в ярости. Перед глазами мелькают черные звезды, сердце сжимается, горит, стучит как бешеное. У офиса медсестры Конни целая толпа – крысята и их родители, танцоры помладше, администрация и мистер Лукас. Откуда-то выходит мистер К. и берет меня за руку, лицо у него хмурое и темное. Он сажает меня на стол. Медсестра приподнимает ошметки колготок, поворачивает лодыжку и изучает осколки. Сжимаю зубы, но не могу не вздрагивать каждый раз, когда ее руки приближаются к моей стопе. Я знаю, что скоро мне будет еще больнее. – Откуда это? Ты что-то сломала в своей комнате? Или в сумке? – спрашивает Конни, хотя уже знает ответ. – Не знаю, – отвечаю сквозь сжатые зубы. – Она была на занятии, – помогает Алек. Мистер К. и медсестра Конни обмениваются взглядами. – Мы оба знаем, что кто-то их подложил, – произносит мистер К. Оба вздыхают. Пытаюсь сконцентрироваться на их лицах, но глаза закрываются сами собой. Я устала от этого всего. – Дыши медленно и глубоко. Я проверю твой пульс. Закрой глаза. – Медсестра берет телефон и звонит в больницу. – Отвезем тебя в неотложку. Она оставляет также сообщения для моих родителей и тети Лиа. – Это обязательно? Может, просто подлатаете меня? – Таков порядок. Я должна убедиться, что нет крупных повреждений ткани. И потом до меня доходит. Все, ради чего я так много работала все эти годы, может закончиться здесь. Просто испариться из-за того, что эти злые девчонки потом назовут шуткой. – Да-да, конечно, – вклинивается мистер К. – Алек, отнеси ее к фургону. И езжай с ней. Медсестра Конни берет свою сумку и мою медицинскую карточку. Алек проносит меня по коридору перед всей школой. В этот раз я не пытаюсь вырваться. Здесь собрались все – смотрят, шепчутся и ждут. Закрываю глаза и прячу лицо у Алека на груди. Мы погружаемся в фургон, и Алек принимается рисовать круги, сердца и треугольники на моей ладони. Меня это успокаивает. Мы мчимся по авеню Колумба, и мне кажется, что на самом деле я сплю. Стараюсь не думать о том, что травма сделает с моей карьерой. По окнам бьет ветер. На небе собираются тучи. Плохое знамение. Весенняя гроза. Стопа пульсирует. Сжимаю пальцы Алека в своих и сдаюсь на милость его добрых слов. – Все будет хорошо, – шепчет он. – Наши па… – бормочу я, но он только качает головой. Не открываю глаза всю поездку. Ждать нам не приходится: медсестра провожает нас в отдельную комнату и задергивает занавеску. Алек помогает мне лечь. – Алек, тебе придется подождать в коридоре, – просит Конни. Он бросает на меня обеспокоенный взгляд и уходит. Входит другая медсестра. – Как это случилось? Я не могу ответить, а она продолжает бомбардировать меня вопросами. Я их не слышу. Конни передает ей мою книжку. – Вот вся ее медицинская история и результаты последнего обследования. Закрываю глаза и слышу, как Конни вводит вторую медсестру в курс дела. Не слушаю, как они обсуждают мое сердце. Новая медсестра осматривает мою ногу и проводит по ней чем-то ледяным. – Глубокий вдох, – командует она. Я делаю самый глубокий вдох в своей жизни, и она вынимает стекло из моей стопы. Больше крови. Больше боли. Больше жара. Смотрю вниз. Кровь повсюду, она сочится из нескольких глубоких ран на пятке – кажется, что меня порезало до самой кости. Похоже, это конец. А мама беспокоилась о сердце. Смогу ли я снова танцевать? Вопрос замирает на губах. Потому что на самом деле я не хочу знать ответ. – Сейчас потеряет сознание, – предупреждает медсестра Конни. – У нее проблемы с сердцем. Кто-то опускает мою голову мне между колен и приказывает дышать. На меня надевают кислородную маску. К пальцам пристегивают монитор. Он пищит безостановочно. Дико. Слишком быстро. Медсестра неодобрительно цокает, глядя на показатели на экране. Конни замерла у стола, где больничная медсестра разложила то, что вытащили из моей ноги. Она надевает резиновые перчатки и поднимает что-то на свет. Морщит лоб. – Хм, – бормочет медсестра Конни про себя. – Похоже на крошечные осколки стекла. 29. Бетт