– Я понимаю, это невозможно, – тихо проговорила Маура. – Но знаете, на что это похоже? Рентгенолог кивнул: – Напоминает пломбу. Маура обернулась к Робинсону – судя по всему, он удивился не меньше других в этом кабинете. – Вам когда-нибудь доводилось встречать это в описаниях египетских мумий? – спросила она. – Древние методы лечения зубов, сильно напоминающие современное пломбирование? Он округлил глаза и покачал головой: – Но это не означает, что египтяне не умели делать что-либо подобное. У них была самая развитая медицина во всем Древнем мире. – Робинсон обратил взгляд на свою коллегу. – Джозефина, что ты можешь нам сказать? Это ведь твоя область. Ответ давался Пульчилло с трудом. – Есть… существуют… медицинские папирусы времен Древнего царства, – сказала она. – В них описано, как вылечить шатающиеся зубы, как сделать зубной мост. Так что мы знаем: египтяне были искусными стоматологами. И сильно опережали время. – Но разве они лечили зубы вот так? – спросила Маура, указав на монитор. Встревоженный взгляд доктора Пульчилло снова метнулся к изображению. – Если и лечили, то мне об этом неизвестно, – тихо ответила она. На мониторе возникли новые картинки в серых тонах, на которых тело отображалось так, будто кто-то разрезал его на куски хлебным ножом. Пациентку со всех сторон атаковали рентгеновские лучи, она подвергалась высоким дозам радиации, однако ее не страшили ни рак, ни другие побочные эффекты. Рентгеновские лучи продолжали свое нападение на ее тело, но больная была послушна, как ни один другой пациент. Предыдущие картинки настолько потрясли Робинсона, что теперь, ожидая нового сюрприза, он склонился к экрану и напрягся, словно натянутый лук. Появились первые изображения грудной клетки: полость была черной и пустой. – Похоже, легкие удалили, – заметил рентгенолог. – В ее груди я вижу только частичку усохшего средостения. – Это сердце, – проговорила Пульчилло уже более спокойным тоном. Наконец она увидела то, что ожидала. – Его всегда старались оставлять in situ[4]. – Только сердце? Пульчилло кивнула: – Считалось, что ум находится именно там, а потому сердце никогда не отделяли от тела. В Книге мертвых содержится несколько разных заклинаний – их произносили, чтобы оно оставалось на месте. – А другие органы? – поинтересовался лаборант. – Я слышал, их помещали в специальные сосуды. – Так было до Двадцать второй династии. Примерно после тысячного года до нашей эры органы стали упаковывать в четыре свертка, и их снова помещали в тело. – Значит, мы должны это увидеть? – В мумии птолемеевского периода – да. – Похоже, я могу высказать предположение о ее возрасте в момент смерти, – объявил рентгенолог. – Зубы мудрости полностью прорезались, а черепные швы заросли. Но дегенеративных изменений позвоночника я не вижу. – Молодая, – сказала Маура. – Возможно, ей не было и тридцати пяти. – В ее времена тридцать пять – уже средний возраст, – заметил Робинсон. Исследование продолжалось – рентгеновские лучи по-прежнему проникали сквозь слои обмотки, сквозь оболочку из мертвой кожи и костей, только теперь они сканировали уже не грудную клетку, а брюшную полость. Изображения казались Мауре до жути непривычными, как если бы она присутствовала на вскрытии инопланетянина. В тех местах, где Маура привыкла видеть печень, селезенку, желудок и поджелудочную железу, отображались завитки льна, похожие на змей, – в этом пейзаже внутренностей не обнаруживалось ничего знакомого. Лишь просветления в позвоночном столбе говорили о том, что тело и в самом деле принадлежало человеку, только его сначала выпотрошили, превратив в пустую оболочку, а потом набили тканью, словно тряпичную куклу. Возможно, анатомия мумии была чужда Мауре, а вот Робинсон и Пульчилло вступили на привычную территорию. Когда на экране появлялась новая картинка, они оба нагибались, указывая на знакомые детали. – Вот, – заявил Робинсон. – Это и есть четыре льняных свертка с органами. – Хорошо, а теперь мы видим таз, – пояснил Брайер. Он указал на две светлые дуги – верхние края гребней подвздошных костей. Компьютер продолжал анализировать и отображать информацию, поставляемую бесчисленными рентгеновскими лучами, и с каждым срезом форма таза становилась все яснее. Каждая картинка приоткрывала все более привлекательные подробности, словно в цифровом стриптизе. – Обратите внимание на форму тазового входа, – предложил Брайер. – Это женщина, – заметила Маура. Рентгенолог кивнул: – Я бы сказал, результат вполне убедительный. – Он с улыбкой обернулся к археологам. – Теперь вы можете с полной уверенностью называть ее Госпожой Икс. Именно Госпожой, а не Господином. – Взгляните на лобковый симфиз, – проговорила Маура, по-прежнему глядя на монитор. – Здесь нет расхождения. – Согласен, – кивнул Брайер. – И что это значит? – поинтересовался Робинсон. – Во время родов младенец, пробираясь сквозь тазовый вход, может раздвинуть лобковые кости на месте их соединения – симфиза. Похоже, у этой женщины не было детей. – Вашу мумию никто не называл мамой, – рассмеялся лаборант. Сканирование таза закончилось, и теперь на экране показались срезы верхней части обеих бедренных костей, обрамленные усохшей плотью. – Ник, нужно позвонить Саймону, – напомнила Пульчилло. – Он наверняка сидит возле телефона. – О боже, я совсем забыл! – Робинсон вытащил из кармана мобильный и набрал номер начальника. – Саймон, угадай, на что я сейчас смотрю? Да, она великолепна. К тому же мы обнаружили несколько удивительных вещей, так что пресс-конференция должна быть очень даже… – Он запнулся, уставившись на монитор. Возникшая картинка была настолько неожиданной, что все замерли. Если бы на КТ-столе лежал живой пациент, Маура без труда распознала бы небольшой металлический предмет, раздробивший изящное тело малоберцовой кости и застрявший в икре. Но этому кусочку металла было не место в ноге Госпожи Икс. Пуля не имела никакого отношения к ее эпохе. – Это то, что я думаю? – пробормотал лаборант. Робинсон покачал головой: – Должно быть, посмертное повреждение. Разве может быть иначе? – Посмертное? Двухтысячелетней давности? – Я… я перезвоню, Саймон. – Робинсон нажал кнопку разъединения на своем мобильном. И, обернувшись к оператору, приказал: – Выключите камеру. Пожалуйста, немедленно прекратите съемку. – Он глубоко втянул воздух. – Хорошо. Ладно, давайте… давайте подойдем к этому логически. – Археолог выпрямился, вновь обретя уверенность, когда ему на ум пришло вполне естественное объяснение: – Любители сувениров зачастую небрежно обращались с мумиями и портили их. По всей видимости, в эту мумию загнали пулю. А позднее какой-нибудь музейный хранитель, пытаясь устранить повреждения, обернул ее заново. И поэтому на бинтах не видно входного отверстия. – Это произошло иначе, – возразила Маура. Робинсон заморгал: – Что вы имеете в виду? Мое объяснение наверняка соответствует действительности. – Повреждение ноги – не посмертное. Это случилось, когда женщина еще была жива. – Не может быть! – Боюсь, доктор Айлз права, – заметил рентгенолог. Он перевел взгляд на Мауру. – Вы имеете в виду костную мозоль на месте перелома? – Какая еще костная мозоль? – заволновался археолог. – Что это означает? – Это означает, что сломанная кость уже начала срастаться, когда женщина умерла. После ранения она прожила еще по крайней мере несколько недель. – Откуда взялась эта мумия? – обернувшись к куратору, спросила Маура. Очки Робинсона снова сползли на кончик носа, и он, словно загипнотизированный, уже поверх них продолжал разглядывать светящийся участок ноги на мониторе. На вопрос Мауры едва слышно, почти шепотом ответила доктор Пульчилло: – Она лежала в подвале музея. Ник… доктор Робинсон обнаружил ее в январе. – А как она попала в музей? Пульчилло покачала головой: – Мы не знаем. – Наверняка есть какие-то записи. В вашей документации должны быть упоминания о том, откуда она взялась. – О ней никаких сведений нет, – наконец выговорил Робинсон. – Криспинскому музею сто тридцать лет, и многие документы утрачены. Мы понятия не имеем, сколько она пролежала в подвале. – Как же случилось, что вы ее обнаружили? В помещении работал кондиционер, но на бледном лице Робинсона все равно выступил пот.