Третий, молодой юноша небрежно волочит за собой лестницу, оставляя по полу царапины. Меня это откровенно возмущает. Но я сдерживаю свой гнев. Восседая в вонючей постели, вежливым тоном говорю: — Молодой человек, как вам не стыдно портить эти великолепные полы. Если вам тяжело, то попросите, чтобы кто-то другой выполнил эту работу. Мужчины оборачиваются на меня, затем с взрывным хохотом и грохотом опускают монстровскую бочку на пол. Мне кажется, что от этого удара даже кровать подскочила, стены задрожали, а с потолка посыпалась вековая пыль. Тем временем, парень вскидывает на меня жгучий и ненавистный взгляд, подхватывает лестницу повыше так, что ножки больше не касаются пола и, не говоря ни слова, с громким стуком ставит её подле бочки. И как это понимать? Совсем ещё пацан, а уже ненавидит графиню? Если так, то вопрос за что? Изабель была набожной и кроткой девушкой. От её воспоминаний у меня аж зубы сводит. Серая и незаметная. Даже мышь и то имеет более яркий образ и насыщенную жизнь, чем моя предшественница. Мне откровенно жаль её — слабый дух не для этого времени, уж точно. А после пережитого — война, исчезновение супруга (жив ли он, мёртв ли, а то может и вовсе в плену…), выкидыш, голод в графстве, да ещё и прислуга нос задирает. Без внутреннего стержня и железного характера, мягкотелым людям управлять графством невозможно. За этими мыслями меня и застала Элен. Вместе с ней снова заходят мужчины, затаскивая с собой тяжёлые вёдра с водой. От одних исходит жаркий пар, другие, значит, наполнены холодной водичкой. После ухода мужчин, опустив вниз голову, словно за некую провинность меленькими шажками входят две девушки. У них на руках лежат ткани. Одна девушка кладёт на скамью серо-жёлтое полотно. Как я понимаю, это и есть… вздыхаю от жуткого слова, которое режет мне слух — утиральник. Сверху — брусок коричневого мыла. Другая служанка держит стопку постельного белья. Тоже невзрачного цвета. — Вот графинюшка, всё готово, — говорит Элен и забирает бельё у девушки. Они остаются в спальне и чего-то ждут. — Изабелюшка, что же вы ещё в постели? Али передумали мыться? Коли так, то я отпущу служанок. Работы у них навалом. Это какой же работы? Платьями пол подметать? Память Изабель подсказывает, что мыться самой — это не господское дело. Надо, чтобы служанки помогали. Причём мытьё такое — в грязной же ночнушке в бочку забираешься и окунаешься. Девушки из кувшинов водичкой голову польют, мылом немного волосы промоют и сполоснут. На этом всё. Водные процедуры, так сказать, окончены. Но мне такого не надо. — Пусть идут. Я сама помоюсь, — заявляю категорично. Девушки какие-то зашуганные — плечики ссутулили, и головы ещё ниже опустили. Нахмурилась и покосилась на Элен. Воспоминания об этой женщине, пробуждают лишь тёплые чувства в моём сердце. Точнее, это была память и чувства Изабель. И я не нахожу ничего такого в памяти своей предшественницы, что могло бы указывать на деспотичность Элен. Напротив, эта женщина была хоть и строга, но справедлива и учтива со всеми служанками. Изабель иногда называла Элен мамушкой. В общем, что-то мне подсказывает, дело тут не в Элен, а в управляющем. Изабель его боялась. Даже я при вспоминании об этом человеке невольно вздрагиваю — остаточная память тела. Но ничего, я разберусь с этим. А пока — чистота, иди ко мне! — Но графинюшка! Как же вы сами-то? — всплеском разводит руками Элен. — А ежели упадёте? Или утопните? Начинается маразм. — Элен, я не упаду и не утону, — отвечаю женщине немного раздражённо и говорю уже служанкам. — Девочки, идите, занимайтесь своей работой. Позже я со всеми… Чуть не ляпнула «познакомлюсь». Но вовремя прикусила язык и сказала: — …поговорю. Девушки делают небольшой поклон и шустро удаляются. — Изабелюшка! — испуганно восклицает Элен. — Что ж ты задумала-то? Неужто Тинарий тебя околдовал? — Мамушка, прошу, оставь меня, — проговариваю устало. — Я сама справлюсь. А перед тем как мыться, я хочу помолиться и поблагодарить Инмария, что спас мою жизнь и даровал второй шанс. Моё омовение — это своего рода дань уважения богу. Элен от моей речи впадает в ступор, но тут же отмирает. — Вы так давно не называли меня мамушкой. Улыбаюсь ей самой доброй улыбкой. Элен улыбается в ответ и интересуется: — Омовение как дань уважения Инмарию? — Именно, — киваю ей. — Каждое божье существо по утрам умывается — кошки, собаки, все животные и птицы, жучки и паучки, даже морские обитатели и те не пренебрегают чистотой. Я уже сказала тебе, милая моя Элен, моя мамушка, я переосмыслила свою жизнь. И на меня снизошло откровение. — Откровение? — Элен смотрит на меня в немом ужасе и одновременно восхищении. — То-то я и гляжу, что речь ваша стала иной и говорите вы с утра столько, сколько за месяц не говорили. Ну вот, скрыть свою суть не удаётся. Значит, буду делать ставку на озарение, божье благословение, переосмысление жизни и подобное. — Почти всё меняется, мамушка, — произношу мягко. — Ты только знай, я всегда буду помнить твою доброту, ценить заботу и благородство. Ты помогла моим родителям в трудную минуту и продолжаешь служить уже мне. Ты права, я мало говорила, но пришло время сказать — спасибо тебе за всё. Ты — мой свет, мой дорогой и любимый человечек. Мои слова растрогали женщину. Она всхлипывает, и по её щеке катятся слёзы. — Девочка моя, графинюшка, — шепчет она. — Благослови тебя, Инмарий. И озаряет себя символом Инмария — два пальца правой руки прикладывает ко лбу, потом к губам, кладёт руки крест-накрест на плечи и отвешивает до пояса поклон. Я повторяю за ней. — Прикажу, чтобы тебе завтрак твой любимый подали. Как обычно, в опочивальню, или накрыть в главном зале? Не-не! — В опочивальню, — улыбаюсь ей. Она кивает головой и, уходя, приговаривает: — Как же мне повезло. Как же повезло с графиней. Наконец, выдохнула с облегчением. Отрываю от утиральника приличный кусок ткани. Хорошо смачиваю и натираю грубым мылом, пахнущее горькими травами. Стягиваю с себя противную рубаху, и, вздрагивая от холода, очень осторожно взбираюсь по короткой лестнице и забираюсь в бочку. В бочке тоже есть ступенька — она же лавочка, на которой можно сидеть. Начинаю мыться. Вымываюсь с головы до ног. Боже! Какой же это ка-а-а-а-айф!!! Даже не замечаю таких минусов, как ужасное неудобство бочки. Мыться в ней — то ещё «удовольствие». Обила локти, ушибла пальцы ног. Когда выбиралась — чуть не навернулась с лестницы. Да, с таким аттракционом определённо нужен помощник. Используя чистую воду в ведре, почистила зубы тряпочкой и не поверите — и мыло. Зубы хоть и хороши, и отрастают новые, если потеряла — но так как в моём мире, зубы — это вечная боль, особенно, когда нет огромной кучки денег, то я выработала привычку ухаживать за ними, дабы не случилось беды типа кариеса. В примыкающей к спальне гардеробной, с трудом, но отыскала более-менее чистую одежду, (пахнущую не дерьмом, простите, за мой французский), а только затхлостью и пылью.