Да это ж городской сутенер! — решила я, забыв про подсказки. — Так что, пойдешь ко мне работать, лапушка? — нежнейшим тоном продолжил он. Вместо ответа я подхватила свой сверток и опять сбежала. Ну нафиг такую работу. Это сейчас он красиво рассказывает, а потом привяжут к кровати и поминай как звали. Такая игра мне не нужна. Я в очередной раз пересекла рынок. Не разбирая дороги, я снова и снова кружила между палатками, пока какой–то камешек не подвернулся под ногой. Я упала, едва успев поднять в руках свой сверток. Нога тут же заболела. Прислонившись спиной к какой–то палатке, я сидела и растирала ноющую щиколотку. — Травяной чай! — прозвенело над ухом. — Отвар красоты! Последний шанс купить отвар красоты! Пухлая травница уже почти все распродала. На прилавке перед ней стоял только фиал голубоватого цвета и пара кувшинчиков, наверняка тот самый чай. Во интересно, чай есть, а пить не хочется. Да и обратные процессы тоже не слишком меня волнуют. Хотя я с ночи чем только не занималась. Но даже голода не чувствую! Все–таки игра не совсем позволяет забыть, что это игра. Несоответствие реальности есть, хотя бы в таком важном аспекте. — Эй, девонька, иди–ка сюда! Я оглянулась, посмотрела на травницу. Она кивнула, показывая, что звала именно меня. — Что за браслеты у тебя? — спросила она, когда я подошла. Развернув тряпицу, я достала один. Показала. И вспомнила, как они действуют. — Может вы примете такой в подарок? — сказала я, протягивая браслет. Травница приподняла край рукава, предлагая мне надеть. Я тут же провела браслет над тонкой кистью, и он чуть подсветился, защелкнувшись на запястье травницы. Я посмотрела на ее подсказку. Полоса с именем стала отчетливо–зеленого цвета. Так вот что она означает! У герцога Сенье, помню, эта полоска была красной, у Капитана стражи — желтой, а у травницы теперь зеленая. Значит, я ей нравлюсь. Травница присмотрелась к обновке. Покрутила браслет на запястье и удовлетворенно улыбнулась. — Хороший браслет. Такие, помню, всё старик Латуо приносил. Только днем он не торговал, по ночам все больше, да по особым домам. Он, знаешь ли, очень специфичный старик… — …Был, — закончила я фразу травницы. — Был, говоришь… — она окинула меня взглядом с головы до ног, словно размышляя, откуда я знаю старика. — Был… Так значит, кладбище теперь без хозяина? — Мое теперь оно, — очень тихо сказала я. — Вот как… Часы на ратуше и колокол на соборе зазвонили одновременно, и заглушили слова травницы. Она обернулась, посмотрела на циферблат, стрелки которого бодро смотрели вверх, и принялась деловито убирать оставшиеся товары с прилавка вниз, в запирающийся ящик. — Вот как, — повторила травница. — Мне нужен еще один браслет. Но не в дар. Да и не сможешь ты сегодня еще кому–то дарить их. Чародейская ведь вещь, колдовская. — Но я и продать не могу, стража меня погонит опять, — я покачала головой. — У меня лицензии нет. А я даже не знаю, где ее взять. Травница взмахнула рукой, пренебрежительно отмахиваясь от такого мелкого обстоятельства. — У меня–то лицензия есть. И не какая–нибудь, а гильдии Ученых. И я могу продать тебе деньги взамен браслета. Пойдет? — И сколько марок предложите? — уточнила я. — У старика Латуо я их покупала по сотне марок за штуку. Тебе дам столько же. Чую подвох, но не знаю в чем он. Но с другой стороны, надо начать хоть с этого. Браслетов, правда, осталось только четыре, и если отдавать их по сотне, то не хватит даже на гражданство. — Девонька, у меня нет времени ждать, когда ты решишься. Если готова отдать за такую сумму, то клади браслет, если нет, то я пойду, — поторопила меня травница. Я вытащила из свертка еще один костяной браслет и положила его на ладонь. Травница положила поверх свою, и тут же перед глазами у меня возникло изображение кошелька, в который сыпятся деньги. Жалость от продажи задешево браслета тут же сменилась радостью от нового элемента интерфейса. Не всё заблокировано, значит. А может, и просто не всё разблокировано. Рядом с кошельком появилась сумма в 100 марок. Браслет с моей руки исчез, словно его и не было. — И вот еще что, девонька. Будет у меня к тебе поручение, — травница посмотрела на соседа справа, на соседа слева и соседа напротив, и громко произнесла: — Оставайся здесь и присмотри за моим прилавком, пока я не вернусь из ратуши! Перед моим взглядом появился новый таймер, покороче предыдущего. Отодвинув его к первому, я хотела попрощаться с травницей, но увидела только ее удаляющуюся спину. Значит, мои возражения не принимаются. — Смотрите! Слушайте! — разнеслось над рынком. Я повернула голову на звук. Из высоких дверей собора вышел тощий и высокий мужчина, облаченный в красную рясу с белым крестом на груди. От нехорошего предчувствия у меня заныли зубы. Ой, что–то будет… Глава 4 — Смотрите! Слушайте! — Рядом с первым церковником встал второй, в такой же рясе, но ростом пониже и покруглее фигурой. — Смотрите! Слушайте! — в третий раз трубный глас раскатился над городом. Между первыми двумя возник сухонький старик, опирающийся на высокий посох. Навершие посоха светилось так ярко, что слепило глаза. А ведь часы только–только пробили полдень, и на улице и так было светло. — Смотри и слушай люд Мейнланда! Распоряжением Папы Римского и Архиепископа Мейнландского с сего дня в городе Мейнланд и окрестных землях запрещены ведьмовство, колдовство и некромантия всякая, без разбору, запрещено использование зелий и ядов всяких, запрещено также использование вещей чародейских, заколдованных и заговоренных, и запрещено чтение бумаг подметных, не Святой нашей Матерью Церковью выпущенных! С сего дня действуют законы эти, и всякий нарушивший их да будет покаран судом Божиим и церковным по мере его греха! Все трое церковников говорили одновременно, и их голоса сливались в завораживающий глас небес. Я почти уверена, что их было слышно по всему городу. Перед глазами при этом плыли строчки, где дублировалась вся информация уже в предельно лаконичном и при этом официальном виде. А лицами–то церковники словно на одном станке деланы. По возрасту наверняка сын, отец и дед. Над головами двух старших ярко сияли названия должностей. Архиепископ и епископ Мейнланда. Самый младший был всего лишь Городским проповедником, а эта должность не входила в официальный реестр городских назначений и над головой не отображалась. Закончив свою речь, все трое церковников, словно три корабля, неспешно направились к ратуше. Толпа перед ними расступалась, горожане почтительно кланялись. — Какие же голоса у них! — восхитилась рядом со мной какая–то горожанка в синем платье, обращаясь к своей компаньонке. — Помнится, на воскресной службе его святейшество так красиво пел, так пел. Ну просто божественно. Да и на похоронах прежнего Соверена преподобный отец Енох заупокойную мессу читал, аж мороз по коже! Жаль только, Соверен как раз последнее место своим мавзолеем на городском кладбище занял. Где ж теперь хоронить–то простых людей? — Да, да, — согласилась с ней подружка, нервно сминая в руках розовый платочек. — Мой–то свекор уже совсем плох. Не дай бог, на днях преставится. И куда его? Не в порт же рыбам? — Эй, девка, подвинься! — грубый мужской голос оторвал меня от подслушивания. Я обернулась и посмотрела на наглеца. Невысокий лысый мужичонка в простой черной рясе служки, он вышел вслед за своими господами–священниками. В руках у него была стопка бумаг, несколько книг и свитков. — Чего застыла, грешница, отойди говорю, от прилавка, — повторил он. — Торговать надо. Его святейшество на меня епитимью наложит, если я до заката все это не продам. Он потряс перед моим лицом своим грузом. — Ничем не могу помочь. Мне тоже сказано стоять тут и присматривать за прилавком. — ответила я. — Ты ж ничем не торгуешь! — А вот и нет. Дамы, — позвала я тех говоривших горожанок. — Вы говорили, что мест на городском кладбище нет, а готовить могилу нужно? — Ну, было такое, — признала любительница пения в синем платье. — Да, нужна могила, — грустно добавила ее подруга с розовым платочком. — Я владею кладбищем неподалеку от города и, если вы хотите, могу подготовить для вас могилу… То есть, конечно, по вашему заказу, — предложила я. — Что ты себе позволяешь, девка? — возмутился церковный служка. Дамы между собой о чем–то тихо посовещались, и та, что с розовым платочком, чуть напряженно поинтересовалась: — А как нам уведомить вас, что нужна могила? Я поспешила успокоить ее. — Мы с вами составим договор. Вы вносите скромное пожертвование, а я обязуюсь подготовить и содержать могилу в течение, допустим, пяти лет. И если за это время кто–нибудь из вашей семьи преставится, то он будет похоронен в этой могиле со всеми надлежащими почестями. Идет? — Даже не знаю, — засомневалась дама. — А пожертвование насколько скромное? Жадность моя проснулась и решила, что надо сразу приобрести гражданство в этом городе. — Пятьсот марок! — объявила я. — Сто марок за год, получается. — Мне надо посоветоваться с мужем, — дама сделала шажок назад от прилавка. — Вы, конечно, можете посовещаться с мужем, со свекром и прочей родней. Но если мы не заключим сделку прямо сейчас, то не заключим ее никогда! — поднажала я, слыша возмущенное сопение церковного служки рядом с собой. Он явно рассчитывал на то, что дамы уйдут, и он сможет на уже законных основаниях прогнать меня. — Почему никогда? — удивилась дама. — Потому что на моем кладбище свободно только шесть могил! И только сегодня вам предоставляется шанс арендовать одну из них! — разгорячилась я. «И если я сегодня их все не загоню, то завтра меня в этом городе не будет!», не договорила я. На мой голос обернулось еще несколько людей. — Так что, благородная госпожа, заключим сделку? — предложила я даме с платочком. Та кивнула.