— Я проголодался. Подумал, что надо поесть. — Ты что до сих пор ничего не ел? — По лицу Хэчжина было видно, что он жалеет меня. Это выражение мне опять не понравилось, потому что в нем угадывалось его намерение вызвать меня на разговор. — А зачем ты поднялся? — Ааа… — только и произнес он и замолчал. Мои руки так и чесались от желания схватить то, что Хэчжин держал в руке, и узнать, что же это. — Я еле дождался, минуты считал, — наконец заговорил Хэчжин, — слышал, что объявят ровно в полдень. Хэчжин поднял руку с мышкой и кликнул ей несколько раз: раз, два, три… — Поздравляю! — Хэчжин переложил мышь в левую руку и протянул мне для рукопожатия правую. Я тупо хлопал глазами. Что? — Ты чего? Почему не реагируешь, я же тебя поздравляю? Мои скрещенные руки разомкнулись и упали вниз. Щеки перекосило, губы плотно сжались. Теперь мне стало ясно — объявили результаты государственного экзамена. — Хан Ючжин! — Хэчжин поводил перед моим лицом рукой с мышью. Похоже, он решил, что я остолбенел от радости или никак не могу поверить в происходящее, так истолковав мою заторможенную реакцию. Если бы вчера ночью ничего не случилось, если бы моя жизнь была прежней, возможно, он был бы прав. Действительно, вся моя студенческая жизнь была нацелена только на этот экзамен. Я еле-еле выдавил из себя: — Как ты узнал? — Ну, а как ты думаешь? Конечно, по твоему экзаменационному номеру. Я посмотрел на него с подозрением. Откуда ты знаешь мой экзаменационный номер? — Ты что, забыл? В день, когда ты получил номер, я его сфотографировал. Точно. Хэчжин очень любил делать снимки на память. В тот день он поставил меня у стены в гостиной и, заставив держать номер под подбородком, снял меня в профиль и в анфас, как на магшоте. — Молодец! Горжусь тобой. Хэчжин схватил и потряс мою опущенную руку. С каждым рывком передо мной возникала и исчезала мама. Мама, которая бросалась на меня с бритвой. Мама, которая лежала в луже крови с перерезанным горлом. Мама, которую я обернул пледом и отнес на крышу. Мама, которая лежала на качелях. Мама, которую я положил в стол на крыше. — Молодец! Хэчжин отпустил мою руку и обнял меня за плечи. Похлопывая меня по спине, он добавил: — Я правда очень тобой горжусь. Я все больше и больше впадал в ступор. Я не мог реагировать, даже рта открыть не мог. Мне казалось, что, открой я рот, наговорю много глупостей. А еще хуже — расплачусь. Так драматически я ощутил, что моя жизнь кончена. У меня было такое ощущение, будто кусок льда размером с кулак проскользнул по горлу вниз и из живота начал подниматься холод. — Ты что, плачешь? — Хэчжин отошел на шаг назад и наклонил голову, всматриваясь мне в лицо. — Ты так сильно рад? Я опустил глаза. Да, я рад. Даже плакать от этого хочется. Плакать, плакать, а потом бы умереть. — Когда я увидел, что ты прошел, я сразу почувствовал, каково тебе сейчас. Понял, почему ты вдруг сделал генеральную уборку. Мне даже стало тебя жаль — всегда такой хладнокровный, но тоже не выдержал напряжения. Ты даже на соревнованиях по плаванию, каким бы серьезным оно ни было и каким бы сильным ни был противник, никогда так себя не вел. Всегда был спокоен, словно на тренировке. Насколько ты, должно быть, был напряжен, раз начал убираться, чего ты никогда не делал. Да, это правда. Когда-то я был очень спокойным. Я никогда не испытывал напряжения и не дрожал на соревнованиях. В воде я всегда был сильнейшим. А когда закончил с плаваньем, всегда был образцовым студентом. До сих пор до самого окончания юридического факультета я был в этой категории. Любая мама гордилась бы мной. Я был таким, потому что меня учили, что так правильно. И учила меня этому мама, а не кто иной. Если ты кого-то толкнешь, то и тебя толкнут. Таков закон жизни. Правильный путь — не толкать, тогда никто не толкнет в ответ. Я был уверен, что до сих пор жил правильно. И уличной крысы не пнул. Мама же не слепая, она должна была это знать. По крайней мере, я так думал. Однако почему мама вчера так странно себя повела? Почему она пнула меня, как мышь? Я и представить себе не мог, чем это можно объяснить. — Может, сперва позвонишь маме? — спросил Хэчжин. Я кивнул головой, но не двигался. — Что ты стоишь? Позвони. Представь, как мама сейчас переживает и молится за тебя. Хэчжин, похоже, решил, что мою уборку и мамин ретрит объясняет одна причина. Он засунул руки в карманы штанов и спокойно смотрел на меня, всем своим видом говоря о том, что он очень хочет разделить эту радость вместе со мной и мамой. Я, конечно, тоже хотел бы этого — ведь мы семья. Жаль, что я ничего не мог сделать, чтобы осуществить его мечту. Насколько я сожалел, настолько грубо и ответил: — Иди вниз, а я пока позвоню. — Ладно, хорошо. Однако Хэчжин не двигался, было видно, что он меня изучает. — Ты что, болен? А может быть… ты пропустил прием лекарства? Судя по его тону, он намекал на припадок. Он задал вопрос очень осторожно, словно слово «лекарство» могло ранить меня, как нож. Он оказался прав. Ко мне вновь вернулся страх перед припадком, о котором я на какое-то время забыл. Уже четвертый день я не принимал лекарство. Неделю назад я долго мучился от очень сильной головной боли, которую не испытывал прежде. Несколько дней боль раскаленным прутом пронзала мне голову, в ушах звенело, бешено бился пульс. Что бы я ни пробовал, ничего не помогало — лежал на спине, пытаясь глубоко дышать; обхватывал голову руками и валился на кровать; сидел на коленях, уткнув голову в постель; затыкал голову между колен и стонал; согнув пальцы, давил на затылок или просто ждал, когда боль пройдет. Я задыхался от боли, меня мучили галлюцинации — язык будто увеличился, стал размером с яйца быка и заткнул мне горло. В конце концов, мне сорвало крышу. Мне было так себя жалко из-за того, что я должен пить эти ужасные лекарства всю жизнь. Я был страшно рассержен на тетю, которая их прописала. И я злился на маму, которая каждый раз проверяла, пью ли я их. Я потерпел еще три дня и решил, что мне абсолютно все равно, случится ли со мной припадок. — Ючжин, — голос Хэчжина вернул меня в реальность. Когда я поднял голову и промычал «м-м-м», он глазами указал мне за спину. Из комнаты донесся телефонный звонок. — Кажется, тебе звонят. Я кивнул — звонок раздавался из ящика стола. От кого же? — Не будешь отвечать? — спросил Хэчжин. Телефон все звонил и звонил, будто настаивая, чтобы я подошел. Я опустил глаза и сказал: — Можно не отвечать. — Откуда ты знаешь? — Очевидно, это либо реклама, либо предложение о кредите. — А может быть, мама звонит? Как было бы хорошо, если так. Если бы действительно мне звонила уехавшая на ретрит мама. Или этот звонок сообщал бы мне, что из-за огромного стресса мне приснился страшный кошмар. Телефон замолчал, но тут же зазвонил снова. Хэчжин мельком посмотрел на дверь, а потом вновь на меня. — Мама же тоже наверняка знает время объявления результатов, — теперь Хэчжин был полностью уверен, что это мама. — Она, наверно, сильно переживает, звонит. Иди скорее, ответь. Хэчжин, похоже, с удовольствием ответил бы сам, но сдерживался. Я молча смотрел на него. В чем я точно его превосхожу, так это в терпении. — Попозже, не буду торопиться. Мы молча смотрели друг на друга и простояли так секунд десять, которые показались целой вечностью. В глазах Хэчжина я прочитал несколько вопросов. Почему он не заходит в комнату? Почему удерживает меня за дверью? Может быть, в комнате находится то, что я не должен видеть? Может быть, это как-то связано с тем, что он с самого утра избегает меня? Я опустил на лицо заслонку и опустошил голову, чтобы Хэчжин не смог найти в моих глазах никаких зацепок. Телефон замолчал. — Ну ладно. Позвони маме и спускайся. — Хэчжин, быстро переменился в лице, будто щелкнул пультом, переключив канал. Он улыбался. — Я приготовлю обед. Я кивнул. Хэчжин стал спускаться по лестнице. Когда я убедился, что он вошел на кухню, я вернулся к себе. Достал из ящика мобильный, на экране было написано имя звонившего. Старая карга, которая начала названивать с семи часов утра. Чокнутая тетка, назойливая, как собака с двадцать второго этажа. Мадам старая карга Я и подумать не успел — перезванивать ей или нет, как снова раздался звонок. Я без колебания взял трубку. Если бы я промедлил или вообще решил не отвечать, трубку бы взял Хэчжин. А если тетя позовет меня, то Хэчжин опять поднимется на второй этаж и будет стучать мне в дверь. — Алло! — Ты занят? — спросила тетя. Вежливый, казалось бы, вопрос подразумевал совсем другое — чем ты там вообще занимаешься, почему подошел только сейчас? Я ответил ей под стать и вместо предполагаемого — если тебе нечем заняться, лучше съешь чего-нибудь — вежливо спросил: — Ты уже пообедала? — А где мама? Я ожидал этот вопрос, поэтому не растерялся. Я максимально безразличным тоном сказал ей то же самое, что уже говорил Хэчжину: — Она поехала на ретрит. — Ретрит? Вдруг так неожиданно? Я не ответил, и тетя задала еще один вопрос: — А куда именно? — Я не спрашивал.