— Ну хоть честно. Значит, сегодня тебе до смерти захотелось наесться сладостей? — Точно-точно! Тебе их можно? — Не перевариваю цельные сливки. — И так бывает? Тогда попробуй шоколадный тортик. Вкусняшка! И потом здесь не только сладости — ещё есть паста, рис с карри и пицца. — Шикарные новости, а пока не могла бы ты перестать произносить «пицца» на итальянский манер? Тошнит. — А как тебе «сы-ы-ыр»? Мне захотелось плеснуть этой шутнице водой прямо в нос, но я пожалел официантов, которым потом здесь прибираться, — не люблю создавать людям неприятности — и потому воздержался. Впрочем, это не значит, что, будь мы где-нибудь на обочине, я бы это сделал. Выглядеть оробевшим, как ей того хотелось, тоже было противно, и я, притворившись, будто собрался с духом ещё на пороге, поднялся с места и вместе с ней отправился за едой. Несмотря на будний день, в зале толпились старшеклассницы, в чьих школах, как и в нашей, начались экзамены. Набрав себе углеводов, салата, котлет и жареной курицы, я вернулся к столику, где уже с довольным видом сидела Сакура. На её тарелке лежала гора всевозможных сладких лакомств. Я с трудом переношу западные сладости, и мне немножко поплохело. — Кстати, слышал об убийстве? Ужас какой, — вдруг сказала она спустя пару десятков секунд после того, как мы начали есть. У меня отлегло от сердца. — Ну слава богу. Сегодня о нём никто не упоминал, и я уже подумал, что оно мне приснилось. — Да кому это интересно? Какая-то деревня, где почти никто не живёт. — Не ожидал от тебя таких бессердечных слов, — удивился я. Я не настолько хорошо её знал, чтобы это утверждать, но, по моим представлениям, она не должна была так говорить. — Нет, мне не всё равно! Я посмотрела новости и подумала: надо же, никак не ожидала, что этот человек умрёт раньше меня! Но… — На всякий пожарный спрошу: ты его знала? — Тебе кажется, что да? — А тебе кажется, что мне кажется? Ладно, не суть. И? — Так вот, мне не всё равно. Но обычно люди, пока живы, не придают значения тому, что значит жить и что значит умереть. — Ясно. Вероятно, она права. В повседневной жизни редко кто задаётся такими вопросами. Примем это как факт. День за днём размышлять о смысле жизни и смерти — занятие разве что для философов, религиозных деятелей и художников. И ещё, пожалуй, для девушек, поражённых тяжёлой болезнью, и парней, узнавших их секрет. — Вот какую пользу может принести непосредственная встреча со смертью. Я проживаю каждый новый день, осознавая, что жива. — Да, такое отзывается в душе сильнее любых слов великих людей. — Видишь? Эх! Вот бы мы все оказались при смерти! Она показала мне язык — видимо, хотела подчеркнуть, что шутит, — но я воспринял сказанное ею всерьёз. Зачастую смысл словам придаёт не говорящий, а слушатель. Я ел пасту с помидорами, лежавшую скромной горкой на тарелке в форме сердечка. Немного недоваренная, но мне нравилось. Кстати, с едой — то же, что с дорогой домой. Каждый проглоченный кусочек мы с Сакурой оценивали совершенно по-разному. Хотя, по-хорошему, так быть не должно. Я могу уже завтра погибнуть от рук какого-нибудь поехавшего крышей преступника, её скоро прикончит отказавшая поджелудочная железа, и наши оценки еды не должны различаться. Окончательно мы поймём это только после смерти. — [Мой друг-одноклассник], тебя девушки интересуют? — спросила Сакура. Она не походила на человека, задумавшегося о том, что есть жизнь и смерть: нос вымазан в сливках, вид дурацкий. Комичное зрелище. Не стану ей говорить. — О чём это ты вдруг? — Тебя привели в кафе, где одни девушки, ты оробел и на проходящих мимо красавиц даже не смотришь. Я вот ни одной не пропускаю! Похоже, скрыть свою робость мне не удалось. Я решил поработать над исполнительским мастерством. Посмотрим, что произойдёт раньше: я добьюсь успеха или она умрёт. — Не люблю находиться в неподходящих для себя местах. И стараюсь не пялиться на незнакомых людей, это хамство. — Я, выходит, хамка, — она надула щёки. Нос по-прежнему украшали сливки, и смотреть на неё становилось всё приятней. Ей будто поставили условие показаться на людях в таком виде. — Ладно, хамить так хамить. Вчера ты сказал, что у тебя не было ни друзей, ни пары. Но хоть кто-то тебе нравился? — Я никого не ненавидел. Иначе говоря, мне все нравились. — Да-да, я поняла. Так как насчёт любимой девушки? Была? — вздохнув, она набила полный рот жареной курицы. Похоже, она постепенно приспосабливалась к моей манере отшучиваться. — Даже ты мог в кого-нибудь безответно влюбиться. — Безответно?.. — Ты любишь, а тебя — нет. — Это я знаю. — Знаешь — тогда выкладывай. Ты был в кого-нибудь безответно влюблён? Я решил, что изображать неприступность будет себе дороже. Её капризов, как вчера, я не вынесу. — Ну как сказать… Вроде да. Разок. — И какой была твоя избранница? — Зачем тебе это знать? — Из любопытства! Вчера ты сказал, что мы с тобой антиподы, и я задумалась: кто тебе может понравиться? Я бы предложил ей представить своё зеркальное отражение, но промолчал — не в моих правилах навязывать кому-то систему оценок. — Какой она была… Ах да, она всегда добавляла суффикс вежливости «сан». — «Сан»? — Сакура свела брови над переносицей и пошевелила носом. Вместе с каплями сливок на нём. — Ага. Мы вместе учились в средних классах. Она всегда и везде употребляла «сан». По отношению к продавцам из книжного, официантам, продавцам рыбы. Или к писателям, упомянутым в учебниках: Акутагава-сан, Дадзай-сан, Мисима-сан[8]. Даже к еде. «Дайкон-сан», представляешь? Сейчас можно сказать, что это лишь заскок, едва ли как-то связанный с её характером, но тогда мне казалось, будто она старается не забывать об уважении ко всему вокруг. Иначе говоря, я видел в этом проявление добросердечия и благородства. И потому, как никто другой, питал к ней особые чувства, — без запинки изложил я и глотнул воды. — Не знаю, правда, считать ли это безответной любовью. Я глянул на Сакуру. Не произнося ни слова и улыбаясь, она уплетала лежавшее на тарелке фруктовое пирожное. С каждым съеденным кусочком улыбка ширилась, и только я удивился: «Что с ней такое?», как она, почёсывая щёку, посмотрела на меня исподлобья. — Ты чего? — Да так, — она поёрзала на месте. — Засмущалась. Это ещё чудесней, чем я ожидала. — A-а… Пожалуй. Чудесная была девочка. — Я не о ней, а о причине влюбиться! Я не знал, что ответить, и в подражание своей спутнице подцепил с тарелки котлету. Тоже ведь вкусно. Сакура радостно смотрела на меня и улыбалась — скорее ободряюще, чем насмешливо. — К чему привела эта влюблённость? Ах да, у тебя никогда не было девушки. — Верно. Видишь ли, большинство одноклассников считали её милой, и она досталась одному из них — весёлому, крутому и популярному. — Кто-то не разбирается в людях. — В смысле? — Ничего, это я так. Значит, и ты когда-то был невинным мальчиком, в ком пробудилась робкая любовь! — Угу. Любезность за любезность: а у тебя что? — Я встречалась с тремя парнями. И поверь, со всеми было серьёзно. Некоторые любят повторять, что школьная влюблённость — лишь игра, но эти дураки попросту не хотят признавать ответственности за свои любящие сердца. Полная накала речь, пылкий взгляд — её настрой передался и мне. Я немного отодвинулся. Не выношу жару. Кстати, нисколько не сомневаюсь насчёт троих бывших — при такой-то внешности. Она не злоупотребляла косметикой и не относилась к тем красавицам, на кого все оборачиваются, но черты лица были достаточно яркими, чтобы привлечь внимание. — Ты чего отшатнулся? — Я не отшатывался. Но, по-моему, у тебя что-то на носу. Кажется, сливки. — Что? Она меня не поняла и выглядела совершенно глупо. С таким лицом как в неё влюбиться? Немного погодя она наконец сообразила, что к чему, и поспешно поднесла к носу влажное полотенце. Прежде чем сливки исчезли, я встал с места. Моя тарелка опустела. Взяв чистую тарелку, я решил отведать немного сладостей, осмотрел зал и, к счастью, обнаружил свои обожаемые лепёшки варабимоти[9]. Положил себе несколько штук, полил стоявшей рядом патокой. Заворожённо проследив за живописно растекавшейся струйкой, следом я наполнил кружку горячим кофе. Обдумывая на ходу, как мне справиться с Сакурой, если она в плохом настроении, я направился обратно, лавируя между старшеклассницами. Но, вопреки моим страхам, настроение у неё оказалось отличным. Однако же я не смог вновь усесться на свой стул.