Так что это я. Именно я сейчас убедился. Я жил ради того, чтобы встретить её. Я это выбрал. Я всю жизнь выбирал только то, что вело меня к встрече с ней. Никаких сомнений. Ведь я никогда не испытывал такого счастья и такой боли, как сейчас. Я жил. Я жил эти четыре месяца, благодаря ей. Впервые — как человек. Потому что наши сердца откликнулись друг на друга. Спасибо, спасибо, спасибо. Мне не хватит слов, чтобы выразить благодарность, да и некому: её больше нет. Сколько ни плачь — она не узнает. Сколько ни кричи — она не услышит. Я так хотел ей признаться. Что мне радостно и что мне тяжело. Что не было веселее дней, чем те, что мы провели вместе. Что я хотел, чтобы мы дольше не расставались. Что я хотел, чтобы мы не расставались никогда. Это невозможно, но вот бы ей рассказать. Хотя бы из самодовольства, но пусть бы она меня выслушала. Какая жалость. Я больше ни в чём не смогу ей признаться. Я больше ничего не смогу для неё сделать. Она стольким со мной поделилась. Глава 9 Я плакал. И плакал, и плакал. Дал себе волю. А когда я перестал — не намеренно, а утратив такую способность, — передо мной по-прежнему сидела, дожидаясь меня, мать Сакуры. Я поднял голову, и она протянула мне голубой носовой платок. Я нерешительно его взял и, с трудом дыша, вытер слёзы. — Забери себе. Это Сакуры. Ей будет приятно, если ты его возьмёшь. — Большое… спасибо… — искренне поблагодарил я, промокнул платком глаза, нос и рот и спрятал его в карман. Я снова сел на татами как положено, с прямой спиной. Как и у матери Сакуры, у меня теперь тоже покраснели глаза. — Простите… что не сдержался… Она тут же замотала головой: — Всё хорошо. Дети, бывает, плачут. И с ней такое часто случалось. Плакса с самого детства! Но с того дня, как она повстречала тебя — это записано в дневнике — и вы начали проводить время вместе, она плакать перестала. Не совсем, конечно. Так что спасибо тебе. Ты подарил ей столько прекрасных мгновений. Я, сдерживая вновь подступающие слёзы, покачал головой: — Это она подарила их мне. — Честно говоря, мы бы хотели как-нибудь пообедать с тобой вместе. Она ничего о тебе не рассказывала. Видя её опечаленное лицо, я вновь содрогнулся. Признав, что так и буду дрожать, я пересказал матери Сакуры некоторые свои воспоминания о её дочери. О том, чего не было в дневнике, — но, разумеется, умолчав о «Правде или действии» или о том, что мы спали в одной постели. Она слушала меня, время от времени кивая. Пока я говорил, моё настроение понемногу поднималось. Драгоценные для меня радость и печаль оставались прежними, но мне казалось, что с них словно спадает лишняя шелуха. И, по-моему, мать Сакуры выслушала эти воспоминания, чтобы мне помочь. Под конец я попросил: — Могу я как-нибудь прийти и помолиться ещё раз? — Да, безусловно. Я обязательно познакомлю тебя с моими мужем и сыном. И ещё приглашу Кёко… правда, вы с ней, похоже, не очень ладите. Она хихикнула точь-в-точь как Сакура. — Всё верно. У неё достаточно причин меня ненавидеть. — Когда-нибудь — если получится, ни в коем случае не заставляю — нам надо пообедать всем вместе: мы, ты и Кёко. Не только в знак благодарности. Вы оба были дороги Сакуре, и, если сумеете помириться, я тоже буду рада. — Это больше зависит от неё, но буду иметь в виду. Мы обменялись ещё несколькими словами, я пообещал как-нибудь зайти снова и поднялся на ноги. По настоянию матери Сакуры, «Книгу жизни с болезнью» я забрал с собой. От десяти тысяч иен, переданных моей мамой, она отказалась. Мать Сакуры проводила меня до самой двери. Обувшись, я вновь её поблагодарил, а, когда дотронулся до ручки двери, остановился, потому что за спиной раздалось: — Кстати, а как твоё имя? Услышав этот простодушный вопрос, я обернулся и ответил: — Харуки. Меня зовут Харуки Сига. — Надо же! Как писателя? Я удивился, а затем почувствовал, как губы растягиваются в улыбке. — Да. Хотя и не знаю, которого вы имеете в виду. Ещё раз поблагодарив и попрощавшись, я вышел из дома семьи Ямаути. Дождь перестал. Когда я пришёл домой, мама уже вернулась. Едва меня увидев, она сказала: «Ты молодец». Когда за ужином я увиделся с отцом, он похлопал меня по спине. Нельзя всё-таки относиться к родителям свысока. После ужина, закрывшись в своей комнате, я перечитывал «Книгу жизни с болезнью» и размышлял. Трижды расплакавшись по ходу дела. Я думал о том, что мне следует делать дальше. Что я могу сделать для неё, для её семьи и для себя. Что я могу, получив во владение «Книгу жизни с болезнью». В результате после девяти вечера я принял решение и приступил к его исполнению. Вытащил лежавший в ящике стола отпечатанный лист бумаги и взял в руку мобильный телефон. Глядя на бумагу, набрал номер, который не собирался набирать никогда в жизни. Ночью мне приснилось, как я разговариваю с Сакурой, и я снова заплакал.