Я не смогу этого узнать. Так мне казалось… Когда она умерла, я с этим смирился. Но позже осознал, что это неправда. После похорон, после того, как от Сакуры остались лишь кости, я не пошёл к ней домой. День за днём, затворившись в своей комнате, я читал книги. В итоге, чтобы набраться смелости навестить её родителей — и найти для этого причину, — мне понадобилось около десяти дней. В самый последний день летних каникул я наконец вспомнил. Возможно, есть один способ прочитать те самые последние страницы её истории. Я вспомнил, что положило начало нашим отношениям. Глава 8 Шёл дождь. «До конца летних каникул всего ничего, но сомневаюсь, что хоть кто-то собирается доделывать домашнее задание», — подумал я, как только проснулся. Начинался одиннадцатый день в мире, где не было Сакуры. К слову, я предпочитаю заканчивать задание на лето как можно скорее, и мне ни разу не приходилось судорожно добивать его в последний день перед школой. Спустился на первый этаж, и, пока я умывался, в ванную зашёл собиравшийся на работу отец — проверить, всё ли в порядке с его внешним видом. Мы коротко поздоровались, а, когда я выходил, он похлопал меня по спине. Полагаю, за этим крылся какой-то смысл, но искать его мне было лень. Пожелав доброго утра стоявшей на кухне маме, я сел за обеденный стол. Как обычно, меня уже ждал завтрак. Я благодарственно сложил ладони, а затем принялся за суп-мисо. И, как всегда, мамин суп был вкусным. Пока я ел, мама подошла к столу, держа в руке кружку ароматного горячего кофе. Я глянул на неё — она смотрела на меня. — Сегодня пойдёшь? — Да. После обеда. — На вот. Она непринуждённым жестом протянула мне белый конверт. Я взял его и заглянул внутрь. Там лежала банкнота в десять тысяч иен. Я удивлённо посмотрел на маму. — Что это?.. — Попрощайся как полагается. Ограничившись этим напутствием, она повернулась к телевизору и засмеялась над плоской шуткой какого-то актёра. Я молча доел завтрак, взял конверт и вернулся в свою комнату. Мама ничего не сказала. Просидев в комнате до обеда, я, готовясь к выходу, переоделся в школьную форму. Мне приходилось слышать, что форма в таком случае уместней обычной одежды, и я не хотел вызывать подозрений у родителей Сакуры. Я сходил в ванную и пригладил всклокоченные волосы. Мама уже ушла на работу. В комнате я сложил в сумку необходимые вещи. Выданный мамой конверт, мобильный телефон, «Маленького принца». Одолженные у Сакуры деньги я пока вернуть не мог. Когда я вышел на улицу через парадную дверь, отскакивающие от земли капли затяжного дождя тут же разукрасили мои штаны круглыми пятнами. Без зонта было не обойтись, и я не поехал на велосипеде, а пошёл до дома Сакуры пешком. В полдень буднего дня, в сильный дождь, прохожие на улице попадались редко. Дорогу до школы я прошёл в тишине. Недалеко от школы я завернул в круглосуточный магазин и купил специальный пакет для приношений по случаю похорон. К счастью, внутри магазина стоял столик для желающих перекусить на месте, и на нём я переложил деньги в купленный пакет. Отойдя немного от школы, я попал в жилой квартал. «Да уж, задворки», — мелькнула в голове невежливая мысль. Сакуру убили где-то в этой округе. Сегодня здесь почти никого не было. Как, должно быть, и в тот день. Её зарезали. Не из мести за нанесённую обиду и не из сочувствия к её судьбе — преступник не знал Сакуру в лицо, как и не знал её имени. Странно, но меня не мучила совесть. Не грызли сожаления: мол, Сакура бы не умерла, если бы мы не договорились тогда встретиться. Я понимал, что это бессмысленно, а ещё — что не в этом дело. Назовёт ли кто-нибудь моё хладнокровие бессердечием? Кто-нибудь? Я скорбел по умершей. Скорбел, но скорбь меня не ломала. Что говорить, печальная потеря. Но многих она опечалила сильнее, чем меня. Родителей, с которыми мне предстоит встреча, госпожу лучшую подругу, возможно, старосту. Думая о них, я не позволял себе всецело отдаваться скорби. И потом, сколько ни огорчайся, Сакура не вернётся. Это очевидное заключение держало мою нервную систему в крепкой узде. Я шёл под дождём. Миновал то место, где меня ударили. Когда я приблизился к дому Сакуры, я почти что не нервничал. Самое большее — прикидывал, что делать, если там никого. Подойдя во второй раз к дверям её дома, я без колебаний нажал кнопку домофона. Спустя короткое время мне ответили. Уже хорошо. — Кто там? — послышался приглушённый женский голос. Я назвал свою фамилию и сообщил, что я одноклассник Сакуры. — А-а… — ответили мне и после короткого молчания продолжили: — Одну минуточку. И повесили трубку. Я ждал, стоя под дождём, и наконец ко мне вышла худая женщина. Судя по всему, мать Сакуры. За вычетом болезненного вида, она была очень на неё похожа. Поздоровавшись и весьма неловко улыбнувшись, она позволила мне войти. Я сложил зонт и вслед за ней прошёл в дом. Когда за мной закрылась входная дверь, я низко поклонился: — Простите, что явился без приглашения. В силу обстоятельств я не смог присутствовать на заупокойной службе и на похоронах. Позвольте мне хотя бы зажечь свечу в память о Сакуре. Услышав мои слова, в которых ложь смешалась с правдой, мать Сакуры снова неловко улыбнулась: — Ничего страшного. Я сегодня дома одна. И Сакура обрадуется! Я хоть и подумал, где же это она будет мне радоваться, но, разумеется, ничего не сказал. Наверное, мои чувства меня обманывали, но, когда я, разувшись, прошёл внутрь, дом показался мне более просторным и более холодным, чем в прошлый раз. Меня провели в гостиную, где я прежде не был. — Давай сперва помолимся. Я кивнул, и мать Сакуры отвела меня в соседнюю комнату с застланным татами полом. Увидев обстановку комнаты, я почувствовал короткий, сильный толчок сердца, меня пошатнуло, но я удержался и, полагаю, вполне естественной походкой подошёл к уставленному всякой всячиной деревянному шкафчику. Мать Сакуры первая опустилась на колени, достала с нижней полки спички и зажгла свечу. — Сакура, к тебе пришёл твой друг! — обращаясь к стоявшему на полке портрету, тихо сказала она, но её голос канул в небытие, а до моих ушей долетел лишь его бесплотный отзвук. По её знаку я сел на колени на лежащую на полу подушку. Хотел я того или нет, прямо напротив фотографии Сакуры. Запечатлевшей, как она улыбалась при жизни, — казалось, вот-вот раздастся её смех. Мне этого не вынести… Я отвёл глаза, извлёк высокую ноту из музыкального инструмента, названия которого не знал, и сложил ладони вместе. Почему я не могу придумать ничего, о чём бы мне хотелось помолиться? Когда ритуал закончился, я повернулся к сидевшей рядом со мной матери Сакуры. Сполз с подушки на пол. Мать посмотрела на меня с усталым видом и улыбнулась. — Я кое-что одолжил у Сакуры. Вы не против, если я отдам это вам? — Одолжил?.. Что же?