И вдруг я сообразил. Ведь есть же такое выражение. Я подумал, вспомнил его и решил переслать Сакуре. «Я готов тебе ноги мыть и воду пить». Набрал и тут же стёр. Мне показалось, это не смешно. Должны же существовать другие, более подходящие слова, которые её развеселят. Я задумался, и они всплыли откуда-то с края сознания — а может, из самого его центра. Найдя их, я безмерно обрадовался. И даже почувствовал незаслуженный прилив гордости. Сакура получит идеально подходящую ей похвалу. И слова, шедшие от всего сердца, отправились на её мобильник. Я… «Хочу съесть твою поджелудочную». Я положил телефон на стол и с предвкушением ждал ответа. Хотя ещё несколько месяцев тому назад я бы не поверил, что буду предвкушать чью-то реакцию. Но прежний я выбрал меня сегодняшнего, так что не будем придираться. Я спокойно дожидался ответа. Спокойно. Но он всё не приходил. Только бежали минуты, и у меня разыгрывался аппетит. Миновало назначенное время встречи, и теперь мне не терпелось увидеть её реакцию, когда она придёт. Но она всё не приходила. Первые полчаса я прождал, ни о чём особо не беспокоясь. Когда прошёл час, а затем второй, я, конечно же, заволновался и начал ёрзать на месте. Когда прошло три часа, я впервые ей позвонил. Она не сняла трубку. После четвёртого часа за окном опустился вечер. Я вышел из кафе. Я понимал — что-то случилось, но не знал, что именно. Поскольку у меня не было способа избавиться от овладевшей мной смутной тревоги, я послал Сакуре сообщение и поневоле решил идти домой. Уже дома я подумал, что, возможно, её куда-то увели родители. Иначе у меня не получалось отогнать от сердца прилипчивый страх. Я не находил себе места. «Лучше бы тогда во всём мире остановилось время», — подумал я, когда, беспокойно набивая живот ужином, глянул на экран телевизора. В тот момент я узнал, почему Сакура не появилась. Она мне соврала. И я ей соврал. Она не сдержала обещания сообщить мне о времени своей смерти. Я не сдержал обещания обязательно вернуть ей одолженную книгу. Так получилось, что мы уже никогда не сможем встретиться. Это передали в новостях. Жильцы соседнего дома нашли мою одноклассницу Сакуру Ямаути лежащей на дороге. Они сразу же вызвали скорую помощь, но все усилия прибывших медиков спасти девушку оказались тщетными, и она скончалась. Диктор программы новостей безучастно зачитал сухие факты о произошедшем. Я, забыв о приличиях, уронил на пол палочки для еды, которые бесцельно сжимал в руке. Когда Сакуру нашли, у неё глубоко в груди засел купленный в магазине разделочный нож. Она пала жертвой психопата — подобные нападения давно сеют панику в обществе. Преступника — кто он и откуда, не сообщали — поймали сразу. Она умерла. Я надеялся на милость. В то время я ещё надеялся. Надеялся, что у Сакуры остался целый год. Может статься, она тоже. По меньшей мере я неверно истолковал тот факт, что никто не может быть уверенным в завтрашнем дне. Я считал само собой разумеющимся, что немногие оставшиеся у Сакуры дни уже никто не отнимет. У меня ещё есть время, и я не знаю, проснусь ли завтра. Но, раз у Сакуры его нет, полагал я, завтрашний день ей гарантирован. Какая идиотская теория. Я убедил себя, что мир балует тех, чьи дни сочтены. Разумеется, такого не бывает. Никогда. Мир не делает различий между людьми. Он наносит удары с одинаковой силой — что мне, человеку с крепким здоровьем, что ей, больной девушке на пороге смерти. Мы ошиблись. Мы были дураками. Но у кого повернётся язык высмеивать нас за нашу ошибку? Закрывающийся сериал не заканчивается до последней серии. Подошедшая к концу манга не заканчивается до последней главы. Киносага, для которой анонсирован финал, не заканчивается до последнего фильма. Должно быть, мы все в это верим. Нас так учили. Так считал и я. Я верил, что книга не заканчивается до последней страницы. Сакура, наверное, посмеялась бы надо мной и сказала: «Ты читаешь слишком много романов». И пусть бы посмеялась — я не против. Я хотел дочитать книгу до конца. Я собирался это сделать. Её история оборвалась, оставив последние страницы пустыми. Завязка, тайные замыслы, сюжетные обманки — заброшены. Мне уже ничего не узнать. Ни то, чем закончилась подстроенная ею проказа с верёвкой. Ни то, что за лучший трюк она разучивала. Ни то, как на самом деле она относилась ко мне.