— Какие вкусные мандзю![1] Неизменно подмечавшая всё хорошее, Сакура уютно устроилась на стуле за стойкой. Я тоже прихватил себе один мандзю, отодвинул стул чуть подальше от своей напарницы и сел. — Извините, что нагрузила. У вас экзамены со следующей недели. — Что вы, ничего страшного! Мы всегда получаем приличные оценки. Так ведь, [одноклассник, узнавший мой секрет]? — Да, если на уроках слушаем, что говорят, — уклончиво ответил я и откусил кусок мандзю. Вкусный, однако. — Вы собираетесь поступать в институт? Ты как, Ямаути? — Я пока об этом не думала. А может, уже и думать поздно… — А ты, [тихий ученик]? — Тоже пока не думал. — Так нельзя, [одноклассник, узнавший мой секрет]! Обязательно подумай! — встряла с советом Сакура, протягивая руку за вторым мандзю. Я пропустил её слова мимо ушей и отпил чая. К магазинному ячменному чаю я привык, и его вкус мне нравился. — Вам следует всерьёз задуматься о своём будущем. А то проканителитесь до моих лет! — Ха-ха-ха! Что вы, до этого не дойдёт! Они весело смеялись, а я, даже не улыбнувшись, откусил ещё кусок мандзю и запил его чаем. Всё верно. До этого не дойдёт. Она не разменяет пятый десяток, как наш библиотекарь. Кроме Сакуры, об этом здесь знал только я, и потому, прежде чем рассмеяться, она мне подмигнула. Как актриса в американском фильме, отпускающая какую-нибудь шутку. Но замечу: я не засмеялся не потому, что шутка оказалась бестактной. А из-за победного вида Сакуры: «Скажи, забавно получилось?» Он действовал мне на нервы. Я насупился, и она раздосадованно и строго посмотрела на меня. Заметив её взгляд, я состроил подобие улыбки, чуть вздёрнув уголки губ. Просидев в закрытой библиотеке около получаса, мы засобирались домой. К раздевалке мы подошли около шести часов вечера, но солнце ещё вовсю освещало двор, и оттуда доносились голоса — занятия в спортивных секциях были в самом разгаре. — Ну и жара там, в хранилище! — Точно. — Нам и завтра этим заниматься? Впрочем, последний день перед выходными! — Точно. — Ты меня слушаешь? — Слушаю. Я снял сменку, надел лоферы[2] и двинулся от обувных шкафчиков к выходу. Ворота школы находились в противоположной стороне от спортивной площадки, поэтому крики бейсболистов и регбистов начали постепенно отдаляться. Сакура, громко топая, нарочно ускорила шаг, чтобы держаться со мной наравне. — Тебя не учили слушать, когда с тобой разговаривают? — Учили. Я так и делаю. — И о чём я говорила? — О мандзю… — Ты не слушал! А врать нехорошо! — отчитала она меня, словно воспитательница в детском саду. Я был низковат для мальчика, она — высоковата для девочки, но в итоге мы были почти что одного роста. Довольно свежее ощущение, когда тебя отчитывает кто-то чуть ниже тебя. — Прости, я задумался. — Задумался? Она просияла, с непостижимой лёгкостью стерев с лица хмурую гримасу, и с живым интересом заглянула мне в глаза. Я отошёл немного подальше и сдержанно кивнул: — Да. Все мысли только об одном. Всё так серьёзно, самому не верится. — О чём же ты думаешь? — О тебе. Я не остановился, не смотрел в её сторону, следил, чтобы разговор звучал совершенно буднично и безо всякого драматизма. А то потом замаешься, если она воспримет мои слова чересчур серьёзно. Но все приготовления полетели к чертям. Как я и опасался, Сакура отреагировала самым утомительным для меня образом: — Обо мне? Что ты говоришь?.. Ты… Ты признаёшься мне в любви?! Ой, я с ума сойду! — Нет… Послушай… — Да? — Тебе осталось жить всего ничего. Стоит ли тратить это время на уборку в библиотеке? — спросил я предельно равнодушным тоном, и она недоумевающе склонила голову набок: — Конечно, стоит. — Я вот сомневаюсь. — Да? И чем тогда прикажешь заняться? — Например, встретиться со своей первой любовью, прокатиться автостопом по какой-нибудь чужой стране и выбрать место, где ты проведёшь последние часы. Тебе разве не хочется побольше всего успеть? Теперь она склонила голову в другую сторону: — Я, кажется, понимаю, куда ты клонишь. Наверное, и тебе хочется успеть что-то сделать, прежде чем ты умрёшь? — Пожалуй, что так… — Но ты этого не делаешь. Хотя любой из нас может умереть уже завтра. В этом смысле мы с тобой ничем не отличаемся. Ценность твоего дня и моего совершенно одинакова, и, кто бы чем ни занимался, это не изменит моей оценки дня сегодняшнего. А мне сегодня было весело! — Понятно… Возможно, она права. К моей досаде, её заявление прозвучало вполне убедительно. Сакура в ближайшем будущем умрёт, и точно так же когда-нибудь обязательно умру я. Когда именно — не знаю, но этого не избежать. Может, даже раньше неё. Словам человека, осознавшего приближение смерти, и правда присуща своеобразная глубина. Я чуть больше зауважал девушку, шагавшую рядом со мной. Ей, разумеется, от моего уважения было ни тепло ни холодно. Обожателей у неё хватало с избытком — куда ещё обращать внимание на таких, как я. В доказательство тому бежавший нам навстречу от школьных ворот парень в футбольной форме, завидев идущую Сакуру, буквально расцвёл. Заметив его приближение, она коротко подняла руку: — Удачи! — Спасибо, Сакура! Футболист промчался мимо нас — сияющая улыбка, эффектные движения. Кажется, он учился в моём классе, но на меня даже не взглянул. — Как он посмел притворяться, будто тебя здесь нет! Сделаю ему завтра выговор. — Ерунда. Лучше ничего не делай. Меня это не задевает. Честно, меня это не задевало. По сути, мы с ней являлись антиподами друг друга, и отношение к нам одноклассников, разумеется, не могло не различаться. — Ну, так ты друзей не заведёшь! — Факт. Хотя это и не твоё дело. — А так — тем более! Разговаривая, мы дошли до ворот. Мой дом находился в одной стороне от школы, её — в противоположной, и настала пора прощаться. Как ни жаль. — Ну всё. — Насчёт твоего предложения…