Мы узнали, что расстройство Рахима – генетическое. Им страдала биологическая мать мальчика, очевидно пытавшаяся самостоятельно избавиться от этого бремени с помощью наркотиков и алкоголя. Рахим рискует передать этот недуг и своим детям, но когда он будет готов к браку, они с женой смогут либо прибегнуть к усыновлению, либо с самого рождения сотрудничать с врачами, чтобы обеспечить малышам надлежащее лечение и с раннего возраста научить справляться с эмоциональными проблемами, обусловленными биохимическими процессами в организме. Без психологического консультирования и лекарственной терапии, без быстрого и безопасного купирования приступов возбуждения Рахиму грозили травмы или даже гибель. Его невинными жертвами могли стать учитель, другой ребенок или случайный прохожий, который вздумал бы его отчитать. Или же мальчик обратил бы ярость на самого себя, вплоть до смертельного исхода. Какое-то время все шло нормально. Однако мы не учли, что Рахим быстро растет. С момента постановки диагноза он прибавил в росте и весе, да еще добавился гормональный всплеск. А ежедневная доза зипрексы по-прежнему составляла пять миллиграммов. Он пережил вторую насильственную госпитализацию, хотя на этот раз нападение только планировалось. – Как думаешь, зачем ты здесь? – спросила его дежурный интерн в пункте оказания экстренной помощи больницы для детей и подростков «Рэйнбоу». – Я пробуду здесь пару часов и вернусь домой, – довольно спокойно ответил Рахим. Я стоял в дверях, о чем ему было хорошо известно. – Но я не буду жить с этим ублюдком. Заберу свои вещи и перееду к другу. – А что ты собираешься делать потом? – Вернусь и убью его. – А план у тебя есть? – спросила интерн. Ни выражение ее лица, ни тон голоса не указывали на то, что обсуждается нечто из ряда вон выходящее. – О да, план есть! Но я вам не скажу, потому что вы передадите ему, он сообщит в полицию… – Пауза, горестный вздох. Затем сын чуть печально добавил: – А они мне не дадут. Врач улыбнулась, вышла вместе со мной из палаты и сказала: – В клинику «Лорелвуд». Рахима перевели в психиатрическую лечебницу для подростков, где назначили новое лечение наряду с интенсивным консультированием. Дозу зипрексы увеличили до 20 миллиграммов в день и добавили препарат концерта, чтобы прояснить мысли. Когда через неделю Рахима выписали, я вновь обрел сына. Он радостно болтал, с удовольствием заглянул в «Макдоналдс», мечтал поскорее вернуться в школу, хотел рисовать, писать, читать и был счастлив снова оказаться дома, вместе со мной. Не избежали мы и третьей принудительной госпитализации, на этот раз совсем недолгой. Мы отвезли Рахима в клинику после необычной вспышки ярости и попытки выскочить из машины прямо посреди дороги. Сын кричал: – Я тебя ненавижу! Я всегда тебя ненавидел, и Лесли тоже, и близнецов. Ты меня просто не слышишь! Так что теперь по утрам он принимает концерту, пять миллиграммов зипрексы и 300 миллиграммов лития, те же дозы лития и зипрексы днем и 20 миллиграммов зипрексы – вечером. Одновременно мы работаем над тем, чтобы Рахима приняли в специализированную школу, персонал которой работает с одаренными детьми с генетическими заболеваниями. Там знают подход к биполярным детям вроде Рахима, у которых крайняя незрелость и необычайная проницательность сочетаются с трудностями во взаимодействии с окружающими. К нашему великому сожалению, Рахим отказался от сеансов с Андреа. Теперь он участник местной программы, которая призвана объединить все аспекты лечения и поддержки как родителей, так и ребенка. Мы живем сегодняшним днем, и хотя подспудное напряжение нас не покидает, но и надежда тоже остается. Разумеется, не исключено, что однажды Рахим угодит в закрытую лечебницу, где его просто изолируют от общества, не разбираясь в причинах его состояния. Как предупредил нас психиатр, именно такая судьба ожидает сына, если он, став взрослым, бросит принимать препараты. Но стабильность, которой Рахим уже достиг, и коррекция лечения по мере физического взросления позволяет нам надеяться, что он примет свою болезнь как данность, будет продолжать прием лекарств и сможет сполна наслаждаться жизнью. В настоящий момент, благодаря пережитому испугу и той помощи, которую мы получили, Рахим ведет активную религиозную, спортивную и социальную жизнь, в качестве волонтера помогает рабочим сцены в местном театре. Рахим симпатичный, вежливый и всеми уважаемый парень. Проблемы, с которыми мы сейчас сталкиваемся, – а их немало – в основном обусловлены трудностями общения с ранимым юношей. Такое знакомо родителям любого подростка. Это нормально и со временем проходит. Если Рахим и ведет себя неправильно, то лишь в силу юношеской наивности и незрелости, хотя выглядит он гораздо старше своего возраста. Его генетическое заболевание, мы надеемся, поддается контролю. И хотя я не смогу принимать решения за сына, когда он станет взрослым, у меня есть еще года четыре, прежде чем он получит законное право жить отдельно. И это время я потрачу на то, чтобы помочь ему понять себя и научиться контролировать поведение. Даже если Рахим сделает неверный выбор, я буду знать, что моей вины здесь нет. Мне лишь будет очень горько. Но если я не сумею внушить ему ответственность за собственные поступки, – вот тогда я потерплю неудачу. И в глубине души я всегда буду знать: мы протянули Рахиму руку помощи и продолжаем ему помогать. Если бы в свое время такую помощь получили Кен Бьянки и огромное множество других молодых людей!.. В какой-то степени я рассматриваю Рахима как наследство, завещанное мне «Хиллсайдским душителем». Конечно, мой сын жертва генетики, а Кен Бьянки – нет. Душевные травмы Бьянки вытекали из внешних обстоятельств, и срыв можно было предотвратить, если бы медики-профессионалы, распознав проблемы ребенка, не махнули на него рукой. И хотя дети вроде Рахима способны на насилие, необходимо помочь им преодолеть обстоятельства, которые с рождения сделали их жертвами. Если бы мы не усыновили Рахима, если бы не ждали от него большего, чем те, кто занимался с ним до трех лет, – возможно, он тоже превратился бы в заблудшую овцу наподобие Хиллсайдского душителя, одновременно и жертву, и мучителя. Мысль об этом неотступно преследует меня. Надеюсь, мои читатели поймут, насколько хрупки дети. Проблемы первых лет жизни могут иметь долгосрочные последствия. Недостаток ласки, жестокое обращение и / или равнодушие, отсутствие своего дома, семейные неурядицы, когда даже любящие родители не умеют правильно воспитывать детей, и многие другие испытания наносят юной душе незаживающие раны. И надо стараться излечить их как можно раньше. Рахим, как и Кен Бьянки, был усыновлен. Оба мальчика не избежали трудностей с принятием в семью. Обоих с раннего возраста наблюдали социальные работники и медики. Оба в юном возрасте имели поведенческие проблемы. Однако нашлись люди (приемные родители, врачи, психологи и учителя), которые протянули Рахиму руку помощи. И каждый раз, когда в жизни проблемного ребенка появляются такие люди, появляется и надежда. От всех приемных детей в прошлом отказывались. Начать с того, что их покинули биологические родители: из-за гибели, болезни, нарушения закона, нежелания или неспособности заботиться о ребенке и по тысяче других причин, которые у взрослых считаются вескими. Ребенок не понимает разницу между зависящими и не зависящими от нас обстоятельствами. Так, например, дети разведенных родителей верят, что если бы они вели себя по-другому, то могли бы волшебным образом восстановить ту семью, в которой когда-то появились на свет. Сыну или дочке не верится, что к разводу приводят исключительно противоречия между родителями. Точно так же они не сознают, что раздельная жизнь папы с мамой ничуть не уменьшает любви каждого из них к ребенку, пусть и на расстоянии. Развод может даже облегчить ребенку жизнь в зависимости от того, какими были прежде взаимоотношения родителей и внутрисемейная атмосфера. Усыновление поднимает и похожие, и более сложные вопросы. Родители Рахима умерли, их пристрастие к наркотикам и разгульной жизни оказалось сильнее любви к малышу, которого они произвели на свет. Рахим не мог отменить эту реальность, как не мог заставить свою мать отказаться от наркотиков во время беременности. И хотя ему не запомнилось время, проведенное в патронатной семье, осталась смутная боль отказов, подробностей которых он не знает. Ныне все это сказывается в его каждодневном взаимодействии с друзьями, учителями, а потом проявится на рабочем месте и в отношениях с женщиной, с которой он пожелает связать жизнь. Но с момента усыновления у Рахима были солидарные друг с другом родители, а также психологи-консультанты. Он учится понимать, что попросить содействия в трудную минуту – это нормально. Что принимать помощь от окружающих – не стыдно. И что внутренних демонов, которые могут причинить много страданий любому из нас, можно подавить, что любви, радости, покоя и счастья в жизни гораздо больше, чем гнева и боли. Кен Бьянки, Хиллсайдский душитель, научил меня, что каждый должен помогать нашим страдающим детям, хотя судьбе и Господу пришлось пару раз как следует встряхнуть меня, пока я не понял, что этот «каждый» – я сам. В свою очередь, Рахим показал мне, как я ошибался, думая, будто не смогу полюбить ребенка. Теперь я вижу, что помогает именно безусловная любовь, вне зависимости от обстоятельств и мнения окружающих. Благодаря сыну я не только познакомился с жестокостью, которая прячется внутри даже самого нежно любимого проблемного подростка, но и воочию убедился, что лечение вполне реально, что можно обратиться за профессиональной поддержкой специалистов и помочь ребенку превратиться в нормального взрослого. Бывают моменты ярости, сомнения в собственных силах, но если собраться всем миром, то жутких историй, происходивших со многими детьми в прошлом, удастся избежать. Даже Рахим, столкнувшийся с наследственной болезнью, знает, что ее можно контролировать, все равно как проблемы с щитовидной железой или диабет в легкой форме, которые не лишают людей долгой жизни, благополучия и успеха в любой избранной профессии. Можно ли было помочь Кену Бьянки, ныне уже перевалившему за середину жизни, если бы окружающие протянули ему руку помощи? Как знать. Ведь даже получив помощь, он все равно мог выбрать насилие в качестве способа справиться с непреодолимым гневом. В жизни нет никаких гарантий, но если мы, взрослые, не протянем детям руку, то не останется и надежды. Каков же конец этой истории? Для кого-то – родителей, детей и близких жертв – это жизнь, полная боли, едва затянувшаяся рана, которую легко разбередить знакомой песней, фотографией или мыслью о том, как все могло бы обернуться. Сын Кена Бьянки также входит в число его потенциальных жертв. Когда я в последний раз общался с мальчиком, он был чуть старше Рахима к моменту усыновления. Я сидел за кухонным столом, держа Шона на коленях; перед ним стояла тарелка зеленой фасоли с кленовым сиропом. Малыш играл с липкими стручками, выстраивая из них поезд. А когда почувствовал минутную усталость, потер ладошкой голову, оставив на волосах гадкую кляксу, знакомую всем родителям, чьи дети любят поиграть с едой. И отец, и мать обожали Шона. А еще он был очень похож на маленького Кена. Знает ли мальчик, кто его папа? Понятия не имею. Я много лет не встречался с его матерью: вряд ли ей хочется видеть человека, который напомнит ей о месяцах ада, когда ее возлюбленный внезапно превратился в маньяка, насильника и душителя. Будет ли сын Бьянки бояться себя самого? Надеюсь, что нет. Шеф Мэнган, который после выхода на пенсию продолжает возглавлять полицейское управление в Спокане, штат Вашингтон, предлагал семье любую помощь, какая только понадобится, и я уверен, что он не откажется от своих слов и теперь. Нуждался ли в этой помощи Шон? Искала ли ее Келли? Или мальчик ничего не знает о жутком прошлом своей семьи? Пожалуй, это не имеет значения – пока не найдется глупец, который объявит сына подобием отца. Но прошлое Кена и Шона совершенно различно. Им довелось перенести разные испытания. И все же потеря биологического отца, человека, который по-настоящему его любил, сделала мальчика еще одной жертвой Хиллсайдского душителя. Женщинам, добивавшимся расположения Кена, как и других серийных насильников и убийц, нельзя помочь повысить самооценку, пока они сами не поймут своих ошибок. Они взрослые люди, хоть и выставляют себя на посмешище. Их положение печально, но ведь у них есть выбор. Они живут в свободном мире. Всегда существует возможность обратиться за помощью. Даже если они годами жили в кошмаре и подвергались насилию, теперь они могут решать за себя сами. Анджело Буоно, кузена Бьянки, принявшего участие примерно в десятке убийств, сначала отправили в тюрьму Фолсом, а позднее – в исправительную колонию штата Калифорния. Всю свою взрослую жизнь он был трусом и предпочитал улизнуть от ответственности, вместо того чтобы встретить ее лицом к лицу. И если когда-то, еще до того, как он открыл собственное дело, Анджело удалось обмануть своих работодателей, которые уличили его в краже инструментов, то теперь ему было не отвертеться. Через много месяцев после начала суда над Анджело Буоно я предстал на заседании в качестве свидетеля защиты. Я должен был рассказать, что мне известно и о чем мы говорили с Бьянки. До сих пор не понимаю, почему меня вызвала сторона защиты, ведь мои показания подтверждали версию о виновности Буоно. В зал судебных заседаний я вошел с опаской. Процесс освещался средствами массовой информации всего мира. В то время в Калифорнии не было смертной казни, так как Верховный суд США ранее признал прежний закон неконституционным, а новые нормы еще только составлялись. Однако я понимал, что Буоно светит пожизненное, а я один из тех, кто поможет отправить его за решетку. Решение, пусть и правильное, ложилось тяжким бременем на совесть. Я ждал, что Анджело будет смотреть на меня с ненавистью или с робкой надеждой на свободное будущее, которая еще брезжила перед ним. Однако в течение всех шести часов, что я провел на месте для дачи свидетельских показаний, Анджело Буоно сидел сгорбившись, устремив взгляд в пол и не проявляя никаких эмоций. Меня удивила и внешность подсудимого: худенький маленький человечек со средиземноморскими чертами. Я ни разу не видел его в полный рост, но он выглядел именно маленьким, как Волшебник страны Оз, когда Дороти с друзьями отдернули занавеску и оказалось, что все его «чудеса» созданы с помощью дыма, зеркал и механических приспособлений. Анджело напоминал жучка на тропинке, который даже не понимает, что его могут в любой момент раздавить башмаком. Вряд ли без младшего кузена ему хватило бы смелости похищать, насиловать и убивать женщин, хотя я не сомневался, что рядом с сообщником Буоно наслаждался ужасом своих жертв. Первое время после осуждения Анджело сидел в одиночной камере – боялся, что его начнут травить. Другие заключенные обычно презирают насильников, хотя, если публичные угрозы и были, СМИ об этом не сообщали. В заключении Буоно познакомился с женой другого преступника, в начале 1983 года осужденного на пять месяцев за вооруженное нападение. В мае 1983 года пара развелась. Затем бывшая жена этого человека, Кристин Кизука, инспектор лос-анджелесского отделения государственного департамента по поддержке наемного труда, постепенно сблизилась с Буоно. В то время у нее было трое детей. В 1986 году Кристин и Анджело поженились. Для нее это были надежные отношения, хотя Буоно все равно держали в «одиночке» даже после перевода в тюрьму Калипатрия. 21 сентября 2002 года Буоно был найден мертвым в своей камере. Смерть наступила по естественным причинам, вероятно, вследствие давнего сердечного заболевания. Ему было 67 лет. Ныне об этом деле мало кто помнит, хотя ход расследования и выводы из него до сих пор рассматриваются студентами, которые изучают полицейскую службу, уголовное право и психопатологию. Судебное дело стало классическим примером, где присутствуют душевная болезнь, проблемы воспитания нежеланных детей и безупречная полицейская работа. Убийства и последующие аресты напоминали булыжник, брошенный в середину пруда: спокойные воды вздыбились, словно океанский прибой, вызванный внезапным летним штормом. Эта зыбь и поныне продолжает свой бег, становясь все тише и незаметнее, если не вглядываться в поверхность. Последствия тех событий и сейчас, поколение спустя, влияют на жизни людей и, возможно, будут влиять на еще не родившихся потомков. Видимо, такова природа зверства, наследие жестокости, итоги осмысления трагедии. И как бы ни изменилась наша жизнь, когда волнение утихнет и поверхность воды снова станет гладкой как стекло, она и будет окончательным завершением истории Хиллсайдского душителя. Благодарности В основу проекта легла информация из нескольких источников, не считая частных лиц, чьи рассуждения цитируются в книге. Доктор Памела Ригор (Ньюпорт-Бич, штат Калифорния) предоставила всесторонние сведения о вопросах жестокого обращения с детьми и причинах эмоциональных расстройств у взрослых, которые в детстве подвергались насилию. Доктор Джон Уоткинс (Мизула, штат Монтана) обеспечил общую информацию по проблемам расщепления личности и насилия над детьми. Доктор Ральф Эллисон (Дэвис, штат Калифорния) выступил техническим экспертом в области жестокого обращения с несовершеннолетними и расстройств идентичности. Также выражаю признательность Дэвиду Сайнсу (Тусон, штат Аризона), без поддержки которого книга не состоялась бы. * * * notes Примечания 1 Трасология – раздел криминалистической техники, изучающий следы. – Здесь и далее примеч. пер.