Мне тоже пришлось непросто, но все же легче, чем ему. Супруги, которые большей частью за нами присматривали, были религиозными фанатиками и верили, что страдают только те дети, которые грешат. Женщина говорила, что мы, должно быть, очень рассердили Боженьку, раз Он отнял у нас родителей, а если виноваты не мы, то родители заплатили за собственные грехи. Эти люди были уверены, что тяжкий труд и суровая дисциплина спасут нас от жизни, о которой я ничего не знала. Я вышла замуж в старших классах школы, только чтобы сбежать оттуда. Слава богу, не забеременела. Брак продлился ровно столько, сколько обычно длятся подростковые браки, но в конце концов мне повезло, я выучилась, вышла замуж за прекрасного человека, и теперь у меня есть семья, о которой я забочусь. А брат… Я с ним почти не общалась в течение многих лет, пока он не попал в тюрьму. Оттуда он уже не выйдет, и, хотя мне неприятно так говорить, ему там самое место. Вот почему я не могу понять этих женщин. Брат моей собеседницы начал совершать преступления еще в подростковом возрасте и с годами только ожесточился. Он подобрал на дороге девушку, путешествующую автостопом, затащил ее в лес, а когда все было кончено, бросил там, обнаженную, истекающую кровью, со связанными за спиной руками. Бедняжка добралась до шоссе, где ее обнаружил проезжавший мимо водитель и отвез в больницу. Адвокат пытался представить дело как случай жесткого секса, вышедшего из-под контроля, однако полиция установила, что в пикапе насильника пассажирская дверь была устроена так, что ее нельзя было открыть изнутри. Но и на этот раз он отсидел относительно немного. Прежде чем преступник наконец получил пожизненное, он успел натворить много бед, от надругательства над продавщицей, которая шла с работы, до по меньшей мере одного насильственного вторжения в квартиру в доме близ окружного больничного комплекса. Как правило, изнасилование бывало жестоким, но довольно быстрым: злодей успевал скрыться, прежде чем окружающие успевали понять, что случилось несчастье. Однако в конце концов он решил продлить мучения двух жертв, которых похитил и увез в лесок рядом с небольшим студенческим общежитием. Насильник связал девушек, заткнул им рот кляпом и привязал к разным деревьям. Нападение, по-видимому, не было запланировано, поскольку, приведя несчастных в беспомощное состояние, он отправился за орудиями, с помощью которых собирался истязать их. Пока от отсутствовал, на связанных девушек наткнулся бывший преподаватель колледжа, вышедший на пенсию, – он любил гулять с собакой в этом леске. Мужчина освободил пленниц, обратился в полицию, и помощники шерифа дождались возвращения насильника. В его машине были найдены веревки, отвертки, канцелярские ножи со сменными лезвиями и заправленный бутаном портативный паяльный пистолет, который используют для сильного нагрева небольших поверхностей. На этот раз преступник признался в своих планах и отправился в тюрьму до конца жизни. Дело получило довольно широкую огласку. Преступник передвигался по территории нескольких округов. Работавшие и жившие здесь женщины понятия не имели, кто он, как выглядит и каким образом выбирает жертву. Все были напуганы, многие девушки постоянно носили при себе пистолеты, ножи или другие средства самообороны, вроде небольших бейсбольных бит и газовых баллончиков. Приговор должен был положить конец истории. Средства массовой информации утратили к ней интерес – тут обошлось без свирепых маньяков, которые пленяют воображение издателей, специализирующихся на документальных расследованиях. Сестра насильника навещала его, ведь она с мужем и детьми были единственными близкими ему людьми. Женщина решила показать, что ей не наплевать на родного брата, хотя его злодеяния вызывали у нее отвращение, а мысль о том, что он никогда не выйдет на свободу, – облегчение. И вот во время одного из телефонных разговоров он начал рассказывать сестре о письмах, которые получал в тюрьме строгого режима. – Брат переслал их мне, – поведала мне собеседница. – Они были написаны на дешевой бумаге или разлинованных тетрадных листках, будто позаимствованных на работе. Некоторые были напечатаны на машинке, другие нацарапаны карандашом или ручкой, печатными буквами или практически неразборчивыми каракулями. Были полуграмотные записки и послания, свидетельствующие об образованности автора. И во всех содержались просьбы о помощи: либо во взаимоотношениях с мужчинами, либо в сексуальных практиках, либо в общении с подраставшими дочерьми. Автор одного из писем рассказывала, что ее дочь-подросток предается разврату со своим дружком. Женщина просила преступника, осужденного за изнасилования, помочь исправить ситуацию. «Муж бросил нас несколько лет назад, – писала она. – Сильный мужчина уберег бы дочь от беды». Некоторые предлагали насильнику рассказывать подросткам о сексе. Были вопросы про романтические отношения и брак. Многие женщины признавались, что они не замужем (одиноки, овдовели или разведены) и нуждаются в советах опытного мужчины по воспитанию детей. Большинство вопросов скорее укладывалось в программу специальных семейных курсов для родителей, какие существуют в нашей церкви и в государственной и приходской школах, которые посещали мои дети. Такие темы вполне уместны для матерей, чьи дети вступают в пубертатный период: менструация, свидания, время, после которого подростку полагается быть дома, бунтарские высказывания и поступки. Подобные вопросы могут появиться у любой матери, однако ответы на них лучше искать в более подходящих местах – например, местной библиотеке. Почти повсюду в Америке есть школьные психологи, священники, организации вроде Семейной социальной службы и Ассоциации планирования семьи. Жестокий насильник, осужденный за надругательства над женщинами и похищение двух девушек с намерением их пытать, – неподходящий источник информации. Однако большинству авторов писем он представлялся олицетворением сильного мужчины, к которому они шли за советом. Через сестру насильника я обратился к нему и попросил разрешения связаться с одной из писавших ему женщин. Но когда я упомянул, что написал книгу о Хиллсайдском душителе, он пришел в ярость и обозвал меня бессовестным прихлебателем. Его возмутило, что мне хватило наглости похваляться перед ним своей книжонкой. Мне не просто запрещали писать той женщине и общаться с ним самим, но и посоветовали заняться настоящим делом, а не выезжать на таких знаменитостях, как они с Кеном Бьянки. Насильник облил меня презрением, точно рок-идол, выставляющий вон льстивую фанатку, которой вздумалось, будто секс со звездой имеет какое-то отношение к любви, обязательствам и человеческим отношениям. Я обратился к чиновникам пенитенциарной системы за разъяснениями по поводу контактов заключенных с внешним миром. По моему мнению, преступники не имеют права получать такие письма, однако все оказалось по-другому: пока заключенный не совершает преступлений в стенах тюрьмы, он волен переписываться с кем угодно. – Методы, с помощью которых мы можем защищать граждан от преступников, ограничены, – объяснил один чиновник из Флориды. – Тюрьма – это закрытое сообщество, где количество заключенных намного превышает штат. У нас сидят старики, которые хотят одного: чтобы их оставили в покое и дали им спокойно умереть. У нас сидят молодые правонарушители, которые отличаются чрезвычайной жестокостью и жаждут доказать, что здесь, за решеткой, они такие же крутые, как и на воле. У нас сидят душевнобольные, хотя нам не позволено их так называть. Они понимают разницу между плохим и хорошим, почему и угодили в тюрьму, а не в психиатрическую лечебницу, но это правовые нюансы. Эти ребята – чокнутые, они могут внезапно психануть, покалечить себя, наброситься на сокамерников или на охрану. Мы никогда не рубим сплеча. Большинство наших подопечных надеются когда-нибудь выйти на волю. Мы обязаны удостовериться, что у них есть аттестат о среднем образовании и определенная профподготовка, ведь, если им не удастся найти работу, они возьмутся за старое. Впрочем, публика не хочет ничего знать. Народу важно наказать преступников, а не дать им бесплатное образование. Поэтому мы вечно вынуждены объясняться, особенно когда нам требуется техническое оборудование, например компьютеры. Заключенным, которым мы доверяем, предоставлен ограниченный выход в Интернет, хотя в некоторых тюрьмах осужденным закрыт доступ к любым устройствам, с которых можно выйти в Сеть. Но основы компьютерной грамотности необходимы этим мужчинам и женщинам не меньше умения писать и считать, – чтобы работать за кассой, на стройке, чтобы научиться общаться с потенциальным работодателем. То же самое с письмами и телефонными разговорами. Мы их проверяем, но, если нет ничего противозаконного, что тут сделаешь? Среди тюремных священников, которых мы допускаем в исправительные учреждения, попадаются самозванцы или чудаки, но, если они честны с заключенными, действительно проводят службы и занятия по изучению Библии, мы их не трогаем, потому что правила соблюдены и некоторые преступники в самом деле исправляются. Вот так же с письмами и звонками. Случается, завязываются настоящие романы и заключенные обращаются за разрешением на брак. К некоторым после предварительного досмотра пускают посетителей. Большинство женщин, повстречай они этих парней на улице, с воплями убежали бы прочь, а тюремные романы обычно заканчиваются через пару недель после освобождения заключенного. Но это опять-таки вопрос оценки рисков. Хочу ли я, чтобы моя дочь переписывалась с арестантом? Разумеется, нет. Хочу ли я запретить заключенным переписку с незнакомыми женщинами? Нет, потому что мне не нужен бунт в тюрьме. Разговаривая с одной женщиной, которая завязала отношения с серийным убийцей, прочтя о суде над ним, я упомянул, что этот человек совершал преступления по одному образцу. Сначала он накрепко связывал свою жертву и вставлял ей в рот кляп. Потом часами насиловал ее, всегда находя повод, чтобы избить. Если она хоть как-то сопротивлялась, он впоследствии объяснял полиции: «Эта сучка решила, что она слишком хороша для меня, и ее пришлось проучить». Если жертва надеялась, что покорность спасет ей жизнь, он рассуждал так: «Она всего лишь потаскушка, которая делала вид, будто ей страшно, а в действительности ей самой этого хотелось. Нечего было врать, что она меня не хочет, когда она просто не могла мной насытиться». Какое бы оправдание ни приводилось, жертву все равно избивали. Подруга преступника хихикнула, выслушав мои объяснения, и заявила: – Я была бы не против, чтобы он меня связал и обработал как следует. – Но несколько женщин в результате погибли, – напомнил я ей. – А остальные оказались в больнице с переломанными костями. Тут она разозлилась и стала угрожать мне судебным преследованием, если я раскрою ее личность или распространю «ложь» о ее «возлюбленном». Она отказывалась верить в его жестокость. – Все это придумала полиция, – заявила она. – Он сам мне рассказывал, что те женщины погибли случайно, а он никогда мне не врет, поэтому я ему верю. – А как насчет тех, которые попали в больницу? – Жесткий секс, – отрезала она. – Не в моем стиле, но у меня есть друзья, которые пробовали. Со мной он так не поступил бы. Ему просто хотелось доставить удовольствие тем девчонкам. Он ведь очень старается всем угодить. Поэтому и попал в беду. Мужчины, которые бьют женщин, знают, насколько далеко можно зайти, поэтому не оставляют следов и всегда выходят сухими из воды. А он такой чуткий – делал, что попросят, хоть и не умел. Вот почему в итоге они очутились в больнице. Я поклонница более романтического секса, поэтому со мной такого никогда не случится. Социально-экономический статус женщин, влюбляющихся в серийных насильников и убийц, может быть различным. Алисия, школьная учительница, не желая замечать подлинную суть преступника, с которым дружила, приводила аргумент: – Я бы тоже не хотела копаться во всех подробностях своего прошлого. Себя она описала как типичную представительницу среднего класса: за сорок, муж и дети. Алисия написала убийце, так как на нее произвело впечатление, что он честно и без всяких сожалений сознался в содеянном. И это несмотря на то что за предыдущие 25 лет он всякий раз после досрочного освобождения совершал новые акты насилия против женщин. И не отрицал, что опять возьмется за старое, если окажется на свободе. Порой отрицание действительности теми женщинами, которые переписываются с осужденными серийными убийцами, шокирует. Одна из них писала, что при мысли о преступлениях, за которые посадили ее корреспондента, «меня будто вышвыривают из уютного славного гнездышка, которое я свила в мечтах для нас с тобой». Другая, Эми, упорно не замечала истинной сущности человека, с которым переписывалась: «Я не могу вообразить, чтобы ты такое совершил [изнасилования и убийства]. Это совсем не похоже на человека, которого я успела узнать». А Линда наговаривала на себя, преуменьшая ужасы содеянного своим приятелем-заключенным: «Я совершала такие вещи, в которых никогда не смогу признаться ни тебе, ни другим. Да и кому какое дело. Мне страшно повезло, что мы познакомились и у нас нашлось так много общего». Конни зашла чуть дальше. Переписываясь с серийным насильником, который в случае освобождения обещал убивать следующих жертв, чтобы не возвращаться в тюрьму, она ответила: «Судя по тому, что ты рассказывал о своих подругах, у тебя одна проблема: мечтая о понимании и любви, ты выбираешь не тех женщин». Еще одна женщина, рассуждая о человеке, которого она знала только по письмам из тюрьмы, пришла к такому выводу: «Ты по-прежнему видишься мне маленьким мальчиком (дело совсем не в незрелости – ты просто большой ребенок, одинокий и потерянный). И я молюсь, чтобы ты отыскал в себе этого ребенка – и увидел совершенно особенного мужчину». Эми – той, что не позволяла истинной сущности серийного убийцы заслонить светлый образ, созданный ее воображением, – пришлось очнуться от своих грез после многомесячной переписки с двумя серийными убийцами. Одному из них предстояло слушание об условно-досрочном освобождении, и Эми сообщила второму, у которого не было шансов когда-либо выйти на волю, что выйдет замуж за первого, если его выпустят из тюрьмы. Впрочем, еще до того как стало известно, что слушание по УДО – лишь формальность и отказ предопределен заранее, Эми пересмотрела свои взгляды. Ей, матери-одиночке, пришлось после тяжелого развода самой пробиваться в жизни. Она начала с низкооплачиваемых должностей, повышая квалификацию в различных фирмах, пока в конце концов не заняла руководящую позицию – и как раз тогда было назначено слушание. Эми сообразила, что испортит себе жизнь, если станет женой убийцы. Ее либо уволят, либо начнут коситься на нее с подозрением. К тому же ее будущий «жених» рассчитывал на половые отношения, тогда как она была не готова к сексу с ним. В конце концов Эми еще раз написала обоим. Она порвала отношения с тем, который мог выйти из тюрьмы, а другому сообщила, что он и есть ее истинная любовь. У нее годами не было секса, и она вполне может прожить без него. Зато она сохранит верность маньяку, который до конца дней останется за решеткой. Нехватка самоуважения у женщин, входящих в «окружение» серийных убийц, просто поражает. Одна из этих несчастных признавалась: «Мне пришлось жить вместе с матерью, которая с садистским удовольствием ругалась и орала на меня, а временами и поколачивала, из-за чего меня душила ярость на грани самоуничтожения». Среди самых леденящих душу историй, которые мне довелось услышать, была исповедь женщины, которая общалась с Кеном Бьянки и еще двумя – тремя серийными убийцами. Она получила хорошее образование, была хороша собой и успешно занималась бизнесом в районе Голливуда. – Началось с секса по телефону, – рассказывала она мне. – Он говорил, где хочет меня потрогать, и я ласкала себя, представляя в уме его образ. Сначала было приятно. В подростковом возрасте я время от времени мастурбировала, но на сей раз все было по-другому. Закрыв глаза, я слушала мужской голос, рука находилась там, где была бы сейчас его рука, будь у нас настоящее свидание. Я просто не думала о том, что он звонит из окружной тюрьмы, а я сижу в своей квартире. Я прислушивалась к его словам и ласкала себя. Потом он велел мне усилить нажим, и я послушалась. Мне стало больно, но я словно не могла остановиться без его разрешения. Он велел сильнее работать рукой, засовывая ее как можно глубже. Помню, что из глаз у меня покатились слезы. Я хотела, чтобы он перестал. Но он по-прежнему приказывал работать рукой, и я мучила себя. Он словно насиловал меня при помощи моей же руки. Мне казалось, что я уже не смогу остановиться. Я и не думала, что сумею просто притворяться, я просто выполняла его приказания. У меня будто не осталось собственной воли. Так и было на самом деле. Я годами посещала психолога и знаю, что у меня низкая самооценка и психологическая травма из-за домогательств родного дяди. Я уже не та, что была когда-то, и должна сама отвечать за свои действия. Кен сидел в тюрьме и не имел никакой возможности дотронуться до меня. Однако я позволила ему изнасиловать себя, подчиняясь его воле. Большинство женщин, с которыми я беседовал или чьи письма оказались в моем распоряжении, объединяло одно: все они бесспорно находились в безопасности. Они могли воображать серийного убийцу кем и чем угодно. «Я всегда знаю, где будет ночью спать мой мужчина», – гордо заявила одна корреспонденток. Она видела в осужденном маньяке мужчину, который не изменит ей, поскольку находится за решеткой. Для нее он был суженым, добровольно ушедшим в монастырь, чтобы избежать искушения другими женщинами. Их любовь была целомудренной, зато «вечной». Кен Бьянки тоже в конце концов женился на своей корреспондентке. Переписка между ними завязалась в 1986 году, когда он отбывал наказание в исправительном учреждении «Валла-Валла». Ширли Джойс Бук в одиночку воспитывала сына-подростка. Ей было тридцать шесть лет, когда тридцативосьмилетний Бьянки сделал ей предложение. В течение двух лет они обменивались письмами и записанными на магнитофон посланиями, наслаждались бесчисленными телефонными разговорами – звонки, как принято в большинстве тюрем, оплачивала Ширли. Потом Кен послал ей кольцо. Свадьба состоялась 21 сентября 1989 года. На пятнадцатиминутной церемонии присутствовали лишь родители, сопровождающий сотрудник и двое заключенных из числа друзей Бьянки. Молодые планировали провести медовый месяц в трейлере на территории тюрьмы – женатым осужденным в качестве поощрения разрешались супружеские встречи. Однако, хотя пара заключила официальный брак, печальная слава Бьянки – человека, причастного к по меньшей мере двенадцати убийствам, большинство из которых сопровождалось изнасилованиями, – перевешивала любые возможные послабления. Перед церемонией состоялось знаменательное событие: жениху во взятом напрокат смокинге и невесте в традиционном белом платье разрешили полчаса побыть наедине. Тогда они увиделись впервые. Ширли Бьянки переехала в штат Вашингтон, чтобы быть ближе к своему новому мужу. Позднее с женщиной побеседовала журналистка Диана Олбрайт, но интервью касалось не Бьянки, а ее первой любви – покойного серийного убийцы Теда Банди, казненного в штате Флорида. Банди дал подробные признательные показания по многим из убийств, в которых его обвиняли, но для Ширли это не имело значения. – Они убили его, невинного человека, – заявила она журналистке. – Те, кто с ним так поступил, недостойны называться христианами. – И Ширли добавила: – Я и сейчас была бы с ним, если бы его не сожгли на электрическом стуле. Вот только она не упомянула, что с Банди, в отличие от Бьянки, она ни разу не общалась; все попытки связаться с ним были отклонены то ли пенитенциарной системой штата Флорида, то ли самим Банди. Попадались среди любительниц арестантов и религиозные идеалистки, например те, кто полагал преступника излечившимся, если он толковал о Боге сообразно их верованиям. – Он признался мне, что «говорил иными языками»[10], – рассказывала одна экзальтированная дама из Аризоны. Эта привлекательная и образованная женщина, специалист по работе с клиентами, знавала тяжелые времена. Ее сестра, страдавшая душевным расстройством, совершила убийство. Сама она изменила мужу, после чего пустилась во все тяжкие. Растеряв все ориентиры, несчастная женщина обратилась к религии и благодаря всесторонней поддержке пятидесятнической церкви начала новую жизнь. – Там никого не волнует, кто ты и что совершил. Пусть мир тебя не прощает, а Бог простит. Павел был поражен слепотой на пути в Дамаск[11], а потом из рьяного гонителя ранних христиан превратился с Божьей помощью в основателя церкви и распространителя Христова учения. Общение с заключенными являлось частью просветительской деятельности, которую церковь вела в тюрьмах. Строго говоря, этот арестант не был серийным убийцей. За выходные, устроив ряд ограблений, он расправился с несколькими очевидцами, которых нельзя было оставлять в живых. Вопрос о его невиновности даже не ставился: на суде они с сообщником взяли ответственность на себя. Их приговорили к смертной казни, хотя оставался шанс на ее замену пожизненным заключением без возможности условно-досрочного освобождения. Женщина завязала дружбу с преступником, который потянулся к миссионерам-пятидесятникам. Вспышка насилия была краткой, мотивы убийцы ясны. Душевная болезнь исключалась, мужчина в высшей степени четко обозначил свою позицию. Не считали его и мошенником – в отличие от обитателя той же тюрьмы для смертников, который, как будет рассказано ниже, вместе со своей сестрой, находившейся на воле, организовал целый бизнес. Пока адвокат этого афериста занимался подачей апелляций, сам он проводил время в трудах, которые, по их с сестрой задумке, должны были рассматриваться как «благое дело» и одновременно коммерческое предприятие. И никакого нарушения тюремных правил. В качестве «благого дела» выступали аудиозаписи обращений к детям с целью удержать их от криминального пути. Заключенный вещал из собственной камеры, иногда меря шагами крошечное помещение, где находился почти круглыми сутками, и описывая обстановку (койка, раковина, унитаз без сиденья и т. д.). Порой он рассказывал о тюремных буднях: о пище, которой здесь кормили, о вынужденном безделье, об одиночестве и боли. Он уговаривал ребят слушаться маму, избегать наркотиков, табака и алкоголя. Периодически его сестра за стенами тюрьмы записывала голоса детей, которые обещали вести себя хорошо, а потом вставляла их в записи. Звучали эти обращения не особенно убедительно. Кроме того, выпускались записи, посвященные супружеским отношениям. Сиделец рассуждал о способах стать примерным мужем или женой. Советовал, как улучшить секс, чтобы спасти брак или укрепить связь между мужчиной и женщиной. По-видимому, эти сведения он черпал из редких бесед с другими заключенными, пользуясь их «коллективной мудростью». Третий тип записей носил сугубо порнографический характер. Они распространялись «только в развлекательных целях» и предназначались исключительно для взрослых. Очевидно, сестра рассылала этот товар почтой или реализовывала через всевозможные торговые точки. Неизвестно, как продвигался ее бизнес и какой план она придумала на тот случай, если смертный приговор приведут в исполнение. Заключенный, попавший под крыло церкви, всецело презирал подобные аферы. Он стремился к честной жизни, пока его не угораздило ступить на скользкий путь, приведший к грабежам и убийствам. Он внимательно изучал все религиозные трактаты, которые ему посылали, и в конце концов тоже начал записывать обращения. В них содержались ответы на вопросы членов церкви. Он рассказывал о том, как проводит дни в молитвах и чтении Библии. Однако в беседах с теми, кто не принадлежал к церкви, он признавался, что далек от того, каким его видят пятидесятники. В конце концов у этого человека обнаружилась последняя стадия рака. Он знал, что умрет в тюрьме, и хотел только одного: перевода в камеру менее строгого режима, к обычным заключенным, где больше льгот и можно чаще бывать на воздухе. Испытывая чувство вины перед пятидесятниками, он попытался аккуратно объяснить, что они видят его в ложном свете. По его словам, при необходимости он снова пошел бы на убийство. Поблагодарив церковь за заботу, он признался, что чуда исцеления все-таки не произошло. Однако в глазах женщины, которая с ним переписывалась, его признание имело прямо противоположное значение. Не может нераскаявшийся убийца говорить с такой искренностью. Ей казалось, что Господь тронул его сердце, перевернул всю жизнь и благословил тем душевным покоем, которым он наслаждался в свои последние дни. Невозможно сказать, кто из них был прав. Подлинный духовный переворот в тюрьме встретишь нечасто; большинство арестантов лишь притворяются такими, какими их хотят видеть те, кто пытается им помочь. Разумеется, есть и раскаявшиеся грешники. В высшей степени уважаемые миссионерские организации Чака Колсона[12] – абсолютное тому доказательство. И возможно, женщины, которые протянули руку дружбы заключенным, заслуживают звания «избранных сосудов Божьих». В то же время между многими женщинами, которые используют веру или религиозные приманки, «помогая» серийным убийцам, прослеживается определенное сходство. Часто они состоят в группах, практикующих экзальтированное отправление обрядов: пение, стихийные танцы, страстные восхваления и «говорение на иных языках», например на языке ангелов, который зачастую внезапно начинает переводить другая прихожанка, которой тоже коснулся Бог. Это и физическое, и эмоциональное переживание. В прошлом у таких женщин обязательно просматривается неудачный брак или отношения. Все они подвергались эмоциональным и/ или физическим издевательствам, нередко у них было тяжелое детство. Они никогда не прибегали к помощи психолога или же получали поддержку в таких религиозных кружках, где единственным ответом является молитва. Многим запрещали разводиться, поскольку браки совершаются на небесах, и если муж мучает жену, на то есть причины. Есть и последовательницы теологической доктрины преуспевания, которая была весьма популярна в процветающих сообществах несколько лет назад. Доктрина гласит, что Господь всегда вознаграждает людей за их добродетели. Если человек богат, значит, он угодил Богу. А бедный, больной, калека или несчастный Господу не угоден. Это порочная, пагубная концепция, однако верующие укрепляют ее своим одобрением или неодобрением ближних. Преступник кажется им средством заслужить милость Господа. Наградой за их усилия будет его «любовь». Он может стать для них вторым (третьим и т. д.) шансом на счастье, чудом в их жизни. Как бы то ни было, нередко сотрудники тюрем видят совсем не того человека, каким он представляется женщине с воли, признающейся ему в любви.