Тем или иным способом на славе Хиллсайдского душителя поживились слишком многие из нас. В моем случае перелет из Чикаго в Лос-Анджелес стал ключевым моментом, однако не единственной моей встречей с последствиями славы. Ко мне подошла администратор одной из лос-анджелесских телепередач и призналась, что мечтает со мной познакомиться. Эта симпатичная молодая женщина с британским акцентом сообщила, что она поклонница моих сочинений. Она прочла все мои книги и со знанием дела высказалась об их достоинствах. – Ваш «Хиллсайдский душитель» меня напугал, – заметила она. – Я живу одна, и, когда я его читала, рядом никого не было. Я живу совсем одна, – повторила она и дала мне свой адрес. Тут только до меня дошло, что она меня клеит. Эта особа прочла мою книжку, потом познакомилась со мной лично и стала заигрывать. Не знаю, чем кончилось бы дело, но на тот момент я только что вступил во второй брак и не хотел его разрушать. Впрочем, это совсем не мешало моему воображению. В одних фантазиях я ужинал с ней, потом мы шли к ней или в гостиницу и предавались безумной страсти, утром она уезжала на работу, а я возвращался к своим делам. Под конец мы в слезах расставались навек, но я не выдерживал, собирал вещи и мчался в Лос-Анджелес, чтобы воссоединиться с ней. В других фантазиях, на этот раз кошмарных, роман начинался точно так же. Потом, где-то между первым поцелуем и перемещением в спальню, она рассказывала, каким способом убивает своих жертв. И предлагала мне написать о ней книгу, а прежде поприсутствовать при заклании следующей жертвы, чтобы уловить все нюансы ее метода. Поскольку все это происходило только у меня в голове, мне не пришлось принимать во внимание реальную угрозу подцепить венерическое заболевание или столкнуться с полным отсутствием общих интересов, кроме моих книг. Мне не пришлось вспоминать, что Лос-Анджелес настолько сейсмоопасен, что в некоторых здешних садиках родителей просят помимо карандашей, фломастеров и носовых платков закупить подходящие по размеру пластиковые мешки для трупов. В фантазиях мы с хорошенькой администраторшей либо наслаждались началом шикарного романа (и тяжелого развода), либо я оказывался героем «ужастика» в духе книг Стивена Кинга. А в реальности, проявив куда большее благоразумие, чем мне самому хотелось бы, я поблагодарил ее, принял участие в телешоу, а потом уехал в гостиницу – в гордом одиночестве. Вот такая она, слава. Но если серьезно, история Хиллсайдского душителя вызывала такие эмоции и жизненные перипетии, которых я никак не ожидал, а зачастую и не хотел. Например, пока я работал над книгой, Вероника Комптон проходила через собственный ад. Ряд психологических травм вкупе с работой и социальным положением, которые открывали легкий доступ к алкоголю, наркотикам и другим разрушительным порокам, постепенно опустошали ее. Наконец женщина оказалась в больнице Доброго Самаритянина, страдая от расстройства сна, панических атак и других биохимических реакций, отягощенных эмоциональными проблемами, по поводу которых она еще только собиралась проконсультироваться. Вероника начала подозревать у себя душевное расстройство, тогда как Кен Бьянки казался ей единственным человеком, который ее понимает. «Кен меня успокаивал, – писала она впоследствии. – Обещал, что будет удерживать меня в реальности и защищать от чудовищ. Временами меня охватывал леденящий ужас: мне казалось, что за мной явился призрак; я не могла избавиться от ощущения, что за мной следят. Призрак казался совершенно реальным, он прятался за спинкой кресла в машине, у меня в шкафу, под кроватью, в душевой кабинке. Он хотел моей крови, а спасти меня мог только Кен. У Кена были сила и власть. Он обещал, что, если я позволю ему контролировать мою жизнь, призрак меня не тронет. Просто надо делать так, как велит Кен. Он сказал, что нужно больше кокаина, таблеток, больше виски. Надо было просто слушаться его и думать о том, как он защищает меня». Вероника превращалась в эмоциональную развалину. Некогда красивая, яркая женщина, она происходила из весьма уважаемой семьи. Если там и были какие-то грязные тайны, то их хорошо скрывали. Комптон не привыкла просить совета, она считала себя сильной и справлялась со своими проблемами сама или с помощью своего тогдашнего мужа. Но тут справиться не смогла. И никто не смог бы. Вероника постоянно слушала плеер в наушниках, чтобы музыка заглушала голоса, которые звучали у нее в голове. «Когда сюрреалистический мир сливался с сумбурными голосами, они сообща захватывали власть над тонкими энергиями, – объясняла Комптон. – Сознание все больше опустошалось, заполняясь мыслями других. Жизнь казалось бесцельной; вокруг царила магия. В жизни не осталось выбора, только пассивный сон похищенного сознания. Полуослепшая, с истерзанной душой, я перемещалась из одного зрительного и звукового кошмара в другой. Мне не хватало сил, чтобы остановить наступление на привычный мир. Его вырвали из глаз, ушей и тела, и никто не мог дать ответ, что мне делать… никто, кроме Кена. Таблетки, инъекции, опять таблетки, кокаин, алкоголь и разговоры. Посещения превратились в исповеди». В июле 1980 года Вероника довела себя до предела. Она была измотана и принимала наркотики, чтобы избавиться от кошмаров, терзавших ее сознание. У нее появился наркотический психоз, но этого никто не замечал. Никто не протянул ей руку помощи. Она уже не могла общаться с окружающим миром. Женщина писала: «Кен – всё для меня; он знает каждый мой шаг. Он следует за мной. Когда я на яхте в море, его голос звучит по радиосвязи. В ресторане отеля „Беверли-Хиллз“ телефон приносят к моему столику. В кабинете на бульваре Робертсон телефон звонит, когда я вхожу в приемную. Он встречает меня в доме отца; потом, когда я еду домой в лимузине, он звонит в машину. Говорит, что через полчаса позвонит мне домой. Опять виски, кокаин, таблетки. Спрятаться негде и незачем. Встречать безумие в одиночестве? Опять таблетки, кокаин, виски. Муж не в силах помочь; я должна справиться сама. Когда я умоляла его упрятать меня в психушку, прежде чем я начну убивать людей, он расплакался и отказался. Может, я зря беспокоюсь. Что еще я могу сделать? Доктора знают, что я теряю контроль над собой, но меня ведь пока не упекли. Что происходит? Что правильно и что неправильно? Что хорошо и что плохо? Не знаю. Не знаю ничего, кроме Кена, и Кен – это Бог. Кен мой спаситель и спасение. Он знает, что нет такой реальности, которую мы не сумеем преодолеть. Опять таблетки, кокаин, виски». Веронику можно счесть и добровольной пособницей Хиллсайдского душителя, и его последней жертвой. Она пыталась убить ради Бьянки, но то ли не сумела, то ли раздумала и сбежала. Как бы то ни было, Вероника во время приступа безумия собиралась освободить Кена. Согласно плану, Вероника должна была связать и задушить случайно выбранную жертву, а потом обставить дело так, чтобы стало ясно: Хиллсайдский душитель снова взялся за старое. Она по собственной воле взяла у Кена сосуд с его спермой. Образец, впрыснутый во влагалище будущей жертвы, должен был «доказать» невиновность Бьянки, ведь он сидел в тюрьме под надежной охраной. Вина Комптон в покушении на убийство бесспорна, однако женщина погружалась в безумие и не могла отвечать за свои действия. Появление на месте свидетеля во время суда над ней сработало против Вероники. На записях она производит впечатление человека заносчивого и лживого. Защищал Комптон адвокат Билл Джонстон, обвинителем выступал Дэвид Макэкран. Приведенные ниже свидетельские показания были получены на судебном заседании 18 марта 1981 года. Д ж о н с т о н: Не могли бы вы немного рассказать о своем образовании? К о м п т о н: Ну, последние шесть лет… теперь уже почти семь… я занималась в театральном институте Ли Страсберга, а два года назад меня приняли на курс самого Ли. Там учились Дастин Хоффман, Марло Томас – вот какие люди окончили курс Ли Страсберга. Д ж о н с т о н: Кроме того, вы писали пьесы и книги? К о м п т о н: Ах да, я написала несколько пьес и три сценария. В том числе для мюзиклов… Д ж о н с т о н: Какие темы затрагивались в ваших книгах и пьесах? К о м п т о н: Политика, любовь, музыка, разные комические ситуации, старинная проза, которая существовала в семнадцатом веке… убийство, история, разные «страшилки», психологические драмы… Я очень увлекаюсь психологией и психологическими драмами… Что касается книг, то я сейчас я завершаю работу над автобиографией. Ах да, еще новеллы. Все они об убийствах. Д ж о н с т о н: Вы не могли бы немного рассказать о своем прошлом? К о м п т о н: Ну, я выросла в телевизионных павильонах и на вернисажах, среди артистов, выступающих в ночных клубах, в судебных палатах (потому что в моей семье весьма интересовались политикой, и вообще политики и судьи – лучшие друзья моего отца) и в университетских кампусах. Д ж о н с т о н: Давайте поговорим о писательском ремесле в Лос-Анджелесе. Как можно добиться известности в этой сфере? К о м п т о н: Ну, у писателей есть поговорка: дурной славы не бывает. Слава – это всегда хорошо. Не существует плохих рецензий, главное – попасть в газету. Так и зарабатывают деньги; так добиваются известности. Так получают признание. Это один из способов постижения ремесла. Д ж о н с т о н: Ладно, спасибо. У меня вопросов больше нет. Дальше пришла очередь обвинителя. М а к э к р а н: Вы ежедневно встречались с Кеннетом Бьянки? К о м п т о н: Да, сэр. М а к э к р а н: Вы говорили многим людям, в том числе журналисту из «Беллингхем гералд», что любите Кеннета Бьянки и ради него даже готовы сесть в тюрьму. Верно? К о м п т о н: Ну да, но это говорилось в определенном контексте. М а к э к р а н: Но вы не отрицаете своего утверждения. Ко м п т о н: Это было сказано с умыслом. М а к э к р а н: …То есть цель состояла не в том, чтобы доказать невиновность Кеннета Бьянки в лос-анджелесских удушениях? К о м п т о н: Нет, сэр. М а к э к р а н: Вы не считали, что, если здесь обнаружат задушенное тело, а почерк будет тот же, что в преступлениях, за которые осудили Кеннета Бьянки, его признают невиновным в тех убийствах? К о м п т о н: Сэр, я не предвидела, что тело обнаружат. В свидетельских показаниях Вероники фигурировали сведения о том, что она навещала Кена Бьянки в тюрьме и брала у него интервью для рассказа, который писала. Она настаивала на том, что также беседовала с детективами по расследованию убийств, назвав некоторые имена, например Эда Хендерсона, входившего в оперативную следственную группу по Душителю. – Будучи неизвестным автором, я мечтала о славе, – объясняла Комптон. – Ради нее я ухватилась за самое сенсационное уголовное дело, потому что недавно написала пьесу об убийстве, которую считаю очень яркой и динамичной. Мне хотелось ее продать. Я сочла, что наилучший способ – привлечь людей из «убойного», устроить большой скандал, а потом сказать: «Знаете, на самом деле людей душил не убийца, разгуливающий на свободе. Просто одна писательница сделала глупость». На другом заседании Вероника призналась, что никогда не любила Кена Бьянки. Все это было затеяно ею ради славы. Она кричала обвинителю: – Я пыталась вам втолковать, ребята, что невиновна, но вы мне не поверили! Идея была в том, чтобы воспользоваться ситуацией… Я подумала: какого черта! Играть – так играть до конца. Во время суда нападкам подвергалась и Ким Брид, несостоявшаяся жертва. Помимо прочего, Вероника утверждала, что Брид снабжали кокаином, чтобы та рассказала полиции, будто два человека, похожих на Бьянки с Буоно, пытались задушить ее в мотеле. Но когда Комптон затянула на горле Ким петлю, используя узел, которому научил ее Кен, Брид спьяну не сообразила, что Вероника лишь хочет оставить на шее следы веревки, которые не исчезли бы до прибытия полиции. В конце концов подсудимая сообщила, что планировала три похожих нападения: в Беллингхеме, Орегоне и Техасе. Присяжные пришли к нескольким выводам. Они признали, что жертва, вероятна, была пьяна и растеряна, отчего и не заявила о покушении сразу после того, как вырвалась от Комптон. Кроме того, основываясь на показаниях экспертов, присяжные сочли, что к моменту появления полиции отметины на шее Ким Брид были слишком глубокими и указывали на подлинное покушение на убийство. Позднее Билл Джонсон из «Беллингхем гералд», бравший у Вероники интервью, цитировал ее слова: «Я играла жизнью Ким Брид не больше, чем ребята из „Скрытой камеры“[9] играют жизнями героев шоу. Они постоянно издеваются над людьми. Ввязываясь в это дело, я просто хотела добиться известности и не пыталась всерьез разыграть из себя убийцу. Мне и в голову не приходило, что я могу понести ответственность за препятствование правосудию, если Ким заявит в полицию. Знай я тогда то, что знаю теперь, я бы этого не сделала». Джонсон подтверждал, что Вероника хотела прославиться своими поступками. Он приводил ее слова: «Я отличный писатель, я очень нравлюсь себе, очень. Просто обожаю себя – я крайне нарциссична. Поверьте, надо иметь колоссальное эго, чтобы пойти на такое». В действительности же эго Вероники пошатнулось. Психически нездоровая молодая женщина стала добровольным орудием в руках еще более нездорового мужчины. Приговор принес Комптон пользу. Тюремное заключение помогло ей измениться. Отсутствие доступа к алкоголю и наркотикам оздоровило организм, а окружающим было наплевать на ее хорошее происхождение и благополучную жизнь, когда Веронике пришлось надеть тюремную робу и приспосабливаться к тюремному режиму. Единственное, что не утратило значения, – образование. Она смогла работать с сестрами по несчастью, у которых после освобождения не было бы никаких перспектив, если бы они не научились грамоте и не овладели другими полезными навыками, необходимыми для приличной работы. Когда сознание Комптон прояснилась, она записалась на психологические консультации, индивидуальные и групповые, которые помогли ей излечиться. И пока Вероника познавала себя и постепенно нащупывала пути к изменению, она старалась помогать другим. В заключении она обрела важную цель и добилась успехов благодаря тому, чем пренебрегала «на воле», как выражаются осужденные. Не то чтобы Вероника была образцовой заключенной. Она и после выздоровления осталась бунтаркой и даже устроила непродолжительный побег. Но Комптон повезло встретить мужчину, который сотрудничал с тюрьмой. Этот высокообразованный, честный и трудолюбивый человек, снискавший уважение в ученом мире, разглядел внутри затвердевшей раковины женщину, почти раздавленную наркотиками и психозом. Они полюбили друг друга, поженились и в конце концов получили разрешение на супружеские посещения, в результате которых появилась на свет их дочь, в которой оба души не чают и которую воспитывает муж Вероники, ожидая ее освобождения. По иронии судьбы, Комптон могла и не добиться счастья, если бы не Кен Бьянки. Он стал частью ее безумия, доведя Веронику до того предела, когда окружающим пришлось обратить на нее внимание. Конечно, было бы лучше, если бы первый муж положил ее в психиатрическую лечебницу. Было бы лучше, если бы насильственное вмешательство со стороны вынудило женщину отказаться от наркотиков и алкоголя, а затем получить психологическую помощь. Но ни друзья, ни близкие, ни коллеги в полной мере не понимали, что происходит. А сама Вероника зашла слишком далеко, чтобы осознать серьезность своих проблем, не говоря уже о том, чтобы справиться с ними. Вероника стала последней жертвой Кена Бьянки. По иронии судьбы, именно его вмешательство наполнило ее сегодняшний мир теплом, любовью и подлинным счастьем. История Комптон, сколь ужасающей она ни была для всех ее участников, – это лишь повествование об искательнице славы, которая по глупости связалась с серийным убийцей. Что потрясло меня гораздо больше, так это количество женщин, составлявших окружение знаменитых насильников и/или убийц, которые терроризировали большие и малые города Соединенных Штатов. Некоторые из этих женщин страдали от одиночества, но либо не могли завязать отношения с мужчиной, либо боялись повторения предыдущего неудачного любовного опыта. Другие чувствовали себя потерянными. Кое-кто, как и Комптон, стремился прославиться за счет причастности к чужой «славе». Казалось, они не видели разницы между славой и позором, между заслуженным восхищением и всеобщим порицанием. Они паразитировали на эго эмоционально неблагополучных и склонных к насилию индивидов, которые, в свою очередь, получали от таких отношений свои преимущества. Мое первое знакомство с женщиной, которая предпочитала «смертников» свободным мужчинам, произошло через сестру одного серийного насильника, отбывающего пожизненный срок в тюрьме строгого режима штата Калифорния. Сестру не привлекали насилие и преступники. Она работала в музыкальном бизнесе. Я познакомился с ней, когда пришел брать интервью у ее босса для журнальной статьи. Ей стало известно о моих разговорах с Бьянки и о женщинах, которые выстраивались в очередь в окружную тюрьму, чтобы повидаться с ним. Она заметила, что шок, испытанный мной при виде фанаток убийц, ее удивляет. Ей попадались женщины, пытавшиеся связаться с ее братом, который отбывал пожизненное заключение за серийные изнасилования. Жизнь этого человека пошла наперекосяк после первого преступления. Он повел свою коллегу на свидание в закусочную; по его словам, она согласилась переспать с ним, но потом передумала. Адвокат уверял присяжных, что девушка зашла слишком далеко и что действия подсудимого, в техническом смысле являвшиеся изнасилованием, стали результатом молодости и незрелости обеих сторон. – Она была девственницей, училась в местном колледже, преподавала в юношеской воскресной школе при церкви, которую посещала, – рассказывала мне его сестра. – Я знала, что брат виновен в предумышленном изнасиловании, и от этого меня прямо с души воротило. А адвокат пытался представить жертву как бывалую «динамщицу», которая сама напросилась. Во втором случае колебаний уже не было. Брат ударил женщину, сломав ей челюсть. На этот раз он провел в тюрьме несколько месяцев, выйдя досрочно за хорошее поведение. – Не знаю, изменилось ли что-нибудь, отсиди он больше, – говорила его сестра. – Вряд ли. Никто не обратил внимания на то, что в тюрьме, где он сидел, работало очень мало женщин. У него почти не было возможности излить свою ярость. Наши родители погибли в автоаварии, когда ему было семь, а мне четыре. Никто из родственников не пожелал взять нас к себе, и мы оказались в «групповых домах» – это что-то вроде приютов для детей, чьи родители плохо с ними обращаются или тяжело больны. Брату не повезло с «групповым домом» – там над детьми издевались, и в конце концов все выплыло наружу. Учреждение было закрыто, хотя я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь проследил за судьбой тамошних воспитанников. Мне известно, что брата насиловали и били. Теперь это крупный мужчина, но вымахал он поздно – ему было уже почти шестнадцать, а раньше он выглядел как четвероклассник.