Опять начались интенсивные поиски. И снова безрезультатно, даже хуже: очевидцев на этот раз не нашлось. 26 ноября 1973 года погибла последняя из трех жертв. Звали девочку Мишель Маэнца, но теперь у следствия как будто появилась зацепка. У Мишель Маэнца были инициалы ММ, у Ванды Валкович – ВВ, у Кармен Колон – КК. Убийство по буквам. Впрочем, здесь мог быть как умысел, так и случайность. Мишель – толстушку-пятиклассницу, изгоя в своем классе – высмеивали, травили на школьном дворе, дразнили ровесники. Устроить ее похищение было легче всего, так как она могла пойти с любым, кто проявит доброту к ней. Незнакомец мог угостить девочку, предложить подвезти, потому что опять шел дождь, а Мишель, как и других жертв, послали в магазин. Разница между случаем Мишель и остальными убийствами заключалась в том, что она еще только шла в супермаркет, а не возвращалась домой. В субботу мать Мишель забыла в супермаркете сумочку и отправила дочь за ней. В последний раз девочку в такой же одежде видели днем, в половине четвертого, но вещи, которые были на Мишель, купили на большой распродаже в местном универмаге. Многие местные дети были одеты точно так же, поэтому показания очевидца ненадежны. Через два дня полностью одетую, но изнасилованную и задушенную Мишель нашли. На этот раз, однако, в иных обстоятельствах. На шее у девочки остался отпечаток запястья убийцы. Чтобы снять его, эксперты рочестерской полиции использовали специальный метод. Эта зацепка, хранившаяся в тайне восемь лет, считалась главной. Согласно сведениям экспертов ФБР и других специалистов, отпечаток запястья при правильной идентификации так же уникален, как отпечаток пальца. Когда в наше время обнаруженный след сравнивают с отпечатком запястья подозреваемого, это дает возможность определить его причастность к преступлению. Однако с возрастом запястья меняются и становятся не такими, как были десять лет назад, хотя и через десять лет они все так же уникальны. А вот отпечатки пальцев с возрастом не меняются. Таким образом, с их помощью подозреваемого можно осудить или оправдать и через много лет после совершения преступления. Отпечаток запястья может использоваться как доказательство лишь относительно недолгий период времени. В распоряжении следствия оказалось много зацепок, потому что возмущение общественности достигло пика. Власти обещали вознаграждение за информацию и организовали анонимную телефонную линию для возможных очевидцев. Однако большинство звонивших не могли сообщить ничего, кроме того, что они знали об убийствах. Полицейские не верили, что одинаковые инициалы имеют какое-то отношение к преступлениям. По их мнению, если бы жертв подбирали по инициалам, убийства были бы умышленными. Следовательно, преступник какое-то время выслеживал девочек. Но тогда его непременно заметили бы прохожие, поскольку в жилых кварталах не только незнакомец, но даже местный житель привлек бы к себе внимание столь странным поведением. А здесь никаких подозрительных людей никто не видел. Некоторые офицеры даже задавались вопросом, связаны ли вообще эти три случая между собой. Лишь первая смерть, помимо надругательства и удушения, сопровождалась физическим насилием. Считалось, что вторую и третью жертву могли уговорить, тогда как первую взяли силой. Однако такое же право на существование имела и версия, согласно которой преступнику пришлось так долго возиться с первой жертвой, что в дальнейшем он сменил тактику. Судебно-медицинский эксперт округа Монро составил своего рода психологический портрет убийцы. Помимо прочего, там утверждалось, что преступник страшно боится быть отвергнутым женщиной. По мнению эксперта, ответственность за все три убийства лежит на одном и том же человеке и убийства были умышленными. По его мнению, мужчина, возможно, работал в департаменте социальных услуг и хорошо знал окрестные трассы. Через несколько лет полиции стало ясно, что под портрет подходит Бьянки. Ходило много слухов о том, что могло случиться во время расследования в Рочестере. Правда же в том, что Кен Бьянки никогда не числился в подозреваемых. Он не попал в поле зрения следствия, хотя неудавшаяся личная жизнь и работа на «скорой помощи» должны были обратить на него внимание. Сегодня известны причины, позволяющие связать его с «алфавитными» убийствами: служебная машина; наличие времени, чтобы совершить преступление и не попасться; эмоциональный сбой и злость на первую жену; и, возможно, отпечаток запястья. Но дело осталось «глухарем» – незакрытым расследованием, которое полиции очень хотелось завершить. Поговаривают, что внутриполитическая обстановка в управлении полиции заставила следователя обвинить в убийствах пожарного, ранее замеченного в противоправных сексуальных действиях. Однако пожарный не мог оправдаться, поскольку его уже не было в живых. Доказательства являлись в лучшем случае косвенными и впоследствии были признаны ненадлежащими. Ныне имя этого человека очищено от подозрений, а вышеупомянутый следователь ушел в отставку. Данность такова, что изо всех людей, которые могли совершить тройное преступление, Кен Бьянки остается самым крепким подозреваемым. Некоторые эксперты-психиатры, например доктор Джон Уоткинс, полагают, что в определенных обстоятельствах Бьянки мог бы признаться в этих убийствах, если он действительно виновен. По мнению Уоткинса, с Бьянки следует общаться как со «Стивом», поскольку преступником был именно Стив. Даже те детективы, которые уверены в симуляции Кеном расщепления личности, считают, что можно добиться от него признания, вызвав из глубин сознания его темную личность. Они видели, как Бьянки, называясь Стивом, похвалялся своими злодействами, и не сомневаются, что должным образом проведенный допрос о событиях в Рочестере даст ответы, которых они ищут. Правда, представители рочестерских властей неофициально дали понять, что не слишком жаждут заниматься Бьянки. Гораздо больше им хочется закрыть дело. Поскольку Кен все равно не выйдет из тюрьмы, то даже в случае его виновности нет особого смысла проводить дорогостоящее судебное разбирательство. Впрочем, если Бьянки невиновен, детоубийца может нанести новый удар – в Рочестере или в любом другом городе. Вопрос об отпечатке запястья всплыл во время лосанджелесского судебного разбирательства в августе 1981 года. Адвокат Буоно Джералд Челефф предложил проверить отпечаток запястья Бьянки. Нельзя сказать наверняка, изменился ли он за прошедшее время, но прямая привязка имени Кена к рочестерским убийствам могла сыграть важную роль. Из нее вытекало бы, что Бьянки в одиночку совершил три убийства в Рочестере и два в Беллингхеме. Тогда логично предположить, что и в Лос-Анджелесе он мог орудовать один. Убийцы часто следуют шаблону. Полиция же напирала на то, что некоторые из лос-анджелесских преступлений были совершены двумя мужчинами. Прослеживается сходство всех случаев в отношении изнасилований и удушений. Не так уж важно, что Бьянки работал то в одиночку, то с сообщником: преступники не всегда воспроизводят шаблон с доскональной точностью. Чаще совпадает определенное количество факторов: в данном случае – изнасилование, удушение, брошенный на дорожном откосе труп. Однако другие обстоятельства – например, способ знакомства с жертвой, задействованная машина и количество преступников – могут широко варьироваться. У адвокатов Буоно нашелся еще один аргумент для оспаривания показаний Бьянки. По утверждению Бьянки, Йоланда Вашингтон была его первой жертвой. Если удастся доказать обратное, появится очередная причина считать его лжецом. Полицейские снова выступили с опровержением. По их словам, Бьянки, как и любой другой преступник, не станет совершать глупость и сознаваться в злодеяниях, о которых ничего не известно. Его причастность к гибели Вашингтон доказана, а к более ранним убийствам – нет. Даже человек с расщеплением личности способен понять, что подобные откровения могут довести до суда, а то и до казни. Пока Кену удалось избежать смертного приговора. Но ко времени начала возможного суда в Рочестере высшая мера наказания в штате Нью-Йорк, где будет вестись новое судебное разбирательство, превратится в реальную угрозу. Когда в июле 1981 года все эти проблемы всплыли на поверхность, судья высшего суда Роналд М. Джордж отказался прекратить разбирательство дела по обвинению Анджело Буоно в убийстве. Роджер Келли составил пространную записку своему начальнику, окружному прокурору Джону ван де Кампу. В ней отражались многочисленные расхождения в показаниях Бьянки, полученных во время допросов в Беллингхеме и Лос-Анджелесе. В том числе – кто именно был за рулем, когда преступники подобрали двух школьниц у торгового центра «Игл-Рок». Также, по имеющимся сведениям, Кен говорил одному из обвинителей, что симулировал расщепление личности. Он заявил, что никогда никого не убивал и не присутствовал при убийствах. Однако судья счел, что вопрос о виновности или невиновности Анджело Буоно должен рассматриваться в суде общей юрисдикции. Конфликт разрешился в августе 1981 года, когда в дело вмешалась генеральная прокуратура Калифорнии. Заново рассмотрев все обстоятельства, включая возражения Келли, генеральный прокурор Джордж Дюкмейджен заявил, что собрано достаточно убедительных доказательств для судебного разбирательства. Было объявлено, что штат, несмотря на противодействие округа Лос-Анджелес, намерен подвергнуть Анджело Буоно уголовному преследованию. Для Кена Бьянки и Анджело Буоно финальная глава истории о Хиллсайдском душителе не будет написана никогда. Поскольку суд идет в Лос-Анджелесе, вынесение удовлетворительного решения по делу весьма сомнительно. Возможно, Анджело Буоно виновен. Возможно – нет. У него нет алиби на те периоды времени, когда совершались убийства, – как и у сотен тысяч других людей. Нашлись очевидцы, заявившие, что Буоно способен на криминальные поступки, но их слова опровергаются свидетельствами тех, кто характеризует Анджело как работягу, умелого мастера и добропорядочного гражданина. Показания Кена Бьянки изобличают его как преступника, но они постоянно меняются. Неизменно лишь одно: Бьянки всегда называет кузена своим сообщником. Таким образом, осуждение или оправдание Буоно нельзя считать окончательно установленной истиной. Присяжные рискуют отправить в тюрьму невиновного, руководствуясь тем, что он возможный убийца и способен взяться за старое. В противном случае – отпустят на свободу преступника на основании разумных сомнений в его виновности. Так или иначе, исход гадателен. Дело о рочестерских убийствах также не найдет удовлетворительного решения, если убийца – будь это Бьянки или кто-либо другой – не раскроет подробности, которые может знать только истинный виновник. Если Кен Бьянки виновен, он вряд ли сознается в этом. А пока надлежащих доказательств недостаточно для осуждения и даже ареста. И с каждым днем шансы найти более убедительные улики тают. Келли Бойд обнаружила в себе больше внутренней силы, чем предполагала прежде. Они с Шоном какое-то время жили на пособие, но Келли ненавидит подачки. Она устроилась на работу в больницу, хотя это повлекло за собой сокращение доходов и отказ от детского сада. Келли и несколько ее подруг, скооперировавшись, по очереди присматривают за детьми в свободное от работы время. Помимо этого Бойд планирует как можно скорее продолжить учебу. Она работала секретарем, но теперь хочет стать дипломированной медсестрой. Всякая любовь или сочувствие, которые Келли когда-то испытывала к Кену Бьянки, остались в прошлом. Она ненавидит этого человека за то, что он сделал, и за отказ сознаться в своих преступлениях и попытаться получить психиатрическую помощь в тюрьме. Дело Вероники Комптон нанесло ей последний удар, и Келли никогда не позволит Бьянки увидеться с сыном. Она надеется в будущем сменить имя и переехать, чтобы растить ребенка в нормальном окружении. Поначалу Келли было трудно наладить личные отношения с мужчинами. Ее продолжал терзать страх неизвестности. Однажды она уже совершила ошибку. А вдруг она ошибется снова? Кен Бьянки был нежным любовником, замечательным отцом – и одновременно насильником и убийцей. Заметит ли она потенциальную проблему? Сумеет ли отличить инфантильность от психотического поведения? Те, кто знает Бойд, полагают, что ей это удастся. Она стала старше, рассудительнее, несколько жестче, чем раньше, однако готова рискнуть ради семейного счастья. Келли снова встречается с мужчиной. Она мечтает о браке, о нормальной жизни, об отце для Шона. Она знает, что сумеет обнаружить проблему, прежде чем сделается ее жертвой, однако на душе у нее по-прежнему неспокойно. Жизнь продолжается и со временем становится лучше. Но пока что каждый новый день дается Келли не без труда. Мать Кена по-прежнему ранит все, что касается ее сына. Она любит Кена, несмотря на все его грехи. Он уверяет ее, что невиновен, и Фрэнсис хочется ему верить, хотя она страдает из-за выпадов в свой адрес, обусловленных рассказами о детстве Кена. Однако правда о Кене Бьянки состоит в том, что, невзирая на все жизненные обстоятельства, которые сделали его таким, какой он есть, он осознавал свои действия. Он понимал, что у него огромные проблемы, однако даже не попытался получить психиатрическую помощь. У него, как у взрослого человека, была возможность выбора. Он знал, что убивать нельзя. И расщепление личности здесь не оправдание: психиатры усматривают в диссоциативном расстройстве не душевную болезнь, а механизм психологической адаптации проблемного ребенка. Улики против Кена Бьянки неопровержимы. Сомнения касательно личности его сообщника не снимают ответственности с него самого. Его страдальческие мольбы и гневные выпады против тех, кто не соглашается с его системой ложных убеждений, не умаляют вещественных доказательств его вины. Главнейший из оставшихся вопросов касается будущего тех мужчин и женщин, чьи инфантильные представления о жизни могут породить серийных убийц завтрашнего дня. Кен Бьянки был чрезвычайно проблемным ребенком. Врачи и социальные работники уже много лет назад зафиксировали в своих заключениях тревогу за будущее мальчика. Выдвигались различные версии касательно того, почему Кен совершает ненормальные для ребенка поступки. Однако не было предпринято ни одной попытки достучаться до него, помочь трудному ребенку лучше освоиться в мире. Люди, облеченные полномочиями, составляли заключения и отчеты, отправляли их в архивы и возвращались к более важным делам. А проблемный мальчик превратился в душевнобольного взрослого – человека, который убивал снова и снова. Одно из возможных решений заключается в том, чтобы помогать детям находить свое место в жизни при поддержке специально обученных учителей и врачей. Однако существует опасение, что родители будут подавать на таких специалистов в суд. Нередко считается, что проблемные дети появляются вследствие жестокого обращения, однако на самом деле трудности могут возникнуть и в благополучной семье. Детские представления о жизни иногда отличаются от реальности, однако без консультации со специалистом этого не выяснить. Найдись хоть у кого-нибудь из взрослых время, чтобы по-настоящему заняться развитием Кена Бьянки, его жертвы могли бы жить до сих пор. Трудный ребенок способен найти решение навалившихся на него проблем. Немало таких детей превратились в здравомыслящих взрослых, которые не измываются над собственными отпрысками; трудные подростки сумели проанализировать свои поступки, измениться и теперь ведут нормальную жизнь. Но не всем проблемным детям хватает внутренней силы и собственных ресурсов. Они нуждаются в регулярной поддержке извне, и не важно, насколько благополучна их семья. Кен Бьянки такой поддержки не получил. Нет никаких сведений, что ему пытались протянуть руку помощи, хотя все специалисты признают: «Что есть Дитя? Отец Мужчины»[8]. Кен Бьянки рос сам по себе, никто не научил его познавать мир правильным образом. Теперь его жизнь кончена, он проведет остаток своих дней за решеткой. Скольких еще детей ждет та же участь, потому что в юные годы им не протянули руку помощи? Мы рискуем получить ответ лишь после очередного потрясения вспышкой бессмысленного насилия. Завершение истории Взгляд через двадцать лет Сломя голову я несся через вестибюль отеля «Хилтон», вниз по эскалатору, к билетной стойке ближайшего аэропорта О’Хара. Было позднее утро, я только что вернулся из района Ист-Чикаго-Хайтс, который, по моим представлениям, должен был находиться в нескольких минутах от центра города Чикаго-Хайтс. Однако, как мы с таксистом выяснили, нужная мне улица сначала действительно проходила через центр, но затем миновала окраины и далее пролегала по сельской местности. Наконец мы добрались до радиостанции, где я провел целый час, беседуя с ведущим и отвечая на вопросы звонивших слушателей, после чего помчался обратно, чтобы успеть на свой рейс до Лос-Анджелеса. – Мистер Шварц, это же вы! – воскликнул билетный кассир. – Я видел вас в понедельник в шоу Тома Снайдера! Поклонник! Я провел в разъездах почти три недели, рекламируя книгу, которую вы сейчас читаете, и вот меня впервые кто-то узнал. Удивительно, ведь была среда, а шоу Снайдера «Завтра» вышло в эфир в понедельник в час ночи. Возможно, кассиру просто недоставало событий в жизни. И все же мне захотелось с ним поговорить, чтобы насладиться хотя бы маленькой толикой популярности, на которую я претендовал. Впрочем, если часы не врали, последнее приглашение на посадку, вероятно, уже прозвучало. Даже если бежать со всех ног, скорее всего придется запрашивать место на следующий рейс. – Не беспокойтесь! – улыбнулся кассир. – Мы задержим ради вас рейс. Ага, как же! Я схватил сумку и помчался по коридору на контроль ручной клади. Когда я ставил сумку на ленту рентген-аппарата, один из сотрудников службы безопасности кивнул мне: – Не волнуйтесь, мистер Шварц. Рейс задержан ради вас. Я улыбнулся, пробормотал «спасибо», снова схватил сумку и понесся по проходу. Хотел было запрыгнуть на электрокар, но бежал я даже быстрее него. Водителям электрокаров мешали пассажиры, то и дело загораживавшие проезд. А я прокладывал себе путь, как полоумный футболист, обходя любителей долгих прощаний, скучающих детей, сидящих на полу с игрушками, призванными скрасить утомительное путешествие, старичков и старушек с палочками и на инвалидных креслах и студентов с огромными рюкзаками. Даже если самолет уже выруливает на взлетную полосу, я все-таки, задыхаясь, приползу к выходу – авось персонал аэропорта сжалится надо мной и пристроит на следующий рейс до Лос-Анджелеса. Наконец я добрался к выходу; дверь на поле действительно была закрыта, а в зале ожидания толпился народ. Но прежде чем я спросил, куда идти, чтобы зарегистрироваться на более поздний рейс, бортпроводница улыбнулась и сказала: – Не беспокойтесь, мистер Шварц. Мы задержали рейс. Я протянул ей посадочный талон, не веря своему счастью. Сначала открылись двери. Я прошел по движущемуся трапу к широкофюзеляжному DC-9. Дверь снова открылась, и я очутился в забитом почти под завязку салоне самолета, где отправления ожидали две с лишним сотни пассажиров. Некоторые поглядывали на часы, явно беспокоясь о назначенных в Лос-Анджелесе встречах или предстоящих пересадках. Другие, откинувшись на спинку кресла, снимали или надевали очки, в зависимости от своей близорукости или дальнозоркости, пытаясь определить, видели ли они меня раньше. Я прошел на свое место в самом дешевом туристическом классе, расположенном в хвосте самолета. Единственной роскошью оказалось расположение у прохода. Значит, толкать меня локтем под ребра во время полета будет всего один сосед. Едва ли это место подходило тому, ради кого экипаж задержал вылет рейса, и все же меня удостоили такой чести. Не успел я устроиться в кресле, как подошли стюардессы, чтобы попросить автограф и предложить напиток в подарок. Сидевшие вокруг пассажиры таращились во все глаза. Кто же я: один из них – тех, кто не может позволить себе лететь первым классом, или настоящая знаменитость, которая стремится быть ближе к народу? Так или иначе, меня презирали. Но все же… на один ничтожный миг я получил славу – какую-никакую! Слава! Тысячи часов следствия, миллионы долларов сверхурочных, выплаченных следователям, – и вот серийный убийца приобретает известность. Ужасы, пережитые жертвами, мало что значат для досужих обывателей, когда-то следивших за громким делом в газетах, журналах, по радио и телевидению. Родители, братья, сестры, друзья и любимые жертв Бьянки и Буоно остались горевать в одиночестве, покойные пополнили страшную статистику, а их лица, их надежды и мечты были преданы забвению. Родственники офицеров полиции, днем и ночью бившихся над раскрытием дела, устали выслушивать истории о том, чего навидались эти мужчины и женщины, когда переходили от трупа к трупу, от откоса к откосу. В газетах ничего не говорилось о посттравматическом стрессе, который заставляет одних обращаться к врачебной помощи, а других – к алкоголю. Слава – вот что теперь имело значение. Среди тех, кто занимался делом Хиллсайдского душителя, были и журналисты вроде меня. Я совершил трехнедельный тур по стране, переезжая из города в город, перемещаясь с одной программы на другую. Я узнал, за какое время можно вычистить костюм. Я узнал, когда пора отдавать его в химчистку, а когда достаточно постирать белье в раковине гостиничной ванной. А еще я узнал, что значит мелькнуть на телевидении и услышать, как вокруг твердят твое имя. Детектив, привлекший внимание и журналистов, и телевизионного руководства, признался, что собирал сведения о мастерской Анджело Буоно, где произошло несколько убийств, с помощью собственной жены. Пара действовала на свой страх и риск, добывая информацию, которая могла вывести на кузена Бьянки. Дело в том, что записи перехваченных телефонных разговоров в период между арестом Бьянки и задержанием Буоно, служили единственным источником информации. И сведения совпали с тем, что якобы было «подслушано» отчаянной парочкой. Чтобы продолжать мелькать в вечерних новостях, телерепортеры углубились в анналы. Единичным убийствам в округе Лос-Анджелес, как правило, не придают большого значения. Этими рутинными происшествиями зачастую и занимались начинающие журналисты и бывшие сотрудники радио, переметнувшиеся на телевидение, где больше платят, да и работа престижнее. Порой им доставались несколько секунд эфирного времени и драматичный комментарий ведущего. Порой материал отбраковывался, если ближе к эфиру случалось что-нибудь поважнее. Однако с появлением Хиллсайдского душителя для этих репортеров вдруг пробил звездный час. Убийства стали тем коньком, на котором они надеялись добраться до славы и успеха, практически царя в эфире, пока преступления в Лос-Анджелесе не прекратились. Тогда криминальным журналистам удавалось сбывать свой «товар» публике не чаще раза в неделю – но лишь до ареста в штате Вашингтон. Некоторые получили второй шанс добиться славы, когда наконец началось судебное разбирательство; других оттеснили на задний план ловкие коллеги. Кое-кто перешел на более перспективную работу; иные, не умея с уважением относиться к своей профессии, часто поверхностной и построенной на «горячих» материалах, отчаянно пытались сохранить за собой эфирное время. Нередко журналисты в погоне за славой умышленно вводили зрителей в заблуждение. Однажды вечером в Лос-Анджелесе я видел по телевизору новостной сюжет, где репортер сделал «шокирующее открытие», будто у лосанджелесского управления полиции имелись основания проводить расследование в отношении Кена Бьянки за несколько месяцев до его ареста. На экране продемонстрировали компьютерную распечатку, доказывающую, что в полицейских досье зафиксированы контакты Бьянки с четырьмя из двенадцати жертв. Если бы полиция делала свое дело как следует, лицемерно сетовал репортер, некоторые девушки могли бы остаться в живых. После окончания выпуска я позвонил этому человеку. – Я знаком с данными, о которых вы говорили, – объяснил я. – Но вы несправедливы к полиции. Следствие велось грамотно. С помощью компьютеров они определяли, сколько известных контактов мужчины из различных районов имели с жертвами. У кого-то насчитали один или два. У Бьянки – четыре. У некоторых людей – восемь и больше, и вдобавок криминальное прошлое, которого не было у Бьянки. Подозреваемых из списка исключали по одному, но начали-то с тех, у кого оказалось больше контактов. К тому времени, когда почти добрались до Бьянки, он уже уехал в Беллингхем. Только разузнав о прошлом Кена, шеф Мэнган сделал соответствующие выводы. Лос-анджелесские копы нарушили бы свой долг, вздумай они начать с парня всего с четырьмя контактами, когда у других, в том числе одного бывшего зэка, сидевшего за изнасилования, контактов было гораздо больше. – Я знаю, – ответил мне репортер. – Но мне ведь надо выслужиться перед боссом. – Вы ни за что оскорбили офицеров полиции, проделавших огромную работу, – сказал я. – Да еще, возможно, запугиваете публику на будущее. Но ему было плевать. Он получил свое эфирное время. Получил шанс на более высокооплачиваемые задания. Получил славу. А еще были поклонницы – дамы, зачастившие с визитами в тюрьму, куда надежно упрятали Кена и Анджело. Были писатели вроде меня, чьи лица замелькали в выпусках новостей и ток-шоу по всей стране. Были священники, обеспечивавшие своим церквям аншлаг, приплетая Кена Бьянки и Анджело Буоно к Армагеддону, апокалипсису и всем возможным грехам, которые особенно раздражали их в данный момент. Были телерепортеры, специализирующиеся на журналистских расследованиях. Хладнокровно взирая на место преступления, они достигали таких высот в демонстрации пяти главных внешних черт своей профессии – шока, скорби, тревоги, надежды и утешения, – что сумели выбиться в ведущие новостей в более высоком ценовом сегменте. Газетчики доросли до колумнистов. А полицейские чиновники, давно позабывшие, что такое оперативная работа, получили повышения или оставили службу ради политической карьеры.