– Все шло… по порядку, – усмехнулся Бьянки. – Целая очередь выстроилась. Кажется… дело было то ли у нее, пока родители отсутствовали, то ли в… в «клубе», который соорудили рядом с Кортрайт-лейн, где я тогда жил. Когда мы туда переехали, на другой стороне и дальше по улице был лес. Теперь там все застроено. А тогда был лес. Ребята построили там домик на дереве, куда она часто забиралась. Но она же была… подстилкой. – Для вас это был приятный опыт? – Ну да. – Вы сказали: чудо, что вы ничего от нее не подцепили. Вы использовали «резинку»? – Ах да, вот почему! Ну и глупость я сморозил! Да, с ней я всегда… всегда надевал «резинку». – Вы сморозили глупость? – Ну, когда сказал, что ничего не подцепил… Ведь ничего и не подцепишь, если пользуешься «резинкой». Правильно? – Так вы всегда пользовались «резинкой»? – Ну да. Как и все… У нее даже был свой запас. – Очень предусмотрительно. – Да уж. Тут она молодец. В самом деле. Понимаете, ей просто нравилось этим заниматься, и… она… В школе дура, в постели умница – вот из таких. Бьянки продолжал рассказывать о своем сексуальном опыте. По словам Кена, половое образование, причем довольно консервативное, он получил главным образом на улице. Кроме того, он признался, что дома разглядывал фото в журналах. – Вы разглядывали фото, покупали журналы, ходили в кино? – А то как же! У меня постоянно стоял. У родителей дома повсюду валялись журналы и я… я, можно сказать, случайно на них натыкался. Отец с матерью плохо прятали такие издания, и я время от времени их находил. И это меня возбуждало. Понимаете, у меня… Я ведь ничего об этом не знал. Вы должны понимать… Эти «мокрые сны», когда я еще был ребенком… они меня испугали. Понимаете, ведь рядом не нашлось никого… никого, к кому я мог обратиться и спросить: эй, слушай, тут такое дело, ты не знаешь, что это было? Богом клянусь, я помню ту первую ночь, и когда я проснулся, то подумал: что-то не так. Меня это напугало. Раньше такого не было, и я не понимал, в чем дело. Единственным важным дополнением, которое сделал Бьянки в беседе с Солом Фэрштайном, были существенные подробности беллингхемского двойного убийства. Он изложил эту информацию без гипноза. Сначала речь зашла о веревке, которой связывали жертв. – Кажется, это был какой-то шнур – белый шнур, – который хранился у меня дома. Такие применяют на вытяжке. В больницах, когда люди лежат на вытяжке после переломов. Он очень прочный. Он… знаете, подходит почти для всего. По-моему, его и использовали. Я почти уверен. – Вы захватили его из дома вместе… одновременно с пистолетом? – Нет; под сиденьем грузовика лежал желтый пакет. И тут я не понимаю… Мне трудно сказать, как он там очутился. В пакете уже было все необходимое – эластичные бинты, та веревка, «резинки»… презервативы… Они были в том желтом пакете. Бьянки раскрыл жуткие подробности преступлений: как совершал насилие, как использовал разные презервативы и потом смыл их в унитаз. Описал комнаты, где находилась каждая из девушек, пока он занимался сексом с другой. Упомянул, что Диану Уайлдер изнасиловал на коврике в ванной комнате, – полиции еще раз предстояло проверить образцы волокон коврика из ванной. По словам Кена, длинный шнур он разрезал на части специально для удушения. Убийства совершались в недостроенном подвале. Бьянки признался, что во время убийств испытывал невероятный гнев. Ярость была направлена не на девушек, это было всеобъемлющее, неконтролируемое, животное неистовство. – Животное – потому что руки у меня просто… В общем, тряслись и… я как будто… я видел, как костяшки пальцев все больше белеют, и в общем, я обмотал шнур вокруг кисти, и он затягивался все туже и туже. – Вы находились позади жертв? – Ну да. Шнур шел как бы сбоку. Они лежали лицом вниз. – То есть вы нависали над ними? – Точно. Да. Затем Бьянки рассказал, как собрал вещи в пластиковый пакет, отогнал грузовик к школе и выкинул пакет в мусорный бак. – Вы помните, что именно вы положили в пакет? – Да, там были эластичные бинты, которыми связывали девушек. И шнуры, которыми их задушили. Веревки, которыми им связали руки и ноги, когда я снова спустился вниз за пакетом. Еще у меня был пистолет. – А что вы с ним сделали? – Оставил его в грузовике. – Значит, в том желтом пакете лежали шнуры и эластичные бинты? – Еще книги и сумочка Карен Мэндик. А, и… фольга… упаковка из-под презервативов. – Зачем вы сложили все это в пакет и взяли с собой? – Чтобы избавиться от вещей, а не оставлять их там. – А почему их нельзя было оставить? Кто-нибудь мог догадаться или… – Ну да. Я… я так и подумал, поскольку в пакете лежала сумочка Карен. – По которой можно опознать жертву. – Верно. – И которая может вывести на вас? – Вовсе нет. Вовсе нет. – Вы помните, зачем вы собрали вещи и взяли с собой? – Нет, у меня только… мне только запомнилось, знаете, что… это было вроде как обычное дело, понимаете… просто избавиться от всех вещей, ничего после себя не оставлять, понимаете, чтобы дом выглядел как раньше… до того как я туда вошел. Бьянки рассказал, как он расправил покрывало на кровати, спустил воду в туалете и проверил, все ли в порядке. Доктор Фэрштайн уточнил: – Может, какая-либо одежда или вещи девушек все же остались в доме или у них самих, помимо книги и сумочки? – …Теперь я знаю, что… Кажется, перед тем, как… Я не уверен насчет времени, насчет последовательности. Перед тем как я сел… в грузовик с пакетом, я еще раз вернулся в дом – там остались пальто и шарф Дианы Уайлдер. Я бросил их в кабину за сиденье. Оно… сиденье отодвигается. Я бросил их в кабину за сиденье. – Почему вы не убрали их в желтый пакет? – Они… они бы не поместились. – Они не помещались в пакет? – Да. И вот еще что… Когда я выбрасывал желтый пакет в мусорный контейнер, то пальто и шарф не захватил. Но вместо этого получилось, что… В пятницу… Я собирался на Южный терминал и, когда остановился прямо перед ним, оказался почти у самого караульного поста. И в памяти оставалось белое пятно, понимаете… вроде отсутствующего звена в моем… представлении о том, что случилось в ту пятницу, когда меня взяли. Теперь я вспомнил, что пальто и шарф припрятаны рядом с одним из кирпичных строений. Думаю, за какими-нибудь трубами или вроде того. – У караульного поста? – Да. Не понимаю, почему это случилось в пятницу, а не в четверг вечером. Ну, знаете, почему их не выбросили в мусорный контейнер вместе с остальными вещами. – Вы помните, как положили пальто и шарф рядом с трубами? У кирпичного… – Теперь да. Отлично помню. Так, будто это было вчера. – Расскажите, что вы об этом помните, о чем вы тогда думали? – Ни о чем не думал… Вижу… вижу, как я хожу там, просто хожу. Выпрыгиваю из грузовика, лезу за сиденье, достаю пальто, сую его за трубу, отхожу и направляюсь на территорию поста. Не знаю, о чем я думал. Снова подробности. Дело подкреплялось множеством признаний. Сомнений в том, что Бьянки повинен в беллингхемских убийствах, уже не осталось. Обилие доказательств могло обеспечить обвинительный приговор и без признаний, но приведенные Кеном подробности говорили сами за себя: об этом мог знать только убийца, так что даже Дин Бретт признал виновность своего подзащитного. Нерешенным оставался один вопрос: состояние рассудка Бьянки. Доктор Фэрштайн заключал: «Обвиняемому невозможно поставить один психиатрический диагноз. У него проявляются симптомы и поведение, характерные для нескольких категорий душевных расстройств. У Кеннета Бьянки диагностированы личностное расстройство с чертами социопатии, импульсивность и нарциссизм. Также у него наличествует расстройство сексуальных предпочтений с чертами полового садизма и насилия. Использование психологической защиты в виде вытеснения из сознания и отрицания с раннего детства проявлялось в изоляции и расщеплении аффекта, соматизации и явлении, которое сам пациент называет амнезией». В конце своего медицинского заключения доктор Фэрштайн затрагивал тему мотивации Бьянки и его давнего интереса к полиции. Некоторые из тестов, которые Кен проходил в детстве, предполагали рисование картинок, и мальчику всегда нравилось изображать офицеров полиции. «Я хотел бы добавить одно суждение, – продолжал доктор Фэрштайн, – которое может пролить свет на мотивы данных преступлений. С ранних лет Кеннет Бьянки восхищался сотрудниками правоохранительных органов и мечтал вступить в их ряды. В детском тесте „Нарисуй человека“ он изобразил фигуру полицейского. В двухгодичном колледже занимался по предмету „полицейская служба“. Пытался устроиться в правоохранительные структуры в штатах Нью-Йорк, Калифорния и Вашингтон, но ему всегда отказывали. Возможно, он видел свою цель в некой победе над матерью, на которую тоже смотрел как на обладательницу власти. Отказы, полученные при попытке трудоустройства в органы, ожесточили его. Длинной вереницей совершенных им убийств обвиняемый демонстрировал, что все же освоил полицейскую науку и оказался на голову выше любого полицейского. Он не оставил улик; его не могли вычислить больше года. Таким образом, в процессе достижения победы над обладательницей власти посредством уничтожения ее „заместительниц“, он попутно взял верх и над представителями власти мужского пола, ускользнув от полицейских, шерифов и детективов». Глава 13 Беллингхемское дело было закрыто. Осталось лишь провести слушание по вопросу вменяемости Бьянки, намеченное на октябрь. Однако по требованию суда Кена должны были освидетельствовать шесть психиатров, поэтому в июле ему предстояло встретиться еще и с доктором Дональдом Ландом из калифорнийского Стэнфордского университета – экспертом по психическим отклонениям у убийц. Он провел тот же предварительный разбор дела, что и остальные специалисты, после чего сосредоточился на подробностях калифорнийских преступлений. После суда в Беллингхеме Бьянки собирались экстрадировать, и сведения, полученные при нынешнем освидетельствовании, могли послужить большим подспорьем в лос-анджелесском процессе. Первое потрясение случилось в ходе довольно продолжительного собеседования. Бьянки признался, что изначально выбрал в качестве жертвы не проститутку, а дочь знаменитого киноактера Питера Лорре. По иронии судьбы, Питер Лорре играл в кино свирепых безумцев. Ланд уточнил, рассматривались ли другие кандидатуры на роль жертвы, прежде чем началась расправа. – В жертвы намечалась дочь Питера Лорре. Странно… Я разговаривал об этом с Дином… Кажется, я писал ему о ней. Дочь Питера Лорре была… могла стать жертвой; не знаю, почему… но все-таки ее известность… ее происхождение… понимаете, дочь Питера Лорре… в общем, все застопорилось… Не знаю, почему… но ее кандидатура почему-то запечатлелась у меня в сознании, как нечто важное. Но я помню, как она показывала фотографии, где сидит на коленях у отца. И еще она просто его копия. – Где вы с ней познакомились? – В центре Лос-Анджелеса – прямо на улице.