Хедвиг садится. Записку от мамы она кладёт рядом и начинает нажимать на клавиши. На белом горящем экране появляются буква за буквой. Улле стоит рядом и смотрит, восторженно закусив нижнюю губу. – Это же так просто, – вдруг бормочет он. – Что? – Писать записки. Ведь можно написать что угодно! – Что, например? – Например… «Дорогой Бенгт Ламм, я считаю, что Вы – осёл. Целую-обнимаю, мама Хедвиг». Хедвиг смеётся: – Надо же писать так, чтобы было похоже на правду. – Ну да, но всё равно. Всё равно это так просто. С этой запиской всё действительно просто. Ведь мама уже придумала, что сказать, остаётся только сделать так, чтобы на компьютере всё выглядело точно так же. Даже мурашки бегут по коже. Оттого, что она вот так сидит и пишет записки вместе с Улле Бэком. Наконец принтер в углу начинает скрипеть и скрежетать. Хедвиг и Улле не могут устоять на месте. Они подпрыгивают и подскакивают, уверенные, что они – самые изобретательные третьеклассники на свете. Документ распечатан, Хедвиг складывает его и прячет в карман. Раз – и, словно по щелчку, записка от мамы выглядит ровно так, как надо. У директора Когда после физкультуры звенит звонок на следующий урок, в коридоре появляется Бенгт Ламм с портфелем в руке. Он принял душ и теперь выглядит ещё строже. Кожу как будто стянуло от горячей воды. Мокрые волосы аккуратно зачёсаны. Когда он проходит мимо, от него веет лавандовым одеколоном. Бенгт собирается распахнуть дверь в класс, и Хедвиг отдаёт ему записку. – Вот, забыла вам передать. Бенгт тут же её прочитывает. Потом смотрит на Хедвиг. – Твоя мама любит писать записки. – Ага. Бенгт ещё раз читает. – Это вопрос к директору, – говорит он. – Поднимись и отдай сама, я тебе разрешаю. Только побыстрее, пожалуйста, через пять минут мы начинаем. Хедвиг неохотно разворачивается и уходит. Глупая мама – пишет записки не тем людям. Если бы знать заранее, то они с Улле всю физкультуру могли бы спокойно вязать бантики, а не сидеть у компьютера. Директора зовут Стигбьорн, и он не только директор. Он ещё учит шестиклассников. На переменах его редко увидишь, потому что и кабинет шестиклассников, и директорский кабинет находятся наверху. Но иногда его можно встретить в столовой. Он небольшого роста и кругленький, примерно как бочонок. Вообще-то Хедвиг не нравится ходить к незнакомым людям. Это может быть опасно. К тому же директору, а по совместительству ещё и учителю шестого класса вряд ли есть дело до какой-то глупой третьеклашки. Скрипят ступеньки. Лестница старая, но постеленный сверху линолеум красивый и блестящий. Подойдя к двери директора, Хедвиг осторожно стучится. – Да? Хедвиг открывает. – О, неужели это Хедвиг? – говорит Стигбьорн. Хедвиг сразу полегчало. Надо же, он знает, как её зовут. – Да, у меня записка. – Для меня? – Ага. От мамы. Хедвиг подходит и протягивает записку Стигбьорну. Его рука вся в веснушках. – Спасибо, – говорит он. – Садись. Пока он читает, Хедвиг осматривается. На стенах тканые тёмно-зелёные обои. Они кажутся немножко колючими. На полке за спиной у Стигбьорна стоит фотография. На фото учителя первого, второго, четвёртого и пятого классов, сам директор и учитель Хедвиг Ларс. Снимок сделан на каком-то празднике. На головах у всех бумажные колпаки, все радуются. Крупные лошадиные зубы Ларса сверкают белизной на фоне загорелого лица. Морщинки от смеха похожи на веточки. В животе что-то сжимается, когда Хедвиг понимает, что соскучилась. Ей только сейчас пришло в голову, что Ларс неплохой учитель. Да, бывает, он кричит, но он понимает, как бы… что дети – это дети. А Бенгт этого не понимает, он ведёт себя так, как будто Хедвиг и все остальные в её классе – взрослые. – Он что-то сломал ещё? – спрашивает она. – А? Что? – Стигбьорн поднимает глаза. Он чем-то озабочен. На лбу морщины. – Ларс. Он что-то сломал, кроме запястья? – Нет, – отвечает Стигбьорн, и уголки его рта растягиваются. – Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Стигбьорн поворачивается к окну. Отсюда видно почти весь школьный двор. Несколько шестиклассников до сих пор на улице, хотя звонок прозвенел. К юго-востоку угадывается роща. Странно думать, что директор был здесь всё время, что Хедвиг ходит в школу, и видел, чем она занималась на переменах. Как-то это неприятно. Всё равно как если бы кто-то знал про тебя что-то позорное, вроде того, что ты приходишь спать к маме и папе, хотя тебе девять лет, или что у тебя грязные трусы. Директор сидит, как в забытьи, и долго-долго смотрит в окно. Хедвиг шкрябает стулом по полу. – Мне можно идти? Директор снова смотрит на неё: – Я хотел тебя кое о чём спросить, Хедвиг. – Да? Он теребит в руках записку и, кажется, не может подобрать нужных слов. – Я хотел спросить тебя, а как у вас на уроках с дисциплиной? Хедвиг замирает. Она пожимает плечами: – В каком смысле? – Ну… шумно у вас или как? – Да нет, обычно. – Ясно. Стигбьорн снова глядит в окно. Осины покачивают длинными тонкими талиями, а ёлки взъерошились в ожидании скорых холодов. Стигбьорн смотрит на часы. – Ну что, пора нам закругляться. Урок уже начался – и у тебя, и у меня. – Да. Стигбьорн кладёт записку в верхний ящик стола. – Передай маме, что я устрою встречу для всех, кто интересуется самочувствием Ларса. Как можно скорее. – Конечно. Они выходят, Стигбьорн запирает дверь. Он идёт к кабинету шестиклашек, а Хедвиг – на лестницу. Но, прежде чем спуститься, Хедвиг кричит: – Стигбьорн? – Да? – А Ларс говорил, что мы шумные? И тогда Стигбьорн улыбается. Его круглые щёки лоснятся, как яблочки. – Нет, не говорил. Он говорил, что вы хорошие, очень хорошие. Это я просто спросил, потому что…