– Чего? – Про вес что-нибудь знаешь? Можешь, например, назвать что-нибудь, что весит сто пятьдесят килограммов? – Нет… – Ясненько. – Стейк проводит рукой по блестящей макушке. – Ну а ты сама, для начала, сколько весишь? – Килограммов двадцать пять, наверно. – О’кей. Сто пятьдесят кило – это шесть Хедвиг, – говорит Стейк, подсчитав в уме. – Если ты весишь двадцать пять. – Ясно. – М-м. Он снова подтягивает плед и садится на скрипучую кровать. – Печка, – продолжает он, – весит пятьдесят килограммов. Сто пятьдесят килограммов – это сколько печек? – Ну… – Три. Три печки – сто пятьдесят кило. – Да, я как раз собиралась это сказать. – Поросёнок… поросёнок может весить очень по-разному. Но обычный поросёнок, средней как бы жирности, весит примерно семьдесят пять. Это значит, что два поросёнка весят сто пятьдесят. – Ясно, ясно, – вздыхает Хедвиг. – Хватит уже. – Ага, – отвечает Стейк и ложится на кровать, подложив руки под голову. – Ты подумала о том, что я тебе говорил? – О чём? О плане? – Нет. Ну да, и о нём тоже, но про то, другое? – Про что? Стейк отворачивается. – Ну про то, чтобы стать моей девушкой. – Я же сказала, нет! – отвечает Хедвиг. Стейк со стоном переворачивается на живот – почесать Буссе брюшко. – Вот это-то и бесит меня больше всего. «Масса тела не решает дела». Если бы вес не имел никакого значения, у меня бы уже была тыща девчонок. С моей-то неслыханной добротой. Но нет, на этом поприще мне, похоже, ничего не светит. – Ну, это ещё неизвестно, – говорит Хедвиг. – Известно, – с железной уверенностью отвечает Стейк. – Мне известно. – Подумаешь, толстые люди тоже могут с кем-то встречаться. Стейк сосёт нижнюю губу. И вдруг уносится мыслями куда-то далеко. – Или пианино, – бубнит он. – Что? – Пианино может весить примерно сто пятьдесят килограммов. – Да что ты заладил! – шипит Хедвиг. – Давай уже учиться плавать. – Конечно. – Стейк встаёт. – Я просто хочу сказать, что вес – это важно. – Я знаю! – отвечает Хедвиг. – Всё сколько-нибудь весит! И тогда Стейк смотрит на неё таким взглядом, который Хедвиг совсем не знаком. Взгляд этот не хитрый и не озорной, как обычно, а прямой и пустой как бы. – Хочешь расскажу секрет? – спрашивает он. – Да. – В моём классе никто об этом не знает. Даже папина подруга и то не знает. Знаем только мы с папой. Стейк замолкает на две секунды, словно собираясь с духом. А потом говорит: – Моя мама, она тоже весит сто пятьдесят килограммов. И она ни с кем не встречалась уже восемь лет. Хедвиг долго не может придумать, что сказать. – Упс, – бормочет она. – Как два поросёнка, типа. Она такая толстая, что у неё и сил-то выйти на улицу почти нет. – Стейк замолкает и снова смотрит в окно на папу. – Но хуже всего… хуже всего то, что и дураку ясно: я буду как она. Жить один в коричневой квартире, мерзкий и никому не нужный, пока не доживу до ста лет и не умру. Хедвиг становится не по себе. Надо же, такая большая, что никому не нужна. Даже папе Стейка и то не нужна. – У него теперь есть его дорогая крошка Ингер, – продолжает Стейк. – Стройняшка Ингер. Стройняшка Ингер работает в магазине косметики. Она такая худая, что может спрятаться за уличным фонарём, а ещё она носит трусы с кружавчиками. Стейк видел их в корзине для белья. Они просто крошечные. – На семьдесят размеров меньше, чем мамины. С мамиными трусами можно прыгать, как с парашютом. – Стейк теребит пушистый уголок пледа. – Поэтому я бы запретил худым говорить такие вещи. «Масса тела не решает дела». Когда весишь сто пятьдесят килограммов – то решает. Ещё как. – Стефан! – Папа Стейка зовёт из сада. – Иди сюда, наведём тут порядок! В сарае есть секатор, неси его скорей, и покончим наконец с этим безобразием! – Но мы плаваем по-собачьи! – отвечает Стейк. – Потом поплаваете! Давай быстрее! Стейк вздыхает и идёт в гардеробную. Долго возится, а потом выходит, одетый как обычно. Они вылезают в окно. Папа Стейка стоит на коленях и дёргает колючий бодяк голыми руками. – Я, наверно, пойду, – говорит Хедвиг. – До встречи. Стейк тяжело плетётся к сараю с инструментами. Хедвиг смотрит на большую, круглую, покачивающуюся фигуру в брюках и майке с длинными рукавами. – Эй, слушай! – кричит она. Стейк оборачивается. – Что? – Хочешь я тоже расскажу тебе один секрет? Стейк кивает. Хедвиг подходит близко-близко. – Я не думаю, что бабушка умрёт, – шепчет она ему в ухо. Италия Папа Хедвиг занимается своими обычными делами: кормит овец, собирает яйца, пишет статейку-другую, моет посуду… И вдруг, стоя у раковины, по локоть в мыльной пене, он перестаёт тереть тарелки и пристально смотрит на телефон. Он ждёт. Ждёт, что раздастся сигнал. Что позвонит дедушка и скажет: всё. Бабушки не стало.