Это ужасно, когда кто-то целыми днями ждёт таких вестей. Мама осторожно поглядывает на папу и пытается заговорить с ним о том, что ей кажется важным. – Я вот переживаю, хватит ли Эрнсту-Хуго денег, – говорит она. – Похороны так дорого стоят. Папа не слышит. Телефон его словно заколдовал. Хедвиг выбегает в сад. Лицо обдаёт жарой. Небо синее, только два или три облачка дремлют над пастбищем. Воздух не движется. Хедвиг подходит к забору и виснет на калитке. Отсюда ей видно своего осла, Макса-Улофа. Он не из тех, кто станет переживать из-за дорогих похорон или телефонов, которые вдруг могут зазвонить. Он всегда одинаковый. Почти, по крайней мере. – Привет. Хедвиг оборачивается. – Привет, – отвечает она. В двух метрах от неё стоит Стейк, возникший из ниоткуда, как по волшебному щелчку пальцев. – Давненько не виделись, – говорит Стейк. – М-м. – Два дня… Я тебя ждал. – Зачем? Стейк слегка склоняет голову набок. – Ну, я хотел узнать, что ты имела в виду, ну, тогда. – Ты о чём? – говорит Хедвиг, хотя всё понимает. Она и сама не раз собиралась дойти до Стейка. Но потом ей начинало казаться, что это глупость какая-то. Вдруг Стейк подумает, что она идиотка. Только маленьким детям может взбрести такое в голову. И всё же… Стейк суёт пальцы в карманы брюк. – Хочешь, накинем на тебя покрывало. – Что? – Если ты стесняешься. Тогда будет проще сказать. – Ты так обычно делаешь? – сглотнув, говорит Хедвиг. – Нет. Но в фильмах люди часто садятся в ящик, когда приходят в церковь и хотят рассказать священнику какую-нибудь тайну. Потому что в ящике не так стыдно. – Да? – Ага. В ящике есть дырка, они через неё говорят, а священник сидит с другой стороны и слушает. Хедвиг прыскает со смеху. – У нас в курятнике есть такое окошко. – Отлично! – Стейк сияет. – Пойдём туда? Они идут к курятнику. Хедвиг встаёт на цыпочки и заглядывает в грязное окно. Две курицы лежат на сене и крутят глазами. Остальные, на улице, ищут червяков, хотя никаких червяков в помине нет. Петуха тоже нигде не видно. Петух – довольно глупый тип. Поначалу, когда он у них появился, войти в курятник можно было только с зонтиком и надо было размахивать им во все стороны, чтобы петух не напал. Теперь он подобрел, но доверять ему всё равно нельзя, на ногах у него опасные шпоры. Ему не нравится, когда люди заходят в курятник: он думает, что его кур хотят обидеть. Хедвиг и Стейк поднимаются на серое, в тёмных кружках от сучков крыльцо. Дверь туго открывается. – Ну и вонища! – вопит Стейк. Он затыкает нос, чтобы не чувствовать этот сногсшибательный запах. – Вы что тут, яд разлили? – Это куриный помёт. – Гадость какая! – Ну что, начнём? Стейк энергично кивает и убегает. И вот он уже у окошка, через которое лазят куры. Стейк просит Хедвиг несколько раз сказать «раз-два, раз-два», чтобы проверить звук. Удостоверившись, что слышно хорошо, он устраивается поудобнее. Хедвиг покусывает ноготь на большом пальце. – Так вот… если человек захочет обмануть всех своих близких, будто он умрёт. Получится у него, как ты думаешь? – Ну конечно, – отвечает Стейк. – А в церкви как же? Как быть с гробом и всё такое? – В гроб надо положить камень, и все дела. Такой, который весит ровно столько же, сколько этот человек, чтобы, когда гроб будут опускать в могилу, никто ничего не заподозрил. Это суперстарый трюк. Хедвиг немного медлит. – Мне кажется, она так и сделает. Моя бабушка то есть. – Правда? – Ага. Хедвиг подходит ещё ближе к окошку, так близко, что ей немного видно Стейка. Он заинтересованно теребит подбородок, а Хедвиг тем временем рассказывает дальше. Короче, это случилось, когда они вернулись из больницы. Хедвиг лежала в постели и не могла уснуть, ворочаясь от жары и всех этих мыслей о смерти. И тогда-то она поняла. Бабушка не умрёт. Чтобы догадаться, надо быть очень умной. Ведь бабушка ни разу не сказала об этом открыто. Зато, например, она говорила, как хорошо будет немного отдохнуть. А при смерти так не скажешь. Умереть – значит умереть, это не то же самое, что прилечь в гамак покачаться. Потом ещё бабушка сказала, что ей хотелось бы ненадолго задержаться – посмотреть, как дедушка жарит яичницу. Умирающие так тоже не говорят. Скорее они скажут: вот бы ещё немного пожить – мне бы так хотелось увидеть, как Эрнст-Хуго будет жарить яичницу. Ещё она сказала, что всегда мечтала попутешествовать. Любой мало-мальски сообразительный человек легко догадается, как одно связано с другим: бабушка устала мыть посуду и готовить дедушке еду. Так устала, что хочет уехать. Она поедет в Италию смотреть эти самые руины. И чтобы никто её не догнал и не потащил обратно к кухонной мойке, она всех перехитрит и притворится, что умерла. Одной только Хедвиг она оставила несколько подсказок. Возможно, для того чтобы Хедвиг не слишком сильно горевала. Договорив, Хедвиг покусывает нижнюю губу. – Ну, что скажешь? – спрашивает она и снова волнуется, как бы Стейк не решил, что она рассуждает как маленькая. Стейк вжимается своей большой круглой башкой в окошко. – Возможно, ты права. Жаль только, у нас нет доказательств. – А нужны доказательства? – Да, если хочешь знать наверняка. А ты ведь хочешь? – Да… Хорошо бы, конечно, знать наверняка. Будучи уверена, что бабушка жива, Хедвиг не станет грустить. А если это точно неизвестно, то на всякий случай лучше немного погрустить, но тут возникают сложности. В один день ей придётся плакать и кричать: БАБУШКА УМЕРЛА! А в другой – хохотать и веселиться, что бабушка так замечательно проводит время в Италии. Мама и папа, чего доброго, решат, что Хедвиг сошла с ума. – У меня есть письмо с обещанием, – говорит она. – Годится? – Ну… – Стейк уже начал краснеть от неудобства позы. – Смотря что в нём написано. Письмо с обещанием по-прежнему лежит в маминой сумке, в маленьком кармашке рядом с губной помадой. Но Хедвиг помнит почти всё, что там говорится: – Обещаю, что ты получишь моих оловянных солдатиков. Эстер Андерсон. И ещё там, кажется, было про то, чтобы я не сломала ружья. – Этого мало. Такое письмо можно написать и перед смертью. Ну, завещание, знаешь. Хедвиг вздыхает. Где-то далеко звонит телефон. Звонки смешиваются с фанфарами. Злобными, надрывными фанфарами, которые звучат снова и снова, отчего кровь приливает к ушам и они раскаляются, точно пламенеющие угли. Фанфары приближаются! – Петух! – кричит Хедвиг. – Берегись! Хедвиг кидается за дверь, сбегает по лесенке и сворачивает за угол. По дороге она хватает старую мотыгу, стоящую у стены. Стейк кричит и воет, колотит и машет руками. Он не успел вытащить голову из окошка. На спине у него пляшет петух с острыми шпорами на лапах. – На помощь! Сними его!