Смерть давно шла рядом с ним, неотступно, ни на шаг ни отставая, всё это время скрываясь в тени подсознания. Отнимала у него раз за разом прежние иллюзии, наивные идеалы и близких. Но это вдруг перестало пугать: маленькие смерти освобождали от оков и просыпалось внутри что-то иное. Умирать больше некому и нечему. Алекс медленно, точно сопротивляясь потокам воды, шёл по извилистой дороге в самом низу монастыря, шагал по плоским ступеням, поднимался и проходил мимо дарханов. С одним из них, тем, который открывал двери в храм, послушники снова собирались на широком горном плато. Выложенная белым камнем тропа сделала большой крюк и вывела на каменную площадку, открытую всем ветрам. Алекс поднимался на самый верх той горы, к которой вплотную примыкало здание храма, пока не нашёл Вария, сидящего на краю площадки. Больше там ничего не было. Свежий порыв ветра тут же продул насквозь, когда Алекс ступил на выщербленные солнцем и дождём камни. Громко закричали птицы в низких облаках, а камни словно дрогнули под подошвами сапог, Алекс даже покачнулся, чтобы устоять на месте. Варий повернулся к нему. Одетый во всё белое, он выглядел как-то иначе. И вдруг показался старше, намного старше того, чем представлялся Алексу прежде. Замерев на мгновение, Варий повторил тот жест с касанием ладонью сердца, как приветствовали Алекса все жители монастыря. Солнце заходило за спиной мастера. Вчерашний туман исчез без следа, небо стремительно меняло цвет: разливалось багряно-оранжевым и уходило в пугающую глубину. – Закат и рассвет – то время в течение дня, когда мир особенно тонкий, – произнёс вдруг Варий. – Многие в эти минуты чувствуют нечто, тревожащее душу. Ярче ощущается связь с миром. – Эта связь с миром… она меня пугает. Он сходит с ума или земля и впрямь дрожит сейчас? Алекс стоял на вершине горы, чувствуя себя на палубе корабля в самом начале шторма, когда волны ещё не набрали силу и только грозятся, кидаясь на покатые бока корпуса. Песок принялся медленно сыпаться с вершины, подхватываемый ветром, а валуны мелко задрожали от качки. Утром Варий говорил об этом месте, где лучше чувствуешь магию. Сейчас Алекс чувствовал её сполна – она яростна и столь сильна, что стереть эти горы для неё, как разломать песочный замок. И она хочет разрушить всё ветхое, нежизнеспособное – то, что мешает ветру реветь на просторе. Мешает ему жить. Что-то происходит. Что-то, что не поддаётся больше контролю. Может, он зря пришёл сюда? Может, сейчас весь священный город рассыплется на части, как «Ясный», разбитый вдребезги бурей? – Ты пытаешься закрыться, возвести нерушимые границы между сознанием и окружающим, – повысил голос, чтобы стать громче ветра, Варий. – И вместе с тем твоя сила не признает несвободу, это как пытаться запереть стихию в тесную клеть… Варий поднялся и встал перед Алексом, не обращая внимания на сильные порывы, что вовсю трепали одежду. – Долгие годы я справлялся с этим, что изменилось? – глухо спросил Алекс, пытаясь остановить кружение мира. – Что?! – Я чувствую две противоборствующие силы, что разрушают тебя изнутри. Но трудности, посланные богами, – ступени, по которым мы поднимаемся и растём. Преодолеешь это – и поймёшь. Преодолеть?! Но как, демоны его подери? Как, если эта сводящая с ума магия отнимает всё, часть за частью, лишает рук, ног, присваивает себе и использует, чтобы обрушиться всей мощью. Как только жил с этим Эрик, с таким оголённым чувством всего вокруг, без кожи, принимая как данность? – Что мне делать?! Дрожь под ногами стала ощутимой настолько, что не давала сосредоточиться, собрать себя. Грохот прокатился над горами в унисон ревущему ветру. Алекс на миг обернулся – и с ужасом увидел, как часть горы медленно, прямо на глазах начала оседать, обрастая клубами поднятой каменной пыли. Огромный разлом молнией пронзил землю рядом, в провал посыпались камни с вершин. Варий тоже пошатнулся. Это не бред. Это происходит на самом деле. Это он несёт смерть! Он умрёт сам и погубит всех здесь, снова… или справится с этим! Он должен справиться с этим! – Ты должен сломать стены, – сказал Варий так, как будто не прямо сейчас стирается с лица земли весь монастырь. Сломать стены! Это было физически невыносимо, признать, что он в самом деле ничего не знает о мире. Принять мир и принять себя – целиком, отдаться на волю свободного ветра, что яростно трепал одежду, позволить силе, дремавшей в крови, растечься по венам, позволить сознанию отрешиться от происходящего. Отказаться от самого себя. Как шагнуть в обрыв, зная, что тебя там ждёт свободное падение и смерть скалится острыми зубцами камней. Шагнуть, не веря, что можешь лететь. – Дай руки! Алекс развернул ладони, а Варий положил свои сверху. Его руки были горячи, словно в центре ладоней полыхает собственный огонь. Они стояли на краю мира и пропасти, а вокруг закручивалась воронка, стирая грани действительности. Ветер, камни, небосвод с потоком облаков. Пыль и песок. Варий говорил на даори то, что прежде Алекс не слышал. Слова звучали так глубоко и ясно, что Алекс не сомневался: они проходят прямо через сердце, меняют его ритм, разжигают лавой кровь, что бежит по венам. Но Варий будто передал часть своей веры и тепла, и под кожей закололо непреодолимое желание сделать этот шаг. Уже ничего не исправить. Брат. Безумие. «Ясный», команда, Мейк. Всё уже произошло. Пора принять это и преодолеть эту ступень. Шагнуть – не вниз, вверх! Ветер безумно взревел, когда ещё одна гора рухнула вниз, рассыпаясь тысячей обломков, хороня под собой всё прежнее, весь монастырь. И то место, на котором они стояли с Варием, принялось с ужасающим рёвом оседать вниз. Это не остановить. Это не надо останавливать. Алекс остался один на самой вершине последней горы. Мир замер на миг в шатком равновесии… Алекс сделал вдох и раскинул руки, больше не чувствуя под ногами опоры. И рухнул в свободное падение, запрокинув голову. Запрокинул так сильно, что видел только бесконечную линию горизонта и небо, что неслось ему навстречу. Утонул в этом небе. Солнце ослепило глаза, Алекс зажмурился и почувствовал, как сознание ещё пыталось удержаться в хрупких границах, но сокрушающим потоком его снесло в неизвестность. Ничего не осталось. И дыхание кончилось. Сдавило лёгкие. Отказаться от всего. Отказаться от себя. Дрожь охватила пальцы, снова предчувствие боли – и будто ударом гонга разбило на части. Отняло всё, часть за частью, рассыпало в пыль. Кругом одна чернота. Исчезли свет, тело, мысли, ощущения. Но впервые отдать себя миру стало… не больно. Что-то согрело, словно невидимый свет пронзил насквозь несуществующее тело. Где-то на окраине сознания – как тень от облака – мысль: «Безумие». Скользнула и растворилась в оглушающем потоке света. Света. Тепла. Полноты. Забытые слова прозвучали вновь: «Боги… примите. Я – грешный сын этого мира. Плоть от плоти его, кровь от крови. Я – один вздох, один удар гигантского сердца, крохотная часть мироздания…» И заходящее солнце. И прежний мир, которого больше нет. И… новый вздох, не воздуха – ослепляющего света, наполняющего до краёв, и выдох – свет, и тепло гулкой пульсацией где-то в средоточии мироздания. Где-то там, где прежде был он сам. 16 Преданность и предательство Отплытие пришлось отложить из-за непредвиденных дел и штормовой погоды. Несколько раз Эван даже порывался отговорить Талиру от опасной затеи, но она уже не могла пойти на попятный. Решение отправиться на фронт было высказано прямо, да и к тому же отступать не хотелось. Лучше встретить опасность лицом к лицу, чем ждать кинжала в спину. Наконец погода смилостивилась. Второй раз подниматься на борт «Королевы волн» было более волнующе – слишком многое приходилось оставлять за спиной. Страну, врагов и неопределённость – чтобы устремиться вперёд, на свой страх и риск. Сейчас Талира напоминала себе отважную пиратку, вздумавшую взять на абордаж непотопляемый вражеский корабль. Талира оглянулась на дворец, подхватила подол платья и шагнула на мокрые от прибоя сходни. Пошатнулась от качки – пришлось второй рукой взяться за верёвочные перила, но не стала задерживаться и решительней прошла по скользким доскам вслед за гвардейцами. На борту её уже ожидали адмирал, его адъютанты и прочая свита. Она поднялась на борт одной из последних, а сзади ещё слышались разноголосые крики толпы. Плотными рядами высились на палубе матросы и солдаты, гремели оружием, скрипели цепи, канаты, суетились слуги. Талира осмотрелась и слегка поморщилась. – Вам нехорошо, ваше величество? – почтительно склонился и тихо спросил адмирал. – Немного, – позволила себе признаться Талира и сказала, снова оглянувшись на город: – Прошу вас, не затягивайте с отплытием, командуйте всё, что нужно, и отходим. Не хочется понапрасну тянуть время, тем более такая толпа собралась провожать, – улыбнулась она. Капитан кивнул, а Талира, поискав взглядом свою Анабель, которая успела затеряться где-то на палубе, и коротко поприветствовав всех остальных, поспешила скрыться в своей каюте. Сердце гулко стучало, словно уже сейчас им всем предстоит вступить в бой с энарийцами. Предательски потели ладони, а тугой ворот платья впивался в шею. Талира ослабила его и попросила Анабель ослабить корсет, прошлась по довольно тесной каюте, наспех осмотревшись. Конечно, не дворец с просторными залами, но можно привыкнуть. Зато адмирал явно старался угодить императрице: на столе приготовили свежие фрукты, стоял графин, даже благоухали свежие розы. За дверью каюты переругивались гвардейцы, где-то наверху топали матросы. – Вы когда-нибудь ходили в такое долгое плавание, моя госпожа? – осторожно спросила Анабель, с опаской поглядывая за корму. – Да, но это было давно, ещё до замужества, – отозвалась Талира и опустилась в кресло. – Боишься? – Немного, ваше величество, – поёжилась служанка, приподняв оголённые плечики. – Зато ты окружена целым отрядом лучших мужчин империи, наслаждайся вниманием, – подмигнула ей Талира и откинула голову на спинку кресла, пытаясь за усмешкой скрыть собственное волнение. Да только эта нервозность касалась не столько предстоящего плавания, сколько жизни наследника и судьбы всей империи: иногда казалось, Талира взяла на себя слишком много. – Да, вы правы, – порозовела и почему-то оглянулась на дверь Анабель. Похоже, она давно строит глазки Гарлису, да только тот смотрит не на неё. Бедная девочка. Бедный гвардеец… Впрочем, порой Талира думала, что, докажи тот свою преданность ещё раз, она, так и быть, может… Из рассеянных мыслей вырвал громкий топот, шум расправляемых парусов и грохот цепи – видимо, якорной. Корабль качнуло, и Анабель поспешила к широкому окну во всю стену с выходом на узкий балкон. Талира и из кресла видела, как ширится полоса воды между краем кормы и пристанью, скрывается в дымке белый дворец с колоннами, стоящий высоко на горе, сливаются в пятна толпы собравшихся на набережной. Эван отдал приказ – Нотери будет убит. Но она не чувствовала себя сейчас тайной убийцей, которая бежит в страхе от наказания. Юный император сам выбрал путь и готов был наворотить таких дел, что вертеться бедному Мэйвису в усыпальнице. А Талире сейчас предстоит дело ещё опасней, чем оставаться в городе в такое время – через две недели «Королева волн» дойдёт до мятежного Итена. – Кажется, морская болезнь не обойдёт меня стороной, – едва слышно пробормотала Анабель, когда корабль вышел в открытое море. Талира прошлась до кормы и распахнула створку дверей, что выходили на балкон. – Пойдём, там будет лучше. – Остановившись снаружи, она ухватилась за резные поручни ограждения и оглянулась на побледневшую служанку: – Дыши полнее и смотри на горизонт – полегчает. Ну же, рассказывай, – улыбнулась она, – кто из гвардейцев запал тебе в душу?..