После королевские гвардейцы демонстрировали свое мастерство, изобразив что-то вроде игровой сценки, показывающей разгром чьей-то там армии, которая в какие-то древние времена пыталась захватить Форнасион. Мечи звенели совершенно по-настоящему, мне даже показалось, что в какой-то миг драка из притворной перешла в реальную. Некоторых гвардейцев по окончании действа вроде как даже уносили с ристалища бездыханными. Надо заметить, что король Стивен был воистину добрейший монарх, он дал возможность поучаствовать в состязаниях в честь своего дня рождения всем-всем-всем, даже простолюдинам. Любой зритель, независимо от того, кем он был – благородным, горожанином, торговцем или даже землепашцем, мог поучаствовать в состязаниях лучников, которые начались после обеда и продлились до вечера. Кстати, интереснейшее зрелище, доложу я вам. Победил в них королевский гвардеец, который расщепил стрелой ивовый прут на таком расстоянии, что даже представить невозможно. Впрочем, его противник – стройный юноша с аккуратной бородкой и в зеленом плаще с капюшоном стрелял тоже преизрядно, за что и был награжден королем, который сказал, что подобный молодец не может остаться без приза. Стивен Третий самолично вручил ему серебряную стрелу и вроде даже пригласил к себе на службу. Но самое интересное началось сегодня. На второй день с утра были назначены одиночные поединки оруженосцев – сначала конные, а потом пешие, на мечах. Ну а вторая половина дня отводилась под джостру – одиночные сшибки рыцарей, в которых собирался принять участие мой друг Монброн. Все происходило стремительно. Сначала оруженосцев было шестнадцать, но уже очень скоро их осталось восемь. Еще четыре сшибки, сопровождаемые треском ломающихся копий и грохотом доспехов, – и их уж вдвое меньше. Потом оставшиеся начали махать мечами на зелени ристалища, и в результате вон стоит победитель и не может поверить в свою удачу. А еще здесь, на трибунах, очень хорошо думается, здесь комфортно, навес надежно защищает от жаркого солнца, и в любой момент можно попросить себе вина. Нет-нет, доброта монарха была не столь беспредельной, чтобы так баловать всех зрителей. Дело обстояло подобным образом конкретно на этой трибуне. Королевской. Места тут нам обеспечил отец Луизы. Еще вчера утром, за завтраком, он нам вручил массивные серебряные кругляши, на которых была отчеканена надпись: «Стивен Третий. Тридцать лет». К ним прилагалась серебряная же цепочка для ношения на шее. – Какая прелесть! – охнула Флоренс. – Кулон дает вам право наблюдать турнир с королевской трибуны, – улыбаясь, сообщил нам граф де ла Мале. – Это наименьшее, что я могу сделать для друзей моей дочери. – А потом их надо будет возвращать? – поинтересовалась Фло, сразу же надевая кругляш на шею. – Нет, – засмеялся граф. – Помимо того, что это пропуск на трибуны, это еще и памятные знаки, так что они теперь ваши насовсем. Он вообще оказался очень и очень хорошим человеком, даже о Жакобе и Фрише не забыл, передав им через Луизу кожаные жетоны, которые давали право прохода на общие трибуны. Граф прекрасно понял, что никакие они не слуги, но мысль о том, что мы ставим их на одну ступень с собой, принять не мог, потому жетоны были именно кожаные, на трибуны для простонародья. Но зато – на все три дня турнира. Впрочем, наших друзей и такие пропуска устроили, причем даже Фриша ничего колкого говорить не стала, прекрасно все понимая. Только спросила у Луизы: – А Флику, если что, твой папаша добудет такой же? – Конечно, – без тени сомнения ответила та. – Да я и сама, если надо, у дядюшки Томмена, королевского распорядителя, для него пропуск выпрошу. Главное, чтобы он наконец появился. Мы начали уже всерьез подозревать, что Форсезу не удалось ничего сделать для нашего спутника. По идее, он должен был нас даже обогнать – мы-то перлись через Пустоши, кружным путем, его же Виктор обещал отправить прямой дорогой. Теперь нам стало ясно, что он имел в виду, говоря: «Туда сейчас многие направляются». Именно турнир. Но мы здесь, а Флика все нет. Так вот – на королевской трибуне хорошо думается, несмотря на гвалт со всех сторон. И первое место в моих мыслях занимала Аманда, в этом не было ничего странного. Ушла она тогда от меня довольно быстро, причем прихватив с собой простыню. На мое: – А как же я? Мне на чем спать? – Она ответила: – То есть в замке на соломенном тюфячке спал, и тебе нормально было, а тут без простыни никак? – Так горничные что подумают? – попытался объяснить ей я. – Вечером простыня была, утром ее нет. – Пусть думают, что хотят. – Она была непреклонна. – И вообще, это твои заботы, они меня не интересуют. Как мне показалось, она то ли уже жалела о том, что сделала, то ли пыталась скрыть под этой маской суровости некую растерянность. За завтраком она на меня вовсе не смотрела, да и на трибунах садиться рядом не стала. Как ребенок, честное слово. Но нынешней ночью она снова пришла в мои покои, буркнула: – Подвинься, – и залезла под одеяло. – Простыню не отдам, – сообщил я ей. – Сдается мне, служанки решили, что я ее то ли на носовые платки пустил, то ли еще куда. А то и вовсе попросту украл. Глазели так, что мне даже не по себе стало. – Ты дикий барон из Лесного края, – уточнила Аманда, обнимая меня и приблизив свое лицо к моему. – Вот они так и решили. – Зачем ты вообще это учудила? – Я фыркнул – ее короткие черные волосы мазнули меня по носу. – Пара маленьких пятен крови, делов-то. Никто бы и не заметил ничего. – Я же говорю – неотесанный барон, – сузила глаза Аманда. – Что с тебя возьмешь? Говорить такое девушке, отдавшей тебе самое дорогое, что у нее есть. То есть было. – Да еще и принцессе, – заметил я, погладив ее по щеке. – Сволочь, – закончила она, а потом нам стало не до разговоров. Ушла она на этот раз от меня только под утро, когда темнота в комнате стала потихоньку рассеиваться. – Скажи, – спросила она у меня, накидывая на плечи шелковый халат. – Перстень, что тебе дала Фюрьи, ты снял из-за того, что между нами случилось? Ну да, еще накануне подарок Рози покинул мой палец и отправился в кошель. – Если да, то зря, – продолжила Аманда. – У богов к тебе претензий не будет. Только ко мне и к Фюрьи, по крайней мере, так говорят легенды. – А ты-то тут при чем? – опешил я. – Я тебя соблазнила, зная, что ты предназначен другой, – пояснила Аманда. – Вот если бы ты пошел к шлюхам, тогда перепало бы только Рози. А так и мне достанется. – Новое дело, – пробормотал я. – Да ладно тебе. – Аманда погладила меня по щеке прохладной ладонью. – Я в это все не слишком верю. Точнее, вовсе не верю. Ерунда это все. Я не люблю Фюрьи и этого никогда не скрывала, но не стала бы подвергать ее опасности понапрасну. Все эти рассказы о проклятиях перстней – сказки, которые придумали девушки, чтобы удержать своих избранников, и не более того. Так что можешь смело носить свидетельство собственной тупости и необразованности. Что глаза таращишь? Сам подумай – каким надо быть идиотом, чтобы связать свою судьбу с такой стервой, как Рози? Вообще-то я перстень снял по совершенно другой причине. В Форнасионе сейчас находились представители семейства де Фюрьи, и у меня не было ни малейшего желания общения с ними. Украшение приметное, новость про то, что их родственница его кому-то вручила, для них таковой уже не являлась, так чего зря гусей дразнить? Но про проклятие богов я даже и не вспомнил, чего врать? – А если я сознательно это сделал? – не удержался я. – Ну, а что? Рози красивая, умная и королевских кровей. Отличная партия для такой деревенщины, как я? Меня перестали гладить по щеке и резко по ней ударили. Ну и тяжелая же рука у Аманды! Прошуршал шелк, босые ноги прошлепали по полу, дверь в покои скрипнула два раза – открываясь и закрываясь. Ни тебе «дурак», ни тебе «спасибо за ночь». – Ну и ладно. – Я, зевнув, повернулся на правый бок. – Хоть посплю маленько. Не знаю почему, но я был просто уверен в том, что следующей ночью все повторится снова. Ну, как минимум, она придет сказать мне, что я барон Баран или что-то в этом роде. А дальше… Дальше все будет так, как и должно быть. Правда, перед этим, днем, она будет мерить меня злобным взглядом и молчать. Но это я переживу. Я захлопал вместе со всеми, приветствуя победителя-оруженосца. И вправду молодец, мечом он орудовал отменно. Интересно, Гарольд это все видел? На трибунах его с нами нынче не было, он еще с вечера отправился в резиденцию короля Роя. Ему надо было подобрать доспехи и при необходимости подогнать их. А еще согласно традиции провести вечер перед поединками с теми, кто завтра вместе с ним выйдет на траву ристалища, и выпить с ними круговую чашу. – Обедать пойдем? – спросила у нас Луиза, держащая за руку де Лакруа. – Или останемся здесь? Робер и Луиза были безмятежно счастливы, может быть, единственные из нас. Гарольд накануне был весь в мыслях о турнире, Фриша и Жакоб переживали за Флика, Флоренс надеялась на то, что кто-то да увидит, какой рыцарь выбрал ее дамой сердца, про меня и Аманду можно было даже и не говорить. Что же до Карла, то он занимался тем, что любил больше всего на свете, – ел все, до чего мог дотянуться, и заигрывал с дамами, сидящими неподалеку. Граф Жером одобрил ухаживания де Лакруа за своей дочерью, равно как и возможные брачные планы. Гарольд, судя по всему, оказался прав, и наш друг являлся самой лучшей партией для Луизы из всех возможных. Нет, Робер этого вслух не сказал, но все было ясно и так. Я чуть ли не впервые в жизни искренне порадовался за кого-то. Вообще-то я эгоист. Ну да, эгоист, и даже не слишком этого стесняюсь, хотя, разумеется, и не афиширую. Другие в квартале Шестнадцати висельников не выживают, вот какая штука. Там о тебе думать не будет никто, а если ты кому-то протянешь руку, вместо того чтобы подставить ногу, то это будет верх глупости. Вот только что-то в последний год это правило работает все реже. То ли я меняюсь, то ли мир вокруг меня сошел с ума. В результате за этих ребят я радовался так, как радовался бы за себя. И даже немного им завидовал. А чего? У них все просто и понятно. А у меня… Одна где-то ведет свой отряд к успеху, вторая вон сидит и покусывает губы. Тоже небось о чем-то своем думает. Все в Аманде хорошо, кроме одного. Она постоянно пытается доказать всем и в первую очередь самой себе, что она очень и очень самостоятельна. Что умеет жить своим умом, что решит все свои проблемы сама, и так далее. И именно в этом ее самая-самая большая слабость, она не видит разницы между тем, что ей навязывают, и тем, когда ей на самом деле хотят помочь не потому, что она принцесса и девушка, а потому, что она просто наш друг. В результате это может плохо для нее кончиться. Просто всем надоест слушать ее грубости, и она останется одна. Одна среди людей. Ладно я, со мной все ясно, особенно если учитывать причины моего появления на Вороньей горе. Но она-то могла бы различать черное и белое? И отношениям нашим, по сути, грош цена. Все это она сделала назло отцу, я это сразу понял. С одной стороны, обидно, меня вроде как использовали. С другой – почему бы и нет? Тем более что отказ мог для меня закончиться скверно. В лучшем случае – градом насмешек, в худшем – перерезанным горлом, самолюбие-то у Аманды – о-го-го какое! Так что Роберу и Луизе я могу только позавидовать. – Я не пойду. – Аманда глянула на ярко-синее небо, которое было видно из-под навеса. – Жарища. Тут хоть тенек. – А мы с Карлом пойдем, – тут же сказал я и хлопнул Фалька по спине. – Мы обед не пропускаем. Ну ее. Эти двое будут щебетать друг с другом, а мне останется неловкое молчание с Амандой, а я такое терпеть не могу. Флайт не в счет – она нашла общий язык с матушкой Луизы и ее сестрами, после чего пересела от нас к ним. Вот только прокололся я в одном. Карл и еда – это особая форма отношений, и их общение – процесс вдумчивый и длительный. В результате на самое начало джостры мы опоздали. Если точнее – на две первых сшибки. – Хорошо хоть, что вообще пришли, – заметила Аманда, увидев нас. – Жеребьевку пропустили, первые бои – тоже. – Гарольд участвует в седьмом, десятом и двенадцатом боях, – сказала нам Луиза. – А может, и еще в каких, если кого-то из рыцарей Фольдштейна выбьют из седла. Ну, если он сам того захочет.