Глянув на дверь, она отпивает глоток вина. Под ее глазами пролегли темные круги. Я меняю позу. — Что стряслось? Ты сказала, что это важно. Кэти вздыхает. У меня екает сердце, едва я замечаю безысходность в ее лице. Она еще ничего не успела объяснить, а я уже знаю, что она скажет: — Это касается Рейчел. Хелен Поезд ныряет в туннели из шлакобетонных блоков, вновь выныривает под открытое небо. Мимо проносятся незнакомые городские пейзажи: огромные призрачные башни из синего и зеленого стекла; серая гладь воды в районе доков. Вдоль реки — нескончаемая череда многоквартирных домов, задними фасадами смотрящих на железную дорогу. Крошечные балконы заставлены уличной мебелью. На одном — пластмассовая машина и детский трехколесный велосипед. Окна громадных офисных зданий из стекла и бетона все еще озарены, светятся экраны компьютеров, работают люди, даже в столь поздний вечер пятницы. Я не планировала сюда ехать. Думала, выслушаю Кэти, вернусь домой, полежу в ванне, надену пижаму, закажу что-нибудь из кафе для Дэниэла, когда он наконец придет с работы. Но, увидев фото, что Кэти нашла в клубе, я и опомниться не успела, как очутилась в поезде. На пути к Чарли. Дэниэлу я отправила сообщение, чтобы он ложился спать, не дожидаясь моего возвращения. В районе Саут-Ки колея начинает изгибаться. На резких поворотах у меня сводит живот. Давненько я не навещала брата. Не могу сказать, что поездка к нему доставляет мне удовольствие. Поезд, отражающийся в искажающих зеркальных панелях небоскреба, выглядит как яркая игрушка. Сотрясаясь, он мчится мимо пустырей Мадчута, Уэстферри, Лаймхауса. В Шедуэлле пересадка, крутая лестница. Чувствую, у меня вспотели подмышки. Из окна поезда надземки до Далстона я вижу другую картину. Садовые участки, малоэтажные жилые дома с длинными кирпичными балконами. Парки с детскими площадками кричащих цветов, юнцы в капюшонах, бездельничающие на качелях. Подростки, велосипеды для экстремального катания, большие собаки. Вот наконец и остановка Чарли. Такси здесь не поймать. Я пытаюсь вызвать «Убер», но мне говорят, что машина подойдет через пятнадцать минут. Можно попробовать найти автобус, но, думаю, не стоит. В свой прошлый приезд я села не в ту сторону и в результате долго кружила по кварталам, как две капли воды похожие один на другой. Пожалуй, лучше пройдусь пешком. Ноги болят, лодыжки отекли. Низ живота тянет, теперь довольно сильно, иногда это ощущается как стреляющая боль. Только не сейчас, мысленно прошу я своего ребенка. Только не сегодня вечером. Интересно, Руби сегодня у Чарли? Надеюсь, что нет, невольно думаю я и тут же испытваю укол совести. Последний раз я видела свою маленькую племянницу весной, когда Чарли приезжал к нам в Гринвич. Мы с ним сидели в вестибюле Морского музея, пили кофе, пытаясь поддерживать неловкий разговор, а она, в пестрых колготочках и в розовых туфельках, вместе с другими детьми прыгала по большой географической карте мира во весь пол, пересекая целые континенты. По-кроличьи проскакала от Мексиканского пролива до Новой Шотландии. Стук ее башмачков — шлеп, шлеп, шлеп — эхом отдавался под высоким потолком. «Катти Сарк» Руби не заинтересовал, невзирая на все старания Чарли. Подхватив дочь под мышки, он дал ей покрутить штурвал корабля, притворился, будто бросает ее за борт, отчего она залилась визгливым смехом. Но когда я попыталась показать ей книжку с историями об этом судне, она заелозила у меня на коленях и предложила поиграть с ней в «Корабли зомби». А я понятия не имела, как играть в эту игру и другие, что ей нравились. Дэниэлу я в том никогда не признавалась, но меня пугает мысль, что в наш ребенок вдруг окажется таким, как Руби, — шумным, неуправляемым, уверенным в себе, чем я сама никогда не могла похвастать. Я плохо представляю, как с ней можно общаться. Я иду мимо брошенных стаканов из «Макдоналдса», из которых торчат соломинки под разными углами, мимо лопнувших воздушных шариков с надписями «Приятного аппетита». На витрине с мобильными телефонами сверкает неоновая реклама: МОБИЛЬНЫЕ ТЕЛЕФОНЫ, РАЗБЛОКИРОВКА, РЕМОНТ — «ЛАЙКОМОБАЙЛ» — ПОЗВОНИ ДОМОЙ. В витрине одного из магазинов просто головы манекенов. Стрижки на западный манер, уложенные с помощью лака для волос. В витрине другого магазина — рулоны разноцветной материи. Сари, ткани с набивным рисунком, индийский шелк навалены один на другой, напоминая речное русло в разрезе. Перед следующим магазином прямо на улице стоят ящики с овощами, которые я не знаю как готовить. Ямс, окра, бананы, перед употреблением подлежащие кухонной обработке. Их названия написаны на картонных звездах неонового цвета. В нос бьет запах жареного цыпленка. Сумка с моей медицинской картой оттягивает мне руку. Я снова и снова задаюсь одним и тем же вопросом: что я творю, зачем приехала сюда? Когда Кэти сообщила мне свои новости, я в первую минуту опешила. Ее слова не укладывались в голове. Она не только выяснила адрес Рейчел в Хакни, но уже успела побеседовать с одной из ее соседок по квартире. — И что она сказала? — Сказала, что последний раз видела Рейчел несколько недель назад, как раз перед тем, как она переехала к тебе, и тогда живота у нее не было. Рейчел беременной не выглядела, внешне была такой, как обычно. — Нормальные люди беременность не имитируют, — покачала я головой. — Зачем ей это? Зачем она посещала перинатальные курсы? — Думаю, дело не в курсах, — осторожно произнесла Кэти. — Думаю, она хотела сблизиться с тобой. Думаю, именно эту цель она преследовала с самого начала. Мне стало дурно. — Что? Но зачем? — Не знаю, — ответила тогда Кэти, доставая из сумки какое-то фото. — Возможно, это как-то связано с этим. Кэти придвинула ко мне снимок. На нем Чарли и Рейчел вместе, в клубе. Волосы у Чарли длинные, как прошлым летом. У Рейчел волосы гораздо короче. Обеими руками она обнимает Чарли за талию. На ней черные джинсы, затянутые ремнем, и облегающий топ, из-под которого виднеется полоска голого тела. — Но ведь Чарли, если б он знал ее раньше, наверное, не стал бы это скрывать, — растерянно произнесла я. — Я тоже так думала, — согласилась Кэти, не сводя с меня глаз. — И что же нам делать? Как же мне стало обидно — она всю ответственность перекладывала на меня. — Кэти, я не могу сейчас с этим разбираться, не могу, и все. — Я едва не плакала. — Вся эта история с Рейчел… просто сводит меня с ума. — Знаю… — Взгляд у Кэти затравленный. — Я не хочу еще больше волновать тебя. Но… меня постоянно теребит полиция. А теперь еще я нашла вот это. Чарли — твой брат. Хелен, я должна была поставить тебя в известность. Я не знаю, что делать. — Она помолчала. — На твоей вечеринке я видела, как Рейчел с кем-то спускалась в подвал. С кем — не знаю. Я видела только спину ее платья и чью-то руку, то есть она за кем-то шла. — Кэти прикусила губу. — Возможно, это был Чарли. Вскоре после этого я его видела, он был весь в пыли. — Ты у него спрашивала? — Да. Чарли говорит, что это был не он. Но, когда я сказала ему, что сообщу об этом в полицию, он меня отговорил. Я услышала шум собственного дыхания. Ребенок зашевелился во мне, локтем уперся в мой живот. — Кэти, я пойду. Сейчас я не в состоянии думать об этом… правда. — Но… Хелен, подожди. Что мне сказать полиции? Ты поговоришь с братом? Я уже открывала дверь паба. В мое лицо тут же впился морозный воздух. Кэти, как я увидела, кинулась за мной, на ходу надевая пальто. — Кэти, пожалуйста, — отмахнулась я от нее. — Оставь меня. Но сама угомониться не могла. Возвращаясь домой, поворачивая в замке ключ, я уже точно знала, что поеду в Хакни. Мне нужно выяснить правду. Нужно понять, кто такая Рейчел на самом деле. И что ей было нужно от меня. Хелен Чарли живет в доме ленточной застройки, разделенном на квартиры. Дом старый, построенный в викторианскую эпоху, нуждается в ремонте. У входа в подъезд я вдруг понимаю, что не помню номер его квартиры. Звоню не в ту, но его соседка все равно меня впускает. На общей лестнице мокрые следы. Пахнет жарящимся луком. Я поднимаюсь на его этаж, стучу в дверь. Меня мучит одышка, я раздражена. Ужасно хочется в туалет, ребенок давит на мочевой пузырь. А вдруг Чарли нет дома, спохватываюсь я. Надо было позвонить. А то получится, что зря проездила. Но потом я замечаю у двери маленькие резиновые сапожки фиолетового цвета. Слышу приглушенный голос Руби. Дверь открывается. Девочка босая, в футболке и легинсах. Вперед свисает полурасплетенная косичка. — Тетя Хелен! Сейчас малыш появится, да? Ее глаза сияют. Она расплывается в улыбке, обнажая щель во рту на месте передних зубов, обхватывает меня своими ручонками. Я нервно смеюсь. — Еще нет. Где твой папа? Руби заводит меня в квартиру. Вертлявая и возбужденная, она принимается прыгать на диване вверх-вниз. Потолок в комнате низкий, покатый. Я боюсь, что она врежется головой в слуховое окно. — Руби, осторожно, — предостерегаю я ее. За диван я не опасаюсь; хуже, чем есть, он уже не станет. Просевший, обшарпанный, диван застелен оранжевым покрывалом из комнаты Чарли в доме родителей. Я иду в кухню, надеясь найти там брата, но его нигде не видно. Должно быть, в ванной. На рабочем столе разделочная доска и кастрюли, две тарелки с недоеденными спагетти, луковые и морковные очистки, пустая банка из-под томатов. Я вдруг чувствую, что умираю от жажды. — Чарли, это я, Хелен! — кричу я. — Сейчас только воды выпью. Я открываю буфет, чтобы взять бокал, но вижу там только детские зерновые завтраки, какао, шелушенный рис, арахисовое масло, соусы для макаронных блюд. Из ванной выходит Чарли. Он озадаченно смотрит на меня. Произносит: — Та-ак. Что-то случилось? — Ничего, — отвечаю я, оглянувшись на Руби. Он медлит в нерешительности. — Что-нибудь выпьешь? — Воды налей, пожалуйста. Чарли поворачивает кран, понижает голос: — Ты здесь из-за… — Мне нужно с тобой поговорить, — шепчу я. — Когда Руби ляжет спать. Я возвращаюсь в гостиную. Руби по-прежнему прыгает на диване вверх-вниз, и ее косичка скачет вместе с ней, ударяясь о щербатый улыбающийся рот. Она рассказывает мне, что у нее выпал еще один зуб и пришла зубная фея, а потом она еще раз пришла, но уже к папе, наверное, перепутала, а в школе они изучают древних римлян, и известно ли мне, кто такой возничий колесницы, а с Норой она больше не дружит, и можно ли ей лечь спать попозже.? Я говорю, что уже поздно и лучше ей спросить разрешения у папы, а мне нужно в ванную. Из ванной я слышу приглушенный голос Чарли. Он говорит дочери, что пора спать и чтобы она шла чистить зубы, иначе они не успеют почитать книжку. Ополаскивая руки, я замечаю на радиаторе розовую пижамку с диснеевской символикой. Я завариваю себе чай и, оставаясь в кухне, слушаю, как Чарли в комнате Руби читает дочери «Свинтусов»[18]. Через несколько минут он на цыпочках выходит и гасит свет. В квартире воцаряются тишина и покой. Я иду в гостиную. Чарли, развалившись на диване, открывает банку пива. Я неуклюже присаживаюсь рядом. Замечаю, что свой паучник он давно не поливал, а жалюзи на окне сломаны. — Ну, как твои дела? — Нормально, — пожимает он плечами. — Все как обычно. — Руби, по-моему, счастлива.